какие виды пошлости бывают
Значение слова «пошлость»
1. Свойство по знач. прил. пошлый. Изображение пошлости жизни ужаснуло его [Гоголя]. Добролюбов, О степени участия народности в развитии русской литературы. А мы все еще живем и действуем в окружении солидного количества людей, соблазненных пошлостью безделья. М. Горький, О пьесах.
2. Что-л. пошлое, низкое в духовном, нравственном отношении. Добровольное сознание в проступке ученики признавали за пошлость и трусость. Помяловский, Очерки бурсы. — Эта шпага пронзает пошлость и ничтожество, которые таятся за занавесом благородства. Федин, Первые радости. || Что-л. неприличное, непристойное. Всякий раз, когда я снимал с него шубу, он хихикал и спрашивал меня: — Степан, ты женат? — и затем следовали скабрезные пошлости. Чехов, Рассказ неизвестного человека. || Что-л. неоригинальное, надоевшее, банальное. [Звягинцев] сказал, улыбаясь, что «на войне как на войне», как говорят французы, и на этот раз смутился уже окончательно, потому что понял, что говорит пошлости. Чаковский, Блокада.
Источник (печатная версия): Словарь русского языка: В 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований; Под ред. А. П. Евгеньевой. — 4-е изд., стер. — М.: Рус. яз.; Полиграфресурсы, 1999; (электронная версия): Фундаментальная электронная библиотека
Пошлость — непристойность, скабрезность, безвкусная и безнравственная грубость.
Пошлость — вульгарность, низкопробность в духовном, нравственном отношении.
Пошлость — банальность, плоская шутка.
ПО’ШЛОСТЬ, и, ж. 1. только ед. Отвлеч. сущ. к пошлый. П. фразы. П. поведения. 2. Пошлое замечание, выражение или пошлый поступок. Говорить пошлости. Заниматься пошлостями. Средь лицемерных наших дел и всякой пошлости и прозы одни я в мире подсмотрел святые, искренние слезы — то слезы бедных матерей. Некрасов.
Источник: «Толковый словарь русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова (1935-1940); (электронная версия): Фундаментальная электронная библиотека
по́шлость
1. плоская шутка, несмешная острота
Делаем Карту слов лучше вместе
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать Карту слов. Я отлично умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я обязательно научусь отличать широко распространённые слова от узкоспециальных.
Насколько понятно значение слова наклюнуться (глагол), наклюнется:
Пошлость
…задушит пошлость в темноте.
В.С.
Пошлость родится от неразвитости, от отсутствия цельности мировоззрения, которая, видимо, закладывается воспитанием в детстве. В таком человеке нет всеобщей связи явлений, нет центральной идеи, и истинно верующий человек никогда не будет настоящим пошляком.
Поверхностное воспитание, когда долбят азы, рождает отвращение к морали и культуре и дает такую неразвитость. Именно поэтому в таком человеке развивается поверхностный взгляд, он хватает вершки явлений, органически не способный дойти до сути дела, до ценности. Пошлость — это поверхностность, когда человек довольствуется темой вместо идеи, сущностно не постигает, судит или изучает по верхам.
Чехов достаточно ярко показал, как пошлость стирает человека, пошлость ума (“Душечка”) или пошлость мечты (“Крыжовник”) в одинаковой степени опасны. Человек — вечная арена борьбы, а пошлость делает из него плавуна. Он поверхностно воспринимает явления, не умеет и не любит мыслить, чувства мелки, и он не может по-настоящему понять и уважать, и любить людей (и поэтому вы сразу узнаете пошляка по громкому тону и простоте суждений о них). Он лишается своей воли и слова, и вкуса, следует за другими, пошляк никогда не оригинален, он не может быть художником.
Тут уникальная способность совмещения несовместимого, какой-то мутный компот из благородства и самых мелочных претензий; он легко посягает на самые высокие качества, святыни, поскольку их не понимает; вообще, “сапоги всмятку”: Петруша Верховенский в “Бесах” с его смесью увлечений, идеалов и низости, восхищенным любованием и мерзостью террора, человеконенавистничеством — и все без корней.
Тут мыльные пузыри вместо категорий и идей, и чувств — именно, все становится пустотой, не за что ухватиться: все из мыльных опер и дешевых романов. Пошляк не чувствует ни себя, ни других, ни человечества, ни Бога — по сути он не ощущает ни одной общечеловеческой ценности или категории, по-настоящему он и не жил.
Поэтому он потребитель и моральный паразит — все время желает существовать и чувствовать, и благоденствовать (и главное: быть честным и благородным) за счет других, он поразительно ленив душой и умом. Корит Бога или других за то, что он, пошляк, несчастлив — а счастливым он быть просто не умеет. В особенности — он не умеет наслаждаться, потому что для того, чтобы наслаждаться, надо быть художником, человеком с развитыми чувствами и опытом, ощущениями и фантазией.
Свои мелочные или естественные дела и ощущения раздувает, как жаба пузырь, обращая нормальные для человека поступки в подвиги — например, возводит в перл создания свою верность долгу (или мужу).
И главное, душа тоскует, и у него всегда развивается комплекс, отсюда стремление встать на пьедестал, обычно в нравственной сфере, объявить себя совершенством — что просто, учитывая отсутствие реальных нравственных координат. Он не знает духовности, никаких духовных движений: например, даже самых обычных — раскаяния или сострадания, и в нем даже эгоизм не здоровая сила, а гложущая его тоска.
Что касается основного содержания личности, то пошляк конечно же не способен к вере в Бога — а если и верует, то слепо, поверхностно, автоматически ходит в церковь: не задумывается, не мучится, духовная жажда ему не знакома. Пошляк в глубине души не понимает божественных тем, высоты идеала, и пошляком может быть не только мелкий и ничтожный человек; например, Вольтер в “Девственнице” — пошляк, хотя стих очень красив.
Пошляк не понимает искусства и полагает, что, если всерьез, эти люди занимаются непонятно чем. Для него, это не труд, потому что он читает или смотрит поверхностно, не вникая, не способный войти в эстетическую материю или глубоко прочувствовать нравственную проблему: всю ее напряженность и трагизм: я знал одну женщину, которая никак не могла понять, а в чем тут труд: ее муж был художник, и она всю жизнь считала его бездельником.
А что такое пошлые чувства? Разве чувства не возникают естественно и глубоко в душе человека? Не всегда и не у всякого. Мелочная злоба и корысть, зависть и ненависть к таланту, уму — мещански узкие и явно пошлые чувства, потому что тут в собственном смысле слова человеческое чувство стерто, осталось самое элементарное душевное движение, а в основном — стихия злобы и зависти, в которых нет человеческой глубины (опять — поверхностность).
И всякий раз, когда возникающее (не обязательно в пошляке) чувство бывает лишено глубины и сложности, отражает простое движение характера, следует опасаться пошлости. То есть, пошлость — то, что Достоевский очень хорошо почувствовал в «каблуковом человеке» (Прохарчине) и особенно в среде, в которой он жил и помер: мелочные дрязги и споры, накопительство, зависть… Герои Гоголя однозначны и классически пошлы. Все они как правило сводимы к одной фразе. «Собакевич — колода».
Значит, вот в чем основной вред и опасность пошлости: если мы представим человека как сумму душевных движений, ума и воли, верований и надежд, настоящего, прошлого, то стирание всего того богатства и разнообразия, «сужение» и есть пошлость. Когда Митя Карамазов сетует: «слишком широк человек, я бы сузил», — при всех его денежных дрязгах и изменах, это весьма глубокое понимание истинной человеческой природы.
В советских фильмах мы видим часто, как простой заводской «парень из нашего города» обрывает «интеллигента». Всякое усложнение считалось преступлением против общины, против «идеи». (Все слова можно ставить в скобки, потому что все они вранье, ничего по сути не значат, не было ни настоящей человеческой идеи, ни интеллигенции). Пошлость насаждалась властью, потому что управлять пошляками куда проще, они полностью предсказуемы. Совок — это политическая и социальная пошлость, возведенная в принцип государственности.
Милые лица и наивные, чистые отношения в этих фильмах привлекательны, однако умный зритель не может не видеть грубого схематизма и презрения к личности, когда человек именно стал «фортепианной клавишей» и весь ход сюжета абсолютно предсказуем, кричащая пошлость укрыта за милыми ужимками улыбчивых героинь. И главное, нет авторской позиции, — сам режиссер тоже клавиша, — нет размышления, своей идеи человека, мировоззрения. Их скучно смотреть.
Сплошные повторы типов и ситуаций ничего не дают ищущему уму, и в этом отличие от них такого фильма, как «Покровские ворота» (можно сказать, что он явился своеобразным невольным могильщиком советского кино). Вообще, повторы в искусстве — особая тема. Без них нет искусства. Каждый художник идет по чьим-то стопам, во всяком случае в начале пути, и повторы неизбежны. Но не всякий повтор — пошлая копия.
Бывает, что возникает интересная вариация, мастер углубляет вечную тему, ведь «Ромео и Джульетта» или «Отелло» — повторы. Лермонтов повторил Байрона во многом, но какое углубление и сила художества! С другой стороны, новинка может быть явно пошлой, если бьет именно на новизну, оригинальность.
Пример — Маяковский, который внешне всю жизнь воевал с пошлостью и требовал огромных чувств (помните: “ревнуя к Копернику!») — но именно в этой огромности, масштабе любви, в том, что любовь измеряется, — самая тривиальная пошлость. И у него пошлая идеология, т.е. полное ее отсутствие: человек просто прицеплялся к модной идее и ехал на ней, крича громче остальных.
Мода — узаконенная пошлость, которую можно было бы назвать “необходимой”, потому что общественное устроение жизни требует, все-таки, известной толики стандартов… В моде принят стандарт для всех, личность стирается. Впрочем, это вопрос более тонкий…
Итак, умение пойти наперекор главенствующему настроению — признак настоящего поэта-мыслителя, и в этой эпохе видим такое трагическое умение у Есенина, с его грустью среди «радости буден», у Блока в поэме, которую интеллигенция расценила как предательство, но которая на самом деле глубочайшим образом объяснила русскую революцию и ее драму.
Самое печальное в пошляке — динамика, ведь все чувства в нем вырождаются, у пошляка нет зрелости, а к старости он хиреет и совсем никнет, становится злым и мелочным до остервенения — достаточно ярко описано классиками всех стран, — и пошлость лишает человека зрения, чувства, делая из него слепого и глухого, и все реже он умеет услышать другой голос.
Пошляк нас раздражает больше всего потому, что в нем совершенно угас образ Божий. А почему «задушит пошлость в темноте»? — а потому что можно ощущать ее в себе, постоянно и безысходно, потому что ты живешь среди нее, потому что она настолько всеобщая, что невозможно уже стряхнуть эту дрянь.
Только легкомысленные люди или слепые могут всерьез полагать, что чисты от нее совершенно. Нужно чувствовать ее, душить ее в себе — и это уже победа.
И при такой смеси, пошляк совершенно не умеет совместить чувства и мысли.
У него плоское сознание. Он умеет потреблять только одну пищу — свою пошлость. И кстати, очень важна умственная пища, которую мы получаем, и если кто-то полагает, что неважно, что человек смотрит, читает, насколько он привязан к ТВ — это ошибка.
Все это очень важно, особенно для нестойкого к пошлости человека, потому что, погружаясь в естественный планктон, он уже не в силах вырваться; “человек не замечает, как он меняется” (Чехов).
Пошлость — антипод духовности, она бездуховна в том смысле, что постепенно в таком человеке отмирает потребность в высоком и тайном. Он и сам перестал быть таинством, у него нет даже простых тайн ни от кого.
Наша духовная природа ведь находится в становлении, она экзистенциальна, мы должны восходить, преображаться, а пошляк — вечное статус-кво, отвергает любое движение, духовно ленив, а затем – мертв. И потому его все время раздирают мелкие мечтания о счастье, но постепенно даже это умирает: он черпает чужие мечтания в романах.
Конечно, самая известная черта — воинствующая пошлость: он опошляет все вокруг не от злобы (есть добрые пошляки), но от непонимания, и это самозащита. Духовное и истинно прекрасное чуждо ему и несет угрозу, поэтому он развеивает его как миф. Он опошляет настоящую любовь, признавая сладкие суррогаты, и выставляет торжествующе на витрину свой глянцевый атеизм, который отражает кондовую пошлость сознания классического совка.
Самое поганое — это торжествующий пошляк, который уверовал в себя как носителя морали. Ведь жизнь сложна, и ему никогда не понять, что она идет не по законам морали, как было сказано, а он прост и все объясняет просто, а потому он всегда прав. По той простой причине, что если он окажется не прав, он или умрет, или мозг его отключится — ничего не поймет.
То есть, категории нравственного конфликта, сложности, трагедии просто нет в его небогатом арсенале, как там нет, например, искупления или первородного греха /который вообще отменяет любую человеческую правоту на этом свете!/. Забавно наблюдать добродетели пошляка: я видел их верность, которая тотчас обращалась в злобу на то, что эту верность не оценили, так, словно это хороший товар, который отвергли.
Вот пример из великого лермонтовского романа: там Вера любит, несмотря на измены и увлечения Печорина, смысл ее жизни в любви, а не в верности. А пошловатая и плоская княжна Мери в миг единый обращает «любовь» в «ненависть», на что и рассчитывает тонкий психолог, а потому он уходит от нее вполне довольный, и тут еще один урок: не жалейте пошляков, разрывайте с ними, не страшитесь, ибо они быстро найдут свое грошовое «счастье», а вот вы, живя с ними, окончательно обратитесь в их подобие.
Тут важно осознать немыслимость, невозможность каких-либо нормальных отношений: тебя будет затягивать в них, как в омут, и окажешься в ситуации, когда ничего не сможешь доказать, ни в чем убедить, потому что опровергнуть грошовые пошлые принципы невозможно.
Почему невозможно? — по очень простой причине: тут нет сложности, нет выбора, нет интеллекта, всегда один вариант, посему он всегда в мелочных дрязгах. Пошляк любит суды, видимо, потому что внутренне ощущает себя неправым, свою жизнь нелепой, а в суде есть возможность публичного доказательства его правоты.
Если по психологии, пошлость живет бессознательной привычкой. Оторванная от всяких корней — духовных, народных, культурных, — она изображает нечто на лице, давно ничего не чувствуя, тут жизнь не по сути, несущностно, сплошной суррогат, тоска небытия.
Кстати, у пошляка бывают весьма малые потребности, жизнь без эмоций и потрясений, тихий омут, и в этом омуте может процветать тихий разврат или тихая бесчувственность, которую принимают ошибочно за верность до гроба, — это не так важно, важна именно мертвость, недвижимость, и в духовном смысле первое почти ничем не отличается от второго.
У пошляка свои симпатии и антипатии, причем они видовые, т.е. обычно у всех одинаковы, поэтому очень часты браки, в которых счастливо уживаются два пошляка. Известны и подобного рода мужские или женские компании.
Пошляк не любит глубину и таинство, сильные чувства — он черпает все это в бульварных книгах в виде безобидных суррогатов, и именно любовь является главной его мишенью, и тут открывается весьма интересный феномен.
С одной стороны, этот мелкотравчатый зверек мечтает о любви, читает о ней, слушает, затаив дыхание, — тут действует какой-то глубинный человеческий инстинкт: духовности и красоты? — однако вот, она коснулась его (а его она может коснуться только как удар) — и тотчас рождается ненависть, и вырывается наружу его истинное отношение к любви и красоте, в виде сарказма, издевки, ненависти. У него нет реакции на любовь, он безответен. Он способен принимать ее только как подарок.
В нем нет духовных сил, веры в любовь, нет глубины — да и в нем самом (и ему самому) нечего любить, оттого его любовь практически всегда — сплошной обман — это касается любого чувства или переживания, и если в жизни его случается сильное переживание, возникает симпатия, например, — пошляк инстинктивно гасит их, сводит на нет, к знакомому, тому, что он способен переварить, чем способен управлять.
Разумеется, он не понимает искусства, трагедии, абсурда — любого отрывка, где нарушена пошлая и банальная логическая связь. Эстетическое переживание родится от чувства трагизма, катастрофичности, духовной жажды.
Более того, существование Бога, любви, правды, красоты есть, для него, сущее несчастье, лишает его покоя и уверенности в себе, потому что тут материя, в которой он совершенно ничего не понимает. Вот, они и создали церковь для того, чтобы объединиться и в обрядах забыть о покаянии и истинной непрерывной и чистой духовной брани и молитве. И создали мещанский брак, чтобы в нем утонула любовь. И создали свои пошлые суррогаты искусства, понятные им плоские вирши и картины, музыку и интерьер, чтобы отгородиться от великого искусства.
И они, не понимая, опошляют все: любые истинные ценности сводят к нулю, уничтожают философию и искусство, любовь и нежность, любую человеческую трагедию или взлет — не всегда со зла, но чаще просто не понимая: как слон, все топчут. Чаще от жуткой узости горизонта, причем это не вчера началось: вон, в Писании перечислены когорты пошляков, всех этих Кореев, которые хотели назад в привычное рабство вместо непонятного для них, страшного, карающего — Бога.
Мир с пошляками невозможен. Они навсегда несут на себе ярлык недочеловеков — и это следует помнить молодым людям серьезного умонастроения, которые решили легкомысленно соединить свою жизнь с молодыми девушками, кои глядят им в рот, молчат и кивают…
А в девушках все дело, и мне всегда хотелось предложить свои услуги какой-нибудь солидной женской гимназии: именно тут поле деятельности воспитателя этики, именно девушка должна постичь свою природу, ее безграничность, глубину чувств, воспитать эти чувства и вкус, и мечты, понять необозримые возможности кипящей вокруг жизни — и ее опасности.
А когда строится пошлый брак, в нем одна сторона — мужчина диктует, учит, глаголет с высот, женщина безответна, и как скучно течет жизнь, как уныло, шаг за шагом, затягивает она мужа в болото обывательщины…
Именно женщина, открывая в себе глубину природной стихии, чистые ключи чувства, нежности, ведет мужчину, дарует ему поле любви, зовет к деятельности и подвигу, и браку, открывает его возможности и создает таким образом надежный оплот против главного врага человека — пошлости.
К примеру, когда женщина заявляет: «Я сама!» и заменяет мужчину — это типичная пошлость, потому что она опошляет пол и идеал, и все экивоки на притеснения и неравенство — чушь, потому что разве я, урод, могу быть равен женщине?
Разумеется, исконно пошлы всякие классификации людей по профессиям или роду занятий, или образованию и низведение “синих воротничков” к плебеям и обязательный диплом (чтобы ни черта не делать и погибнуть от этого), и пр. А уж любое равенство, потуги, стремление к нему, обоснования его как цели и пр. — чистая пошлость, и потому вся идея коммунизма — махровая пошлость от первой буквы до последней.
А в сущности, на пошлость можно смотреть и как на инструмент сохранения уклада и привычного образа жизни.
Я сказал, что пошляк обожает мораль, и действительно, это его дом родной: он все время морализирует, пытаясь таким образом оправдать свои безверие и беззвездность. Тут мораль заменяет духовное начало.
Именно отсюда пафос Шиллера и Лермонтова, Ницше и Достоевского, и прочих, шедших за ними: раздражает нормального человека это их вторжение в мораль — точнее, в то, что они принимают за мораль, потому мораль у указанных поэтов является причиной гибели, а не спасения. Жизнь глубже морали именно потому, что там сплошь дилеммы, которые мораль разрешить не в силах, а, лишенный жизни, мертвяк и лезет туда, потому что именно простецкие формулы обывательской морали утверждают его в собственной непогрешимости. А пошляк непогрешим — это аксиома, — ведь он не испытывает никаких дилемм, никогда не ставит на карту, в нем нет страстей, нет порывов, нет творчества, следовательно, нет и греха.
История с Адамом и Евой не про него: он не только не услышит Змея, но даже и не увидит его, и вообще не верит всем этим штукам — он существует вне духовной истории человечества (а потому, строго говоря, и не человек вовсе), и искупление, великая Жертва Иисуса, для него, пропали втуне: у кого нет греха, кто мыслит себя как совершенство, совершенное ничто, тому и не нужны никакие жертвы, боги и проч. мистика.
Пошлость может стать важной чертой целой нации: в самом деле, есть и типичная для данной нации пошлость. Возьмите французов с их звучными именами или поляков с их дешевым национализмом — все это чистой воды пошлость.
Мы говорим об английском снобизме, а на самом деле это она, пошлость, просто придумали другое слово. И сродни этому русский снобизм, барство, любые ситуации, где группа людей возвысилась и презирает себе подобных непонятно на каком основании…
…но более всего играют роль не эти сущностные черты, а именно мелочи — ах, как ярко и сочно явление познается в мелочах! И как мучительны именно мелочи: тон, каким они обсуждают женщин, или мужчин. Их косые взгляды, настороженность и враждебность, вечные повторы: они всегда бегут по одному и тому же кругу, колея — вечная колея! Есть безошибочный внешний признак, по которому всегда можно отличить настоящего пошляка: он играет на беспринципности, бесхребетности, катается, как сыр в масле, не занимая позиции. Оттого он всем брат (и никому), и его беспринципность, амебность принимают за доброту, благожелательность, а отсутствие взглядов за демократизм — теперь у нас это сплошь и рядом.
Он пошлит весело и легко, не придавая значения словам своим — «слова, слова, слова!» — и потому он всегда скучен — еще одна черта, по которой сразу его выделишь из массы.
С виду, веселый парень, милая женщина, а по сути — там ничего и нет, кроме этой пошлости, анекдотов и дряни, однако же вы не скажете этого, упаси вас Бог даже подумать такое о вашем коллеге. Все мы человеки, все грешны… да, релятивизм (все относительно) — любимый конек пошляка, для которого нет абсолютных ценностей, и он не любит тех, которые пытаются утверждать эти ценности: потому все настоящие современные мыслители и художники — невольные экстремисты.
ЗАМЕТКИ
Масскультура. От нее толпа требует — жизни, той самой, которой не имеют в реальном своем существовании, отсюда стремление к громким драмам и экзотическим чувствам, пошлым на все сто. То есть, клиент масскультуры не способен к жизни, он как бы закрыт, незрел, неразвит, не в силах претворить свои эмоциональные, психологические, интеллектуальные потенции, он так и остается полуфабрикатом, заменяя телесказками реальную жизнь…
Пороки. Пошлость — крестная мать всех пороков по определению, ведь именно поверхностность, неумение войти в суть предмета — чувства, связи, идеи, — порождает ту легкость, которая позволяет человеку допускать порок в себе. В нем не развиты системы внутренней защиты. Нравственность такому человеку не прививается, он в ней ничего не смыслит — и кстати, я заметил, что именно совершенно безнравственные люди, точнее — глухие к морали, — любят о ней рассуждать, и, как правило, судят весь свет, кроме себя.
Это ставит важные задачи перед воспитателем, перед учителем. Бессмысленно разбирать нравственные проблемы с человеком, который не усвоил нормальный взгляд на мораль, не умеет прочесть глубины, не понимает, что эти дилеммы неразрешимы, как и вся драма жизни… По дурацкому, простецкому пафосу, по однозначности суждений вы сразу отличите пошляка, рассуждающего о морали.
Таким образом, пороки являются, в общем, отростками одного корня, и невозможно разрешить эту проблему поверхностным воспитанием и преподанием манер — тут следует научить человека самосознанию, самосознание есть излечение от пороков, и наоборот, глухое и слепое сознание допускает в себе развитие любых пороков. Достаточно описан этот тип джентельмена-подонка…
Чувства. Они искажаются в пошлом сознании, так что мелочная ненависть или придуманная любовь вызывают досаду и отвращение. И приносят массу неприятностей. Конфликт, свара, ссора — modus vivendi пошляка, способ проявления сознания. Суды набиты пошляками.
Именно из-за этого коренного искажения нормальному человеку так трудно с ними общаться, ведь тут чувства неживые, какая-нибудь мелочь вдруг взрывает человека, нет ни меры, ни такта. Многие женщины являют нам именно пошлость — обыденную и знакомую царицу пошлость под маской кокетства или истерики.
Самые лучшие человеческие качества — благожелательность, деликатность, вкус и пр. — все они невозможны в пошлом сознании. Они противоречат самому коренному устремлению его, и хотя воспитание может многое, однако истинная деликатность, самоотречение немыслимы в том, кто в глубине своей не уважает никого и ничего, циничен и груб душой.
Да и умение любить не так просто. Вот, хороший вкус, например, тоже развивается от стремления любить — цвет, линию, хороший стол или беседу, короче — от стремления жить вполне, поэтому в пошляке никогда не бывает настоящего вкуса, самое большое — некоторая мера…
Любовь… Любовь. Никогда. Самолюбие, гордыня, десяток пороков вместо настоящей любви. Пошляк не умеет любить. А что это такое? Разве любовь не природное, тайное чувство, и разве человек может улучшить или исказить ее? — разумеется, может — и должен научиться ей, если он человек, а не пошляк.
Это каждодневный труд души, самоотречение и дар, это значит жить любимым человеком, посвятить ему всего себя, понимая таинственность, непостижимость чувства, а значит, его обреченность. Поэтому оскорбленный Шекспир в своих лучших сонетах прощает все любимому.
Настоящая любовь нереализуема. Чувство пошляка требует полной реализации, им нужны “победы”, любуются собой… Пошлое сознание никогда не узнает этих бездн и вершин.
Искусство. Все дело в том, что настоящее искусство живет в Вечности, оперирует вечными категориями, а пошлость здешняя, потому пошлость в эстетике есть низведение (опошление) вечных ценностей. Отсюда следуют некоторые весьма примечательные и неожиданные выводы.
В 60е гг. мы читали Вознесенского, мы искали свежести, новых метафор, новых ощущений. Пошлым считалось затертое, любые повторы. Сама свежесть ради свежести, теперь это ясно всем, — явная пошлость. В данном случае пошлым оказалось то, что казалось высоким, истинным.
Вред махровой пошлости — поэзии, воспевающей лунные аллеи, наших знаменитых эстрадных хитов и пр., весьма мал, поскольку даже самые невзыскательные слушатели, в конце концов, чувствуют: это не истинное, это мелко и плоско. Это просто развлечение, от коего невозможно требовать ничего иного, кроме развлечения…
А вот поэт, претендующий на звание пророка, его опусы — патентованная эстетическая ценность, вот такой поэт, будучи внутренне опустошенным и пошлым, крайне вреден. В современной культуре, при мощных средствах “раскрутки” таланта и падении критериев оценки, настоящий художник стоит в тени в полной растерянности.
Ощущая свою максимальную ответственность, сложность эстетической задачи, он ни в чем не может быть уверен и никогда не полезет на “манежи и арены”, не смешается с толпой соискателей на звание пророка — настолько все они опошлены. Чем менее у человека дарования, тем более напора — аксиома известная. Вылез — а сказать нечего. Отсюда, возможно, затянувшееся молчание на нашем… Парнасе.
Как избежать опошления творчества? Рецепт очень прост — непросто ему следовать. Это верность идеалам, углубленность и духовный реализм, переживание бытия как духовной драмы — короче говоря, все это давно известно, только реальность захлестывает тебя, равнодушие публики к истинным ценностям, безверие и цинизм отравляют, и кажется, ни одной живой душе не нужны строки, выхваченные из плазмы…
Сознание. Опошление сознания происходит совершенно незаметно, чаще коллективно. В этом самая страшная, даже жутковатая, особенность нашего сознания: мы совершенно не замечаем. как меняемся, причем меняемся кардинально… Писатели-классики обличали светское опошление, затем мещанское и пр. Человеческое сознание живет привычками и тяготеет к привычным, или пошлым, формам бытия. Как этого избежать? Волей к духовному преображению.
Активное, развивающееся сознание никогда не подпадет власти довлеющих общественных форм бытия, останется самобытным и живым. Именно поэтому в ХХ веке искусство перестало быть только уделом художников — оно все более становится всеобщим средством преодоления опошления жизни и сознания, средством духовного преображения личности.
Поэтому для нас, классика — только путь, а не цель. Изучение мировой культуры есть процесс воспитания творчески мыслящей личности, умеющей найти свой путь преображения. Отсюда неудача тех учителей искусства, которые изучают классику ради классики, и напротив, успех тех, кто открывает перед учащимися пути преображения, активного мышления и соучастия в творчестве.
Главный парадокс нового этапа развития звучит примерно так: “Чтобы узреть истину, надо перестать быть зрителями”.
Хочу повторить еще раз это предостережение. Начиная говорить о пошлости, мы должны помнить: это всеобщая наша болезнь, вызванная к жизни всем ходом развития общества в последние 200 лет, и есть очень мало людей, совершенно свободных от нее, поэтому тут следует более искать “бревно в собственном глазу”…