За что лермонтова сослали в ссылку во второй раз на кавказ
Недумов С. И.: Лермонтовский Пятигорск
Глава ІІІ. Вторая ссылка М. Ю. Лермонтова на Кавказ
Глава ІІІ. Вторая ссылка М. Ю. Лермонтова на Кавказ
13 апреля 1840 года по окончании судебного дела о дуэли с Барантом последовал приказ Николая I о переводе Лермонтова из лейб-гвардии гусарского полка тем же чином в Тенгинский пехотный полк. Однако дуэль была только предлогом для ссылки. В этом случае сказалось явное недовольство царя «неблагодарностью» поэта, получившего в конце 1837 года «высочайшее прощение», но не изменившего свободного образа мыслей.
Современный исследователь Лермонтова С. А. Анд- реев-Кривич считает, что, посылая поэта под пули горцев в один из кавказских полков, которому в 1840 году предстояло участвовать в особенно тяжелой экспедиции на Черноморском побережье, царь таким путем желал вернее избавиться от неугодного поручика.
Подтверждение того он видит и в позднейшем, уже не заставшем поэта в живых, распоряжении царя, где выражалось требование, «дабы поручик Лермонтов непременно состоял налицо во фронте, и чтобы начальство отнюдь не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своем полку». 1
достаточно убедительно показывают, что в Галафеевских экспедициях 1840 года на левом фланге, где поэт неоднократно проявлял отчаянную храбрость, опасность для его жизни была, по-видимому, большей, чем в Тенгинском полку на правом фланге.
При таких условиях царское распоряжение, на которое ссылается С. А. Андреев-Кривич, становится непонятным, если придерживаться принятого автором толкования. Тем более, если цитату из второго распоряжения Николая I привести в более полном виде. В рапорте начальника штаба Отдельного Кавказского корпуса генерал-майора Коцебу на имя генерала Граббе от 18 августа 1841 года за № 1391 это распоряжение изложено следующим образом: «Государь император, заметив в представлении г. корпусного командира от 5 минувшего марта № 458-м с ходатайством о наградах, что переведенный 13 апреля 1840 года за проступок лейб-гвардии из гусарского полка в Тенгинский пехотный полк поручик Лермонтов при своем полку не находился, но был употреблен в Чеченской экспедиции с особо порученною ему казачьей командою, повелеть соизволил: сообщить г. корпусному командиру о подтверждении, дабы поручик Лермонтов непременно состоял налицо во фронте и чтобы начальство отнюдь не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своем полку. ». 2
Смысл царского распоряжения делается понятным только в том случае, если мы будем толковать его таким же образом, как все прежние биографы поэта, начиная с П. А. Висковатого.
Тенгинский полк в 1840 году никак нельзя было считать бездействующим. Тем более что Лермонтов состоял во главе особой казачьей команды и, несомненно, имел гораздо более случаев для боевых отличий, чем на положении заурядного младшего офицера в своем полку. Это привилегированное его положение и вызвало раздражение у царя, вычеркнувшего фамилию поэта из наградных списков.
Мы видим, таким образом, что цель жестокого и мстительного Николая была скорее направлена на то, чтобы сделать наказание поэта более утонченным и особенно чувствительным для него. Оно ведь осуждало М. Ю. Лермонтова на долгую ссылку, которая была для него хуже смерти.
Примечания
1 Андреев-Кривич С. А. Лермонтов. Вопросы творчества и биографии. М., Изд- во АН СССР, 1954, с. 126.
3 Висковатый П. А., с. 377.
4 Нечкина М. В. А. С. Грибоедов и декабристы. М., Гослитиздат, 1947, с. 500.
Попов А.В.: Лермонтов на Кавказе
Во второй ссылке.
Снова на милый север.
Снова на милый север.
В двадцатых числах ноября Лермонтов простился с милой его сердцу «беззаветной» командой и отправился в Ставрополь.
Экспедиции закончились, и в городе было особенно людно. Здесь, по словам мемуариста А. Есакова, «ломавшего» вместе с Лермонтовым походы в Чечню, собрался весь цвет военной молодёжи. Лермонтов вновь встретился со своими старыми приятелями Львом Пушкиным, Россильоном, Ламбертом, С. Трубецким, Ин. Вревским. Тут же был уже оправившийся от ранения Руфин Дорохов.
«Вот это общество, — как вспоминает А. Есаков, — раза два в неделю собиралось у барона Вревского. Когда же случалось приезжать из Прочного окопа (крепость на Кубани) рядовому Михаилу Александровичу Назимову, то кружок особенно оживлялся. Несмотря на скромность свою, Михаил Александрович как-то сам собой выдвигался на почётное место и всё, что им говорилось, бывало выслушиваемо без прерывов и шалостей, в которые чаще других вдавался Михаил Юрьевич. Никогда я не замечал, — продолжает мемуарист, — чтобы в разговоре с М. А. Назимовым, а также и с И. А. Вревским Лермонтов позволял себе обычный свой тон насмешки. Не то бывало со мной: как младший, юней- ший в этой избранной среде, он школьничал со мной до пределов возможного; а когда замечал, что теряю терпение (что, впрочем, не долго заставляло себя ждать), он, бывало, ласковым словом, добрым взглядом или поцелуем тотчас уймёт мой пыл». 174
«Лермонтов сначала часто захаживал к нам и охотно и много говорил с нами о разных вопросах личного, социального и политического мировоззрения. Сознаюсь, мы плохо друг друга понимали. Передать теперь через сорок лет разговоры, которые вели мы, невозможно. Но нас поражала какая-то словно сбивчивость, неясность его воззрений. Он являлся подчас каким-то реалистом, прилепленным к земле, без полёта, тогда как в поэзии он реял высоко на могучих своих крыльях. Над некоторыми распоряжениями правительства, коим мы от души сочувствовали и о коих мы мечтали в нашей несчастной молодости, он глумился. Статьи журналов, особенно критические, которые являлись будто наследием лучших умов Европы и заживо задевали нас и вызывали восторги, что в России можно так писать, не возбуждали в нём удивления. Он или молчал на прямой вопрос, или отделывался шутками и сарказмом. Чем чаще мы виделись, тем менее клеилась серьёзная беседа. А в нём теплился огонёк оригинальной мысли, — да, впрочем, и молод же он был ещё».
Как мы писали выше, у Лермонтова, который, несомненно, уважал Назимова, были все основания для такого отношения к декабристам, попавшим на Кавказ. Среди них наряду с богатырями, «кованными из чистой стали с головы до ног», вроде
А. И. Одоевского и В. Лихарёва, были и такие, которых надломили и каторга, и ссылка. Многие из них готовы были итти на либеральные сделки и оправдывать самодержавие. Лермонтова же не сломили ни первая, ни вторая ссылки. Он никогда не ориентировался на Запад, а твёрдо верил в великое будущее русского народа. Уже в это время у него сложилось твёрдое мнение, что «у России нет прошедшего: она вся в настоящем и будущем. Сказывается и сказка: Еруслан Лазаревич сидел сиднем 20 лет и спал крепко, но на 21-м году проснулся от тяжкого сна и встал, и пошёл. и встретил он тридцать семь королей и семьдесят богатырей и побил их, и сел над ними царствовать. Такова Россия». Лермонтову были чужды бесплодные либеральные мечтания и увлечения. Он смертельно ненавидел старую Россию, Россию Николая I — «страну рабов, страну господ».
Свидетель бесед Лермонтова с Назимовым в Ставрополе в 1840 году А. И. Васильчиков передавал тому же П. А. Вискова- тому, что Назимов, очень любивший Лермонтова, не раз приставал к поэту с просьбой объяснить ему, что из себя представляет современная поэту молодёжь и каковы направления этой молодёжи, а Лермонтов, глумясь и пародируя салонных героев, утверждал, что у светской молодёжи «нет никакого направления, мы просто собираемся, кутим, делаем карьеру, увлекаем женщин». При этом поэт, по словам А. И. Васильчикова, одевался в тогу бахвальства и тем сердил Назимова. Действительно Лермонтов был трезвым реалистом, прикреплённым к земле, когда давал такую горькую, но верную оценку современной ему светской молодёжи.
В двадцатых числах декабря Лермонтов покинул Ставрополь и через Тамань отправился в станицу Ивановскую в штаб-квартиру Тенгинского полка. Тамань поэт посетил снова, чтобы выполнить поручение, данное ему его приятельницей в столице. В Тамани Лермонтов официально познакомился c декабристом Н. И. Лорером. С Лорером Лермонтов встречался ещё в 1837 году в Ставрополе, но, повидимому, тогда они друг другу представлены не были. Лорер отсутствовал в компании декабристов во время отчаянной демонстрации А. И. Одоевского в гостинице Найтаки при въезде Николая I в Ставрополь. В своих записках, отмечая пребывание в Ставрополе и приём у Вельяминова, Ло- рер ни слова не пишет об отчаянной выходке своего друга по каторге и ссылке.
В конце декабря Лермонтов прибыл в Ивановку и представился командиру Тенгинского пехотного полка. 31 декабря 1840 года поручик Лермонтов приказом по полку за № 365 был зачислен «налицо». Однако пребывание Лермонтова в полку было очень непродолжительным.
что с Лермонтовым он познакомился за обедом у генерала Граббе 6 января 1841 года. По словам А. И. Дельвига, Лермонтов и Лев Пушкин в это время часто обедали у Граббе. «За обедом всегда было довольно много лиц,- вспоминает рассказчик, — но в разговорах участвовали Граббе, муж и жена, Траскин (начальник штаба войск Кавказской линии и Черноморья. — А. П.), Лев Пушкин, бывший тогда майором, поэт Лермонтов, я и иногда ещё кто-нибудь из гостей. Прочие все ели молча. Лермонтов и Пушкин называли этих молчальников картинною галлереею. Он и Пушкин много острили и шутили с женою Граббе. » 175
В Ставрополе Лермонтова ожидала большая радость: он узнал, что хлопоты бабушки Е. А. Арсеньевой о предоставлении ему отпуска увенчались успехом. 14 января 1841 года Лермонтов получил отпускной билет и несколько дней спустя выехал в столицу.
Высокоблагородие, присовокуплю, что на свободное проживание поручика Лермонтова в означенном отпуску выдан ему билет от 14-го сего числа № 384-й, в том внимании, что его превосходительство признал г. Лермонтова заслуживающим воспользоваться таковым отпуском». 176
«беззаветную» команду. Он рассказывал об этой команде и об её подвигах известному журналисту А. А. Краевскому. К сожалению, эти рассказы поэта до нас не дошли. Краевскому же Михаил Юрьевич подарил кинжал, служивший поэту при боевых столкновениях и стычках. Кинжал этот был передан Краевским в Лермонтовский музей. По словам Краевского, «Лермонтов отбивался им от трёх горцев, преследовавших его около озера между Пятигорским и Георгиевским укреплением. Благодаря превосходству своего коня поэт ускакал от них. Только один его нагнал, но до кровопролития не дошло. Михаилу Юрьевичу доставляло удовольствие скакать с врагами на перегонку, увёртываться от них, избегать перерезывающих ему путь».
Пока Лермонтов в Петербурге в шуме большого света вспоминал о Кавказе и кавказцах, командир Отдельного Кавказского корпуса генерал-адьютант Е. А. Головин, на основании представления генерал-адьютанта RX. Граббе, обратился 5 марта 1841 г. к военному министру с рапортом о награждении, в числе других чинов, поручика Лермонтова орденом Станислава 3-й степени за отличия в экспедиции в Малой Чечне с 27 октября по 5 ноября 1840 года.
Испрашиваемой для него награды Лермонтов не получил. 18 августа 1841 года начальник штаба Отдельного Кавказского корпуса сообщал командующему войсками Кавказской линии и в Черноморьи генерал-адьютанту П. X. Граббе, что «государь император, заметив в представлении корпусного командира от 5 минувшего марта № 543 с ходатайством о наградах, что переведённый 13 апреля 1840 года за проступок из лейб-гвардии Гусарского полка в Тенгинский пехотный полк поручик Лермонтов при своём полку не находился, но был употреблён в Чеченской экспедиции с особо порученною ему казачьею командою, повелеть соизволил сообщить господину корпусному командиру о подтверждении, дабы поручик Лермонтов состоял на лицо на фронте и чтобы начальство не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своём полку». 177
Это распоряжение ещё раз свидетельствует об утончённой жестокости Николая I. Вторично отправляя поэта под чеченские пули, на верную гибель на Кавказ, царь намеренно создавал Лермонтову тягчайшие условия, не давая ему возможности отличиться и тем самым закрывая для него какой-либо способ выйти в отставку.
174 А. Есаков. М. Ю. Лермонтов в 1840 г., ’’Русская старина”, 1885 г., февраль, стр. 474,
175 А. И. Дельвиг. Мои воспоминания. Том I. — М., 1912, г., стр. 297.
176 Грозн. обл. Гос. архив, ф. 45 И. А. (”Лермонтовская коллекция”), по описи № 7.
177 ”Русский Архив”, 1911 г., кн. 9, стр. 159.
Попов А.В.: Лермонтов на Кавказе
Во второй ссылке.
«. это было под Гихами»
«. это было под Гихами»
В этой проникновенной исповеди, обращённой к любимой женщине, Лермонтов, разрушив устарелую форму «послания», как говорит об этом С. Н. Дурылин, «с властным мастерством сплёл с объективной темой военного повествования свою личную тему неудачной любви и жизни».
С эпической простотой поэт описывает короткие привалы:
Вот разговор о старине
В палатке ближней слышен мне;
Как при Ермолове ходили
В Чечню, в Аварию, к горам;
Как там дрались, как мы их били,
Как доставалося и нам.
Особенное внимание Лермонтова привлекали кавказцы — «мирные черкесы», присоединившиеся к отряду Галафеева для того, чтобы плечом к плечу с русскими воинами драться против «сумасшедшего пророка» и его мюридов. Поэт признаётся:
Люблю я цвет их жёлтых лиц,
Подобный цвету наговиц,
Их шапки, рукава худые,
Их тёмный и лукавый взор
И их гортанный разговор.
Мюриды Шамиля, пытаясь задержать движение отряда Галафеева, чинили затруднения на каждом шагу: то здесь, то там за вековыми деревьями встречали наших воинов меткими выстрелами и, избегая рукопашного боя, скрывались в лесных чащах, то старались не допускать наших воинов до воды, если берега были надёжным прикрытием.
А вот в чалме один мюрид
В черкеске красной ездит важно,
Он машет, кличет — где отважный?
Кто выйдет с ним на смертный бой.
Сейчас, смотрите: в шапке чёрной
Казак пустился гребенской,
Винтовку выхватил проворно,
Уж близко. выстрел. лёгкий дым.
Эй, вы, станичники, за ним.
Что? ранен! — Ничего! безделка.
И завязалась перестрелка.
Но эти поединки, как и перестрелки, на Кавказе были обычным делом.
Но в этих сшибках удалых
Забавы много, толку мало;
Прохладным вечером, бывало,
Мы любовалися на них
Без кровожадного волненья
Как на трагический балет.
И вот на заре 11 июля русские войска вступили в Гехинский лес. Старый кавказец Ф. Ф. Торнов, «ломавший» походы в Чечне в 1844 году, вспоминает, что лес этот представлял собою семивёрстную глухую трущобу, «через которую бесчисленными поворотами извивалась узкая, арбяная дорога. На половине пути открывалась прогалина не шире ста сажен, упиравшаяся в крутой овраг шириной около сорока шагов; в трёх верстах за оврагом Валерик протекал по обширной луговине, окружённой густым бором. Место ровно было создано в пользу чеченцев, никогда не упускавших случая сильно нам вредить, когда лесная чаща их скрывала от наших глаз и уберегала от нашей пули, а мы сами принуждены были двигаться по открытой дороге». 150 Дойдя до крутых берегов речки Валерик, войска очутились перед завалами из брёвен, приготовленных заранее мюридами. Но вот
Потом мелькнуло шапки две;
И вновь сокрылося в траве.
То было грозное молчанье.
Но это томительное, тягостное молчание не было продолжительным.
Вдруг залп. Глядим: лежат рядами.
Что нужды? здешние полки
Народ испытанный. В штыки,
Дружнее! раздалось за нами.
Кровь загорелася в груди!
Все офицеры впереди.
Верхом помчался на завалы
Кто не успел спрыгнуть с коня.
По верному предположению П. А. Висковатого и Л. П. Семёнова, последние две строчки можно отнести к самому поэту. Современник Лермонтова, участник сражения при Валерике, барон Россильен рассказывал П. А. Висковатому: «Гарцевал Лермонтов на белом, как снег, коне, на котором, молодецки заломив белую холщёвую шапку, бросался на чеченские завалы. Чистое молодечество! — ибо кто же кидался на завалы верхом?!» 151
Лермонтовские строки — «верхом помчался на завалы, кто не успел спрыгнуть с коня» — показывают, что не хвастовство и удаль, а необходимость заставляла бросаться верхом на завалы неприятеля.
Ура! — и смолкло. — Вон кинжалы,
И приклады! — и пошла резня.
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко,
«Фанатическое исступление отчаянных мюридов не устояло против хладнокровной храбрости русского солдата, — читаем мы в «Журнале военных действий» отряда под начальством генерал-лейтенанта Галафеева на левом фланге Кавказской линии с 6-го по 17-го июля, — числительная сила разбросанной толпы должна была уступить нравственной силе стройных войск, и чеченцы выбежали на поляну на левом берегу реки Валерика, откуда картечь из двух конных орудий. снова вогнала их в лес». Бой разгорелся с новой силой. В лесу в стрелковой цепи Лермонтов встретился с Лихарёвым. «Сражение приходило к концу, оба приятеля шли об руку и часто, в жару спора неосторожно останавливались. Но горская пуля метка, и винтовка редко даёт промахи. В одну из таких остановок вражеская пуля поразила Лихарёва в спину навылет, и он упал навзничь; ожесточённая толпа горцев изрубила труп так скоро, что солдаты не поспели на выручку останков товарища-солдата». Так рассказал о смерти Лихарёва декабрист Н. И. Лорер.
Но вот бой кончился.
На берегу, под тенью дуба,
Пройдя завалов первый ряд,
Стоял кружок. Один солдат
Был на коленях; мрачно, грубо
Казалось выраженье лиц,
Но слезы капали с ресниц,
Покрытых пылью. На шинели,
Спиною к дереву, лежал
Их капитан. Он умирал;
В груди его едва чернели
Две ранки. Кровь его чуть-чуть
Сочилась, но высоко грудь
И трудно подымалась, взоры
Бродили страшно, он шептал.
«Спасите, братцы. — Тащат в горы.
Постойте — ранен генерал.
Не слышат. » Долго он стонал,
Затих и душу отдал богу;
На ружья опершись, кругом
Стояли усачи седые.
И тихо плакали. Потом
Его останки боевые
Накрыли бережно плащом
И понесли.
Этот эпизод исполнен мужественной красоты и силы. Нельзя не согласиться с С. Н. Дурылиным, который писал по поводу этой простой и вместе с тем величавой картины: «Сколько суровой нежности, безмолвной любви открыл и показал Лермонтов в сердцах солдат, окруживших умирающего капитана, чего стоит одна только подробность: эти скупые тяжёлые солдатские слезы, капающие с ресниц, покрытых пылью».
«В этот день наши войска покрыли себя славою, — писал о сражении при Валерике историк Кавказских войн А. Юров. — Если лесной бой принадлежит к числу труднейших операций на войне, то картина боя в вековом чеченском лесу поистине ужасна. Здесь управление войсками невозможно, и начальству оставалась одна надежда на беззаветную доблесть и боевую смётку солдата. Неприятель был невидим, а между тем каждое дерево, каждый куст грозили смертью. Едва разорвётся цепь или часть ослабеет от убыли, как точно из земли вырастали сотни шашек и кинжалов и чеченцы, с потрясающим даже привычные натуры гиком, бросались вперёд. Хороший отпор — и всё снова исчезает, только пули градом сыпятся в наши ряды, но горе, если солдаты терялись или падали духом: ни один из них не выносил своих костей из лесной трущобы». 153
Между тем Лермонтов не только активно участвовал в сражении при Валерике, будучи, как и все офицеры, впереди, но и проявил истинно русскую храбрость. В перечне отличившихся в этот день воинов в «Журнале военных действий» отряда отмечается «опытность и мужество» и «необыкновенное рвение» многих штаб- и обер-офицеров, в том числе и «Тенгинского пехотного полка поручика Лермонтова и 19-ой артиллерийской бригады прапорщика фон Лоер-Лярского, с которыми «они переносили все приказания войскам в самом пылу сражения в лесистом месте», что заслуживает «особенного внимания, ибо каждый куст, каждое дерево грозили всякому внезапною смертью».
Генерал Галафеев в донесении своём генерал-адъютанту Граббе от 8 октября 1840 года так отзывался об участии Лермонтова в бою под Валериком:
«Тенгинского пехотного полка поручик Лермонтов, во время штурма неприятельских завалов на реке Валерик, имел поручение наблюдать за действиями передовой штурмовой колонны и уведомлять начальника отряда об её успехах, что было сопряжено с величайшею для него опасностью от неприятеля, скрывавшегося в лесу за деревьями и кустами. Но офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших ворвался в неприятельские завалы». За дело под Валериком генерал Галафеев представил Лермонтова к ордену Владимира 4-й степени с бантом, но корпусный командир генерал Головин заменил это представление на представление к ордену Станислава 3-й степени ввиду того, что «поручик орденов не имеет».
По преданию, распространённому среди поклонников поэта, «Журнал военных действий» в отряде генерал-лейтенанта Гала- феева вёл Лермонтов, прикомандированный в штаб отряда к означенному генералу. Так Г. С. Лебединец сообщил, что во время съезда археологов в Тифлисе граф А. С. Уваров обращался в штаб Кавказского военного округа с просьбою о выдаче ему этого дела для прочтения, причём утверждал, что «Журнал военных действий» с 10 апреля (?!) по 13 октября 1840 г. вёлся Лер- монтовым. 154 «Совпадение текста «Журнала военных действий» и лермонтовского стихотворения даёт представление о том, как точно воспроизвёл он действительную обстановку похода и, в то же время, в каком направлении шло поэтическое освоение материала его наблюдений. Из сопоставления текста стихотворения с соответствующими страницами «Журнала военных действий» видно, что совпадает в них не только фактическая основа, но и самый стиль, целые предложения «Журнала» и строки стихотворения». Однако, как это установил тщательно исследовавший «Черновой журнал военных действий отряда на левом фланге Кавказской линии» Л. П. Семёнов, «Журнал» вёлся не одним, а многими лицами, мы можем отметить восемь различных почерков. Между этими почерками нет ни одного, который мог бы принадлежать Лермон- тову». 155 Кроме того, слог, как об этом уже не раз говорилось в литературоведении, — явление случайное.
В настоящее время мы располагаем новыми данными, неоспоримо подтверждающими отвагу и мужество Лермонтова в бою при Валерике. Участник этого сражения Константин Христофорович Мамацев (Мамацашвили), служивший офицером в сводной горной батарее, входившей в отряд генерала Галафее- ва, вспоминает, что 11 июля 1840 года, когда наши войска проходили дремучий Гехинский лес, он, Мамацев, с четырьмя орудиями оставлен был в арьергарде и в течение нескольких часов один отбивал картечным огнём бешеные натиски чеченцев. «Это было торжество хладнокровия и ледяного мужества над дикою не знающею препон, но безрассудною отвагою горцев. Под охраною этих орудий войска вышли, наконец, из леса на небольшую поляну и здесь-то, на берегах Валерика, грянул бой, составляющий своего рода кровавую эпопею нашей кавказской войны. Увидев огромный завал, Мамацев со своими орудиями быстро обогнул его с фланга и принялся засыпать гранатами. Возле него не было никакого прикрытия. Оглядевшись, он увидел одного Лермонтова, который, заметив опасное положение артиллерии, подоспел к нему с своими охотниками. Но едва начался штурм, как он уже бросил орудия и верхом на белом коне, ринувшись вперёд, исчез за завалами. » 156
В черновом автографе стихотворения Лермонтова о Валерике, хранящемся в отделе рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина, имеются строки, подтверждающие рассказ KX. Мамацева:
Артиллерист. Он приберёг
Один заряд на крайний случай,
Уж раза три чеченцы тучей
Кидали шашки на голо;
157
Мария Михайловна Жданова — вдова знатока ставропольской старины Г. Н. Прозрителева, рассказывала автору этих строк, что её муж в молодости был знаком с генерал-лейтенантом Христофором Егоровичем Попандопуло — участником Валериковского сражения, от которого не раз слышал рассказы о мужественном поведении Лермонтова в деле 11 июля 1840 года. Старый кавказский ветеран, бывший одно время наказным атаманом Терского казачьего войска, доживавший свои дни в Ставрополе на Мутнянке, по словам М. М. Ждановой, с любовью и благожелательством отзывался о Лермонтове. В 1840 году X. Попандопуло, имея 31 год от роду, в чине капитана служил старшим адъютантом 20-й пехотной дивизии и в отряде генерал-лейтенанта Галафеева во время похода в Малую Чечню исполнял обязанности дежурного штаб-офицера отряда. В «Журнале военных действий» в записи о сражении при Валерике фамилия капитана Попан- допулю упоминается в списке отличившихся офицеров в одном ряду с фамилией поручика Лермонтова. 158 По словам хорошо знавшего X. Попандопуло Б. А. Марковича, сына известной писательницы Марко Вовчок, — это был корректный, добрый и простой человек. 159 Умер X. Попандопуло в Ставрополе в 1893 году. 160
«Валерике» столь жизненно, что не оставляют желать ничего лучшего. Но самое главное в этом замечательном произведении, которое, по справедливости, называют жемчужиной его поэзии, — Лермонтов с большой силой выразил русский, народный взгляд на войну:
Окрестный лес, как бы в тумане,
Синел в дыму пороховом.
А там вдали грядой нестройной,
Но вечно гордой и спокойной,
— и Казбек
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет. небо ясно,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем.
Так Лермонтов, с беззаветною отвагою бросавшийся на чеченские завалы, бесстрашно глядевший смерти в глаза, вслед за гениальным Пушкиным мечтал:
. о временах грядущих,
В великую семью соединятся.
Примечания
150 Ф. Ф. Торнов. Из воспоминаний бывшего кавказца. «Складчина», литературный сборник. — СПб, 1874 г., стр. 45.
151 Л. А. Висковатый. М. Ю. Лермонтов на Кавказе в действующем отряде генерала Галафеева во время экспедиции в Малую Чечню. «Русская старина» № 1, 1884 г., стр. 84—85.
152 «Русская старина», 1899 г., февраль, стр. 413.
153 А. Юров. 1840, 1841 и 1842-й годы на Кавказе. «Кавказский сборник», том 10. — Тифлис, 1886 г., стр. 305—306.
154 Г. С. Лебединец. М. Ю. Лермонтов в битвах с черкесами в 1840 году, «Русская старина», 1891 г., август, стр. 355.
155 Л. П. Семёнов. К пребыванию М. Ю. Лермонтова на Кавказе в 1840 г. — Владикавказ, 1924 г., стр. 3.
156 «Кавказ», 1897 г., № 235.
157 «Валерик» (Список из архива Ю. Ф. Самарина). В сборнике отдела рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина. «М. Ю. Лермонтов. Статьи и материалы». Соцэкгиз. — М., 1939 г., стр. 71.
158 ”Кавказский сборник”, том 32, часть 1. — Тифлис, 1912 г., стр. 439.
159 Б. Маркович. Марко Вовчок на Кавказе. Труды Ставропольской учёной архивной комиссии. Выпуск 6. — Ставрополь, 1914 г., стр. 22.
160 Могила Х. Е. Попандопуло находится на Успенском кладбище г. Ставрополя. На памятнике надпись: «Генерал-лейтенант Христофор Егорович Попандопуло. Родился 24 декабря 1809 г., скончался 19 января 1893 г.”