За что отбывал наказание поэт прасолов
Об Алексее Прасолове
Алексей Прасолов (1930-1972) – замечательный русский поэт. Как и Алексей Кольцов, Иван Никитин, Иван Бунин, Анатолий Жигулин, Самуил Маршак, Прасолов – уроженец Воронежской земли, которая, не уставая, пополняет русскую поэзию прекрасными поэтами. Лирика Прасолова лежит в русле русской философской поэзии Баратынского, Тютчева и других. После окончания Россошанского педучилища Прасолов работал учителем в школах Воронежской области, потом корректором в молодёжных газетах. Много занимался самообразованием, рано начал писать. Сначала печатался в районных газетах, где сам и работал. Первым оценил юношеские стихи Прасолова редактор Воронежской газеты «Молодой Коммунар» Борис Стукалин. В 1955 г. в Воронежском альманахе «Литературный Воронеж» был опубликован рассказ Прасолова «Друзья». Грустно писать об этом, но от правды не убежишь. Неуютная российская действительность, личная житейская неустроенность, огромный разрыв между газетной трескотнёй, юношескими идеалами и Советской реальностью – всё это склоняло Алексея Прасолова к водке. В результате – дурацкие поступки, приводившие к конфликту с законами. Заключения под стражу, тюрьма… В судьбе Прасолова сыграл большую роль мой отец – известный Воронежский литературовед, критик, профессор Воронежского университета А.М.Абрамов. В 1964 г. десять стихотворений Прасолова опубликовал А.Твардовский в «Новом мире». Приведу цитату из воспоминаний отца:
Там стихи Прасолова высоко оценили Юлия Друнина, Владимир Солоухин и Николай Старшинов. Стихи Прасолова вошли в коллективный сборник «В добрый путь», вышедший в начале 1958г. Между прочим, Твардовский принял доброе участие в судьбе поэта (можно сказать, что он вызволил его из заключения). В 1958 г. А.М.Абрамов оценил стихи Прасолова в центральной печати( статья «На земле воронежской» в «Литературе и жизни»). На рубеже 70-80 годов уже московские критики (в частности Вадим Кожинов) заговорили о Прасолове в самых возвышенных тонах, «как о поэте глубокой философской лирики, поэте, без которого русская поэтическая антология XX века была бы явно обеднённой». Процитирую ещё строки из моих собственных воспоминаний:
« Очень много сделал мой отец, как критик и литературовед. Для многих начинающих и не только начинающих поэтов его оценки в прессе и поддержка оказались весьма существенными, а иногда и определяющими в их поэтической судьбе. Помню, как восхитившись лагерными стихами вернувшегося с Колымы Анатолия Жигулина, папа ходил и всё время повторял строки его стихотворений: «Я пронёс на плечах магистраль многотонную! Вот на этих плечах! Позавидуйте мне!», и ещё: «Электровоз – это там, в квершлаге…», а также из знаменитого «Бурундука»: «Надо номер ему на спину. Он ведь тоже у нас – зека». И сколько энергии и смелости понадобилось отцу, чтобы помочь первым публикациям Жигулина, первому написать высокие критические отзывы о его стихах. Папа же дал Жигулину рекомендацию для вступления в Союз писателей СССР. Похожая ситуация была и с Алексеем Прасоловым, которого папа, преодолев сопротивление некоторых начальников, включил в свой семинар ещё в 1957 году, и где Прасолов получил высокую оценку у Юлии Друниной и Владимира Солоухина. О стихах Жигулина и Прасолова отец имел переписку с Твардовским и Исаковским. В частности, Исаковский прислал в письме к папе многостраничный подробнейший анализ стихотворения Прасолова «Когда прицельный полыхнул фугас…».
Я был несколько раз у Жигулиных в гостях, когда они уже поселились в Москве на Юго-Западе, читал Анатолию Владимировичу и его жене – Ирине Неустроевой (замечательная женщина, бывшая студентка моего папы, у Жигулина не меньше десятка стихотворений, посвящённых ей) свои стихи. Когда я пришёл к ним первый раз, у них на книжной полке располагались лагерный номер Жигулина и портрет Солженицина. Потом эти предметы они убрали. Разговоры о поэзии и о поэтах с Жигулиным были примечательны. Например, о Владимире Соколове Жигулин сказал так «Хороший поэт, но без биографии». Кстати, я считаю Соколова очень крупным поэтом, но всё-таки недооценённым. Если бы поэт такого уровня был бы у некоторого другого народа, не столь избалованного великими поэтами, его мировое значение было бы существенно б;льшим. Про Игоря Шкляревского Жигулин выразился так «Он бывший боксёр и думает, что в поэзии тоже можно по быстрому нокаутировать. А в поэзии всё сложнее». Интересно, что Жигулин этой теме даже посвятил стихотворение «Поэзия не спорт, поэзия – душа…». Один раз Жигулин взял меня с собой на очередную встречу с читателями в какой-то Градской больнице на Ленинском проспекте. Мы с ним читали вместе свои стихи. Хлопали нам одинаково.
Стихи Прасолова навсегда с нами. Например, следующее стихотворение:
Когда прицельный полыхнул фугас
Казалось, в этом взрывчатом огне
Копился света яростный запас,
Который в жизни причитался мне.
Но мерой, непосильною для глаз,
Его плеснули весь в единый миг,
И то, что видел я в последний раз,
Горит в глазницах пепельных моих.
Теперь, когда иду среди людей,
Подняв лицо, открытое лучу,
То во вселенной выжженной моей
Утраченное солнце я ищу.
По-своему печален я и рад,
И с теми, чьи пресыщены глаза,
Моя улыбка часто невпопад,
Некстати непонятная слеза.
Я трогаю руками этот мир —
Холодной гранью, линией живой
Так нестерпимо памятен и мил,
Он весь как будто вновь изваян мной.
Растёт, теснится, и вокруг меня
Иные ритмы, ясные уму,
И словно эту бесконечность дня
Я отдал вам, себе оставив тьму.
И знать хочу у праведной черты,
Где равновесье держит бытиё,
Что я средь вас — лишь памятник беды,
А не предвестник сумрачный её.
Мой отец посвятил Прасолову следующие стихи:
Мы – фактовики, мы только справку
Представляем про житьё-бытьё.
Нам бы человеческую давку
Срисовать. Да нечто про своё,
В сердце копошащееся грустно,
Словом неискусным помянуть.
Прасолов – иное. Он – искусство,
Он весь мир вбирающая грудь.
Он такие уловил оттенки,
Он такие отыскал пути,
На которых душу и коленки
Изодрал, чтоб только вдаль идти.
И ушёл, ушёл, большое слово
О большой любви произнеся.
Сам же ею был не избалован…
Правда это? Правда. Но не вся.
В день прощания с Алексеем Прасоловым
Я и сам был не раз у того же порога.
Я и сам думал жизни сказать: «Извини».
Только дел было много.
Только дел было много.
Да думалось: будут и светлые дни.
Потому торопить эту с вечностью встречу
Не хотелось. Не надо. Пускай подождёт
Ночь пускай подождёт.
Пусть продлится мой вечер.
Ну, а с вечностью встреча – она не уйдёт.
Культура ВРН
Иллюстрированный журнал о культуре Воронежа, России и мира
Литература
Осуждённым Воронежа рассказали о судьбе и творчестве поэта Алексея Прасолова
6 августа заведующая библиотекой семейного чтения № 19 Оксана Жужгова посетила Управление Федеральной службы исполнений наказаний России по Воронежской области. Оксана Фёдоровна в онлайн-формате рассказала осуждённым о жизни и творчестве выдающегося воронежского поэта Алексея Прасолова. Мероприятие, прошло в рамках празднования 90-летия А.Т. Прасолова и 20-летия присвоения его имени библиотеке № 19.
Очередным мероприятием акции «Твои друзья – книги» стала онлайн-лекция заведующей библиотекой семейного чтения № 19 Оксаны Жужговой, которую она провела для осуждённых исправительных учреждений и отрядов по хозяйственному обслуживанию СИЗО области. Подробности сообщила пресс-служба УФСИН.
Оксана Фёдоровна охотно откликнулась на приглашение сотрудников отдела воспитательной и социальной работы с осужденными УФСИН. Первое выступление гостьи было посвящено жизни и творчеству воронежского поэта и журналиста Алексея Прасолова, чьё имя носит библиотека семейного чтения № 19.
Алексей Прасолов – человек особой судьбы. Он родился в 1930 году, был свидетелем страшных военных лет, пережил расставание родителей, стал известным поэтом, журналистом и даже дважды побывал в местах лишения свободы.
По словам Оксаны Жужговой, поэзия и проза Алексея Прасолова наполнены множеством философских мотивов, размышлений о смысле жизни, месте и роли отдельно взятого человека в нашем мире.
Широкую известность Прасолов получил благодаря Александру Твардовскому, который после знакомства с творчеством поэта напечатал подборку из десяти стихотворений в известном на весь Советский Союз журнале «Новый Мир». Затем в свет вышло несколько сборников стихов Прасолова: «Лирика», «День и ночь», «Земля и зенит», книга «Во имя твоё». Автор получил широкое признание и был принят в Союз писателей СССР.
Алексей Прасолов дважды побывал в местах лишения свободы по так называемым бытовым статьям Уголовного кодекса РСФСР. Когда Твардовскому рассказали о совершенных Прасоловым «преступлениях», он с горечью произнёс: «Да так пол-России посадить можно». Известно, что во время отбывания наказания в исправительной колонии № 1 города Семилуки поэт был заведующим библиотекой для осуждённых.
— Жизнь Алексея Тимофеевича Праcолова закончилась трагически, но всё же это был гордый, свободолюбивый человек, поэт с большой буквы, – такими словами закончила своё выступление перед осуждёнными Оксана Жужгова.
Заместитель начальника УФСИН Евгений Гайдук поблагодарил гостью за визит и интересный рассказ и выразил надежду на дальнейшее плодотворное сотрудничество с руководством и работниками библиотеки семейного чтения.
Оксана Жужгова передала сотрудникам УФСИН видеофильм и аудиозапись о судьбе и творческом пути Алексея Прасолова. Видеофильм будет продемонстрирован во всех подведомственных учреждениях при помощи кабельного телевидения. Аудиозапись прослушают не только подозреваемые и обвиняемые, заключенные под стражу в следственных изоляторах, но и осуждённые, содержащиеся в штрафных помещениях исправительных колоний.
СУДЬБА ПОЭТА: БЕЗОТЦОВЩИНА — ТЮРЕМНЫЙ СРОК — ГИБЕЛЬ С ШАРФОМ НА ГОРЛЕ
13 октября родился Алексей Прасолов (1930-1972), поэт, старательно поднимаемый на щит русской партией.
Главной козырной картой этой партии стал несчастный Николай Рубцов (УБИЙСТВО В КРЕЩЕНСКУЮ НОЧЬ и МАТЬ ДОЧЕРИ ЗАДУШЕННОГО ПОЭТА), но и Прасолов в прокрустово ложе ее установок ложился вполне.
Неудачно женился, развелся.
За что именно в 1961 Прасолов получил срок не совсем ясно.
Но статья была не тяжелая, скорее всего, наличествовала «хулиганка». Твардовскому Прасолов поведал, что уходя с работы, надел спьяну пальто главреда и это вменили как кражу. Твардовский слышал и еще одну версию: Прасолову впаяли четыре года, поскольку он с похмелья разбил стекло у соседа, залез на кухню и закусил лежащими на столе сырыми яйцами. Твардовский, вытащивший по депутатскому запросу Прасолова из зоны, был убежден, что по таким статьям пол-России посадить можно.
Как ни странно, срок пошел поэту на пользу. До этого он рифмовал вполне себе плакатные газетные вирши. И вдруг прорвался к метафизическим размышлениям, усвоив уроки Тютчева, Боратынского, Заболоцкого. В его жизни появилась молодой критик Инна Ростовцева. Она отнесла стихи Алексея к Твардовскому на дом, тот их прочел да поставил в номер «Нового мира».
О том, как стихи Прасолова приняли, рассказал в дневнике Владимир Лакшин. Запись от 21 мая 1964 года свидетельствует:
«Сегодня А. Т. пришел в редакцию с пачкой чужих стихов и просил «малую редколлегию» собраться у него в кабинете – послушать. А чьи – не говорит. После второго или третьего стихотворения, когда мы (Закс, Дементьев и я) выразили одобрение, сказал: «Вот я и думаю – или я в стихах уже ничего не понимаю, выстарился совсем, или тут что-то есть». Стал читать дальше, один листок выкладывая за другим, – и все неплохо, а есть просто отличные строки. «Травы стремленье штыковое…» «Тут и я позавидовал – почему сам не догадался так сказать?» – прокомментировал Твардовский.
С увлечением читая стихотворение за стихотворением, Твардовский комически сердился на скептическое ворчанье Закса: «Не «ничего», а превосходно. Разве наши эстрадные мальчики так умеют писать? Тут культура видна, автор и Пушкина, и Тютчева знает, а пишет по-своему…»
Итак, уже изначально Твардовский старается противопоставить Прасолова эстрадным кумирам тех лет. Главная же беда поэта заключалась в том, что противопоставлен он оказался не только Евтушенко с Рождественским, у него вообще не нашлось единомышленников.
Во-первых, Инна Ростовцева не решилась связать с ним судьбу. Во-вторых, Прасолов оказался в самой гуще Воронежской писательской организации, а та представляла собой полноценный серпентарий.
Прасолов проговаривается в дружеских письмах насчет Жигулина:
«Пусть сразу узнает, что я избрал другое направление, которое, как я сказал ему, в «страдательных» и прочих условиях не меняется. Мне мало видеть хлеб — мозоли, тяжесть труда, — мне нужен Мир, Век, Человек. Человек изнутри, а не одна его роба и т. п».
Не сложились отношения и с Владимиром Гордейчевым, звездой поэтического Воронежа тех лет, весомого человека в местном Союзе Писателей. Конфликтовал Прасолов и со скандальным Павлом Мелехиным, и с Иваном Касаткиным, за которого Мелехин стихи писал (подробнее об этом здесь — СУДЬБА ПОЭТА: ПИСАТЬ СТИХИ ЗА ДРУГИХ. ПРОЧЕСТЬ СВОЙ НЕКРОЛОГ. ВЫБРОСИТЬСЯ ИЗ ОКНА).
А самое обидное, столичная карьера Прасолова не выстраивалась, запирая его в провинции. После книжечки «Лирика», вышедшей в издательстве «Молодая гвардия», до самой гибели Прасолова печатали в Центрально-Черноземном книжном издательстве Воронежа. Твардовский как повернулся к поэту лицом, так и развернулся. Больше «новомирских» страниц он ему не предоставлял.
Что касается воронежского издательства, то и там требовали от Прасолова стихов менее философских, ближе к бытовым подробностям.
При таких нескладывающихся нормально обстоятельствах Прасолов усугублял положение алкогольными заплывами. После одного из загулов исчез с концами. Дальше послушаем писателя В. Белокрылова, чей рассказ привел в воспоминаниях о Прасолове Василий Белов:
«Сижу я в редакции где-то в обеденное время один, заходит пожилая женщина с ботинком в руке и почти полушепотом сообщает:
— Там, в поле, в стогу соломы шпион скрывается. Я шла мимо, вот его ботинок подняла, а самого не видала.
Я глянул — ботинок с ребристой подошвой, Алешкин.
— Спасибо, — говорю, — мамаша, сейчас разберемся.
Вбросил тот ботинок в люльку, завел мотоцикл и еду в поле. И вижу: навстречу мне бегут доярки, ведра на руках блестят на солнце. Останавливаюсь:
— Здравствуйте, бабоньки!
— Здравствуйте.
— А что это вы бежали по дороге?
— За нами человек гнался.
— Догнал?
— Догнал.
— А что же он стал с вами делать?
— Он стал стихи читать.
— Ну и как, хорошие стихи?
Подъезжаю к его «жилищу» в стогу:
— Что ты тут делаешь, Алексей?
— Тебе этого не понять. Я вхожу в природу.
И выдал он мне около двадцати отличных стихотворений. В общем-то такие его исчезновения всегда заканчивались новыми вещами».
А потом непрактичный Прасолов, не имеющий в Воронеже своего угла, снимающий квартиру, еще и женился. В Союз Писателей РСФСР полетели от него требования предоставить жилье. Предоставили. Жена ждала ребенка.
Но Прасолова уже ничего спасти не могло, он двигался в сторону темной бездны.
Отчасти оправдывает его самоубийственный поступок болезнь. Последний год поэт провел на больничных койках, леча туберкулез.
Вот выдержка из письма жене:
Сам Мелехин тоже закончил плохо.
Впрочем, об этом мы уже говорили.
А Прасолова после гибели начали обильно публиковать, изучать, защищать по нему диссертации.
Сейчас его творческое наследие доступнее, чем стихи Мелехина, Касаткина, Гордейчева и многих, многих тех, кто при жизни Прасолова в грош его не ставил.
Напоследок приведу одно из стихотворений Прасолова.
Оно считается в его творчестве классическим.
Мирозданье сжато берегами,
И в него, темна и тяжела,
Погружаясь чуткими ногами,
Лошадь одинокая вошла.
Перед нею двигались светила,
Колыхалось озеро без дна,
И над картой неба наклонила
Многодумно голову она.
Что ей, старой, виделось, казалось?
Не было покоя средь светил:
То луны, то звёздочки касаясь,
Огонёк зелёный там скользил.
И не мог я видеть равнодушно
Дрожь спины и вытертых боков,
На которых вынесла послушно
Тяжесть человеческих веков.
Я умру на рассвете…
Сергей Лагерев вспоминает поэта Алексея Прасолова
«Горька судьба поэтов всех племён,
Тяжеле всех судьба казнит Россию».
В 1964 году главный редактор «Нового мира» Александр Трифонович Твардовский опубликовал в своём журнале большую подборку, десять стихотворений никому тогда неизвестного провинциального поэта Алексея Прасолова. Сам автор был в это время в заключении и Твардовский, понимая, какой большой талант может просто пропасть, всё сделал для того, чтобы вытащить поэта из тюрьмы. И это ему удалось. Литераторы-современники сразу обратили внимание на творчество Алексея Прасолова, и ставили его в один ряд с самыми крупнейшими поэтами конца 20 века. Вот что писал о его поэзии
В.П. Астафьев: «…Алёша Прасолов, также его стихи — поразили меня с первого раза своей глубиной. Я думаю, и Лермонтов, а прежде всего „всем доступный“ Есенин, как раз и притягивают, до стона и слёз волнуют тем, что дотрагиваются в нас до того, что ноет, болит и светится внутри нас. И дано им было каким-то наитием, каким-то неведомым чувством коснуться того, что именуется высоко и справедливо — „волшебством поэзии“. Только поэзии, да ещё музыке, и дано растревожить в нас никем ещё не понятое и не объяснённое, слава Богу, чувство, в котором тоска по прекрасному, по лучшей своей и человеческой доле, мечты о всепрощении, желание любви и братства, и ещё чего-то как бы приближаются к тебе, делаются осязаемей. Недаром от музыки и поэзии плачут! Это плачут люди о себе, о лучшем в себе, о том, который задуман природой и где-то осуществлён даже, но самим собою подавлен, самим собою побужден ко злу и малодоступен добру».
Поэзию Алексея Прасолова нельзя приравнять ни к какой из литературных групп. Ни к андеграунду, ни к эстрадной поэзии, ни к тихой лирики, хотя эти все деления условны. Многие сравнивали Алексея Прасолова с Николаем Рубцовым. В их судьбах много похожего. Безотцовщина, нелёгкое детство, а потом и вся жизнь. Они, даже, очень похожи на лицо. Правда, Прасолов на 6 лет старше. Поэзия Алексея Прасолова, как отмечали критики, всё же ближе к философской лирике Тютчева, к творчеству Н. Заболоцкого. Он также был редкий мастер индустриального пейзажа, в котором соединилось природное и рукотворное. Странно, но некоторых поэтов нельзя представить стариками. А вот Прасолова — можно. Это давно заметили многие. В нём не было лирического «безудержа» и самосожжения, как в Есенине или Рубцове. Однако и он рано сгорел, ещё больше озадачив всех насильственно прерванной судьбой. Что же его надломило? Ответ можно найти в его последних стихах, в письмах из больницы, где он лечился от туберкулёза, к жене, и поздних его высказываниях.
Как было бы хорошо, если бы это моё — здравствуй, подняло тебя на ноги, сбило с тебя проклятый грипп… Гадко моё положение, не слаще — твоё. И это на всю жизнь? Видно, в основном — да. Ведь мы никогда не думали о себе, о своём здоровье, о своих судьбах так, как о них печётся «…» слизь. Моё больничное положение. Уже третья по счёту палата — 5-ая, 16-ая, а теперь — 15-ая. Лечат. Будет, видно, операция. Страшное — не она. Моё послебольничное будущее — без будущего. Вот что не страшно, а просто обрывисто. Вот и всё. Моя никчемность на свете уже настолько осознана, что я явственно вижу: как я последний раз вхожу к этим сволочам с этим вопросом — нужен ли я? — как выхожу от них, от этой партийной слизи, без отчаянья, без нужды уже в людях и в жизни. Остальное- дело доли секунд…
Алексей. 20 декабря 1971.»
«2 января 1972 года. Больница. Воронеж.
… Всё, что впереди, лишено смысла. Я вряд ли пробуду здесь столько, сколько нужно для излечения, ибо другое уже неизлечимо — сознание именно бессмысленности существования — больного или здорового — всё равно.
Ждать мне нечего, торопиться тоже некуда — пусть всё идёт свом чередом — ни помогать, ни мешать не надо.
Ты же не должна быть причастна ко всему этому…
Здесь я пробуду по возможности, — быть может, хватит сил написать задуманное — памяти Твардовского… Будущего тебе и Мише…
P.S… За себя перед Богом отчитаюсь…»
К началу 60-х годов в его стихах всё чаще видны сложные, даже драматические душевные состояния, растерянность и озадаченность: «Я у грани страданья. Я к ней обречённо иду». Поэт с горечью видит, как люди играют в любовь, их мечты разительно расходятся с повседневьем. К началу 70-х это недовольство оборачивается душевными метаниями и тупиками. Жизнь его становится сплошным кочевьем, с 1951 по 1970 год он переменил 23 места, дважды был в заключении. Казалось, что он порой намеренно хотел выбиться за рамки общепринятого, переступать нормы, нарушать правила, чтобы не быть как все, испытать что-то необычное и острое, заглянуть за «край». «Страна — инкубатор, писал он. — Нивелировка сплошная. Отсюда и безликость всего, что создаётся, ибо мы — порождение этой безликой массы. Духовных исканий нет, ибо нет духовной жизни, единого дыхания человеческой веры». Его мучит последовательное преобладание материального над духовным: «Железа, вещей в мире больше, чем человеческого, и чем дальше, тем больше». Одно из последних своих стихотворений — это настоящее прощание с миром, с людьми.
Я умру на рассвете,
В предназначенный час.
Что ж, одним на планете
Станет меньше средь нас.
Не рыдал на могилах,
Не носил к ним цветов,
Только всё же любил их
И прийти к ним готов.
Я приду на рассвете
Не к могилам — к цветам,
Всё, чем жил я на свете,
К лепесткам красногубым,
К листьям, ждущим луча,
К самым нежным и грубым
«Был всю жизнь в окруженье.
Только не был в плену.
Будьте вы совершенней
Жизни той, что кляну.
Может, люди немного
Станут к людям добрей.
Дайте мне на дорогу
Окруженье всё туже,
Но, душа, не страшись:
Смерть живая — не ужас,
Ужас — мёртвая жизнь».
Эти все свои переживания и мучения 2 февраля 1972 года Алексей Прасолов прервал сам. Нам, простым смертным, с нашими земными представлениями о жизни и смерти, судить поэтов нельзя. Да мы и не можем их судить! Они живут иной жизнью, совсем не так, как мы, по-иному, видят и воспринимают нас окружающий мир, во много крат больше и чаще переживают и восстают против несовершенности мира. И, ища гармонию, чаще сгорают. Часто в самые творческие зрелые годы. Они не могут, как мы спасаться. А мы, то есть простой народ, во время всяких напастей спасаемся только природными инстинктами. Об этом очень точно писал в своей книге о революционных днях «Окаянные дни» Иван Алексеевич Бунин: «Люди спасаются только слабостью своих способностей — слабостью воображения, недуманием, недодумыванием».
В 1983 году выдающийся критик, историк Вадим Валерьянович Кожинов был составителем книги «Страницы современной лирики». И первым поэтом, чьи стихи начинали книгу, был именно Алексей Прасолов. Вот что писал Вадим Кожинов о стихах, которые вошли в книгу: «…Тот, кто ждёт от этой книги развлечения и поверхностных эффектов, может отложить её в сторону. Но тот, кто готов потрудиться разумом и сердцем, будет щедро вознаграждён — ему откроется полное смысла современное поэтическое творчество, которое способно помочь юному человеку утвердиться в жизни, определить своё отношение к миру».
Эти слова можно отнести ко всему творчеству выдающегося русского поэта Алексея Прасолова. Конечно, это имя не так известно читающей публике. Поэт и при жизни не любил выделяться, продвигать свои стихи в печать, да он этого и не хотел делать, как и многие другие русские поэты. Ему помогали те, кто понимал поэтический уровень Прасолова. Их, этих людей, было не так уж и много, но они были. В зрелые годы он писал скупо и с перерывами. Причину этого лучше всего объясняет его собственные слова: «Подогнать, поторопить себя чем-то извне я не могу. Это (речь идёт о поэтическом творчестве) внутренняя стихия, родственная любви. Ни с чем иным она так не сходна, как с любовью, — её не остановишь, когда придёт, не вызовешь насильно». Алексей Прасолов и стал, в конечном счете, подлинным поэтом, потому что творил именно по такому закону. Здесь сразу вспоминаются стихи Рубцова о поэзии: «И вот поэзия, она звенит, её не остановишь, А замолчит, напрасно стонешь, Она незрима и вольна! Возвысит нас или унизит, Но всё равно возьмёт своё, И не она от нас зависит, А мы зависим от неё».
13 октября 2015 года замечательному русскому поэту Алексею Прасолову исполнилось бы 85 лет.