Заумь что это такое простыми словами

Значение слова «заумь»

Источник (печатная версия): Словарь русского языка: В 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований; Под ред. А. П. Евгеньевой. — 4-е изд., стер. — М.: Рус. яз.; Полиграфресурсы, 1999; (электронная версия): Фундаментальная электронная библиотека

ЗАУ’МЬ, и; мн. нет, ж. (лит.). Заумное творчество, заумные литературные произведения.

Источник: «Толковый словарь русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова (1935-1940); (электронная версия): Фундаментальная электронная библиотека

за́умь

1. разг. ед. ч. <<мн>> используется редко излишнее, ненужное мудрствование; нечто недоступное пониманию ◆ Автор виноват сам — пишет плохо, вниманием не овладевает, наворачивает непонятную заумь, то есть создаёт Барьеры Языка, Барьеры Культуры. Владимир Леви, «Искусство быть собой», 1973 г. (цитата из НКРЯ) ◆ И в жизни, и в искусстве Сергей [Довлатов] ценил не жёсткий, как в литературе абсурда, алогизм, не симулирующую бессмыслицу заумь, не прямую антитезу разуму, а обход его — загулявший, не здравый, смысл. 〈…〉 Но, как ржи васильки, русской речи идёт эта невольная заумь, столь отличная от красующихся «самовитых» слов футуристов. Александр Генис, «Довлатов и окрестности», 1998 г. (цитата из НКРЯ)

2. разг. ед. ч. <<мн>> используется редко : то, что выходит за пределы логически ясного, оправдываемого практикой ◆ Соображения Грубского он назвал инженерной заумью и обещал практически доказать, что сварка зимой не влияет на прочность стыков. В. Н. Ажаев, «Далеко от Москвы», 1956 г. (цитата взята из Малого академического словаря русского языка в 4 т. (МАС))

3. разг. ед. ч. <<мн>> используется редко : что-либо намеренно усложнённое, замысловатое и непонятное ◆ Уже тогда читателя поражало в этом романе странное смешение по-настоящему талантливых реалистических описаний и нелепой зауми. Юрий Жуков, «Из боя в бой», Письма с фронта идеологической борьбы. 1946–1972, 1972 г. (цитата взята из Малого академического словаря русского языка в 4 т. (МАС))

4. филол. искусств. [[термин]], <<мн>> употр. редко : то же, что заумный язык; лишённая смыслового значения речь, в которой отношение между означающим и означаемым либо не существует, либо устанавливается произвольно и каждый раз заново (встречается в древних магических текстах, фольклоре (заклинания, дразнилки), в обыденной речи (в чисто экспрессивной функции); у русских футуристов, предложивших термин, — экспериментальный поэтический язык, строящийся на звукоподражаниях, произвольных звукосочетаниях и алогических словопреобразованиях) ◆ 〈…〉 2. Заумь ― первоначальная (исторически и индивидуально) форма поэзии. 〈…〉 5. Заумь пробуждает и даёт свободу творческой фантазии, не оскорбляя её ничем конкретным. 〈…〉 А. Е. Кручёных, «Декларация заумного языка», 1921 г. (цитата из НКРЯ) ◆ Нет школы более враждебной нам, чем заумь. «ОБЭРИУ», 1928 г. (цитата из НКРЯ) ◆ Есенин же отстаивал право поэта на диалектизмы, на изменение окончаний слов, хотя осуждал «заумь» футуристов. З. И. Ясинская, «Мои встречи с Сергеем Есениным», 1956 г. (цитата из НКРЯ) ◆ В отличие от зауми литературной, заумь живописная получает известность и признание. Владислав Быков, Ольга Деркач, «Книга века», 2000 г. (цитата из НКРЯ) ◆ Хармс начинал с «зауми», с занятий фонетикой языка, с попыток организовать звуковой ряд так, чтобы сам звук приобрёл смысл, чтобы «звук стал именем». Илья Авраменко, «Даниил Хармс: тридцать два зуба и восемь», 04 января 2002 г. // «Домовой» (цитата из НКРЯ)

Источник

Заумь

Содержание

Классификация зауми

Дж. Янечек выделяет четыре вида зауми в зависимости от того, на каком уровне языковой структуры происходит отказ от языковой нормы:

Русские футуристы, с которыми чаще всего ассоциируется само явление зауми, пользовались преимущественно фонетической и морфологической заумью, благодаря чему само понятие заумного языка нередко (и многими специалистами, и в обыденном читательском понимании) сужается до первых двух категорий по Янечеку. Однако методологически введённое Янечеком представление о синтаксической и супрасинтаксической зауми оказывается полезным, потому что помогает яснее понять родовые связи (и, в то же время, кардинальные расхождения) между футуристами 1910-х гг. и поздними модернистами 1930-х — прежде всего, Александром Введенским и Даниилом Хармсом:

В большинстве произведений, использующих заумь, представлены не один, а два или больше типа заумного языка. Так, в стихотворении в прозе Бенедикта Лившица «Люди в пейзаже» из раннего футуристического сборника «Пощёчина общественному вкусу» встречается морфологическая (неопределённого значения глагол желудеть), синтаксическая (неопределённая конструкция долгие о грусти ступаем) и супрасинтаксическая (неопределённого значения словосочетание пепел запятых) заумь:

Долгие о грусти ступаем стрелой. Желудеют по канаусовым яблоням, в пепел оливковых запятых, узкие совы.

— Бенедикт Лившиц. Люди в пейзаже

Предыстория зауми

Хотя возникновение зауми в качестве осознанного литературного приёма безоговорочно относится к началу XX века, её предвестники существовали в культуре испокон веков. В целом ряде фольклорных жанров — особенно в заговорах — традиционно использовались необычные, не складывающиеся в слова сочетания звуков. Записи глоссолалии — бессвязной речи шаманов или фанатиков, впавших в религиозный экстаз, — приводили к предположениям о наличии какого-то скрытого смысла в речи, явно лишённой значения. Передача речи на иностранном языке (или её имитация) вела к появлению в литературном тексте слов с неопределённым значением. Отдельные авторы и раньше широко пользовались словами с неопределённым значением для каких-то специальных целей: Абрахам а Санта-Клара любил называть свои проповеди несколькими короткими, похожими на междометия или звукоподражания словами, чтобы заинтересовать, привлечь внимание, задать высокий эмоциональный фон. В России морфологической заумью были переведены Александром Струговщиковым несколько фрагментов «Фауста». Элементы того, что Янечек называет супрасинтаксической заумью, можно увидеть в отдельных опытах ранних символистов (прежде всего, Брюсова).

Заумь у русских футуристов

Основа последовательному и принципиальному использованию зауми в поэзии, поэтической прозе и поэтической драматургии была положена Алексеем Кручёных, Велимиром Хлебниковым и Василиском Гнедовым. Цикл из трёх стихотворений, первое из которых начинается знаменитой строкой дыр бул щыл, опубликован Кручёных в авторском сборнике «Помада» (1913); это первое стихотворение процитировано также в подписанном Кручёных и Хлебниковым манифесте «Декларация слова как такового» [3] (с ремаркой «в этом пятистишии более русского национального, чем во всей поэзии Пушкина»). В декабре того же года состоялась премьера оперы «Победа над солнцем» с текстом Кручёных и прологом Хлебникова (музыка Михаила Матюшина). Впрочем, намёки на возможность заумного языка содержатся в ряде более ранних произведений Хлебникова, начиная с пьесы «Снежимочка» и лирической миниатюры «Бобэоби пелись губы…» (1908).

Мысль и речь не успевают за переживанием вдохновенного, поэтому художник волен выражаться не только общим языком (понятия), но и личным (творец индивидуален), и языком, не имеющим определенного значения (не застывшим), заумным.

— Алексей Кручёных. Декларация заумного языка (1921)

Стихи Кручёных и его прямого продолжателя Александра Туфанова художественным экспериментом предвосхитили работы лингвистов по фоносемантике; проведённый Михаилов Викторовичем Пановым анализ заумных стихотворений Туфанова «Весна» и «Глухонемой» показывает, что в них интуитивно угадана одна из разработанных гораздо позднее акустических классификаций речевых звуков, и благодаря использованию только высоких и низких звуков соответственно в каждом из стихотворений создается узнаваемый, считываемый звукообраз:

— Александр Туфанов. Глухонемой

— Александр Туфанов. Весна

Из других авторов, работавших в этом направлении, можно отметить Илью Зданевича и Юрия Марра.

У Хлебникова, обращавшегося и к фонетической зауми, главную роль играет заумь морфологическая, часто сочетающаяся с другими, менее радикальными видами словесных деформаций и трансформаций:

Обликмены деебна в полном ряжебне пройдут, направляемые указуем волхвом игор, в чудесных ряжевых, показывая утро, вечер дееск…

— из Пролога к опере «Победа над солнцем» Велимира Хлебникова

Языковое творчество Хлебников понимал как интуитивное постижение глубинных оснований языка: он утверждает, что у звуков действительно есть значения, которые могут быть открыты и сформулированы. Итоговым трудом Хлебникова в этом направлении стала поэма-трактат «Зангези» (1922), в которой предложен ряд таких значений:

— Велимир Хлебников. Зангези

Развитие этих идей содержится и в книге Туфанова «К зауми. Фоническая музыка и функции согласных фонем» (1924).

Заумь Гнедова занимает промежуточное положение между кручёныховской и хлебниковской. Впрочем, именно к текстам Гнедова обращается Сергей Всеволодович Сигей, доказывая, что заумь футуристов прямо наследует древним языческим славянским ритуалам. Обращались к заумному языку также Василий Каменский, Григорий Петников и другие авторы футуристического лагеря.

К 1930-м гг. работа футуристов в области заумного языка заканчивается (отчасти по причинам внелитературным: советская культурная политика ужесточается и не позволяет больше никаких экспериментов), и выжившие футуристы либо перестали писать вовсе, либо стали писать значительно проще. Однако интерес к зауми вышел на новую ступень у Хармса и Введенского, оперировавших главным образом синтаксической и супрасинтаксической заумью.

Заумь в новейшей русской литературе

Из авторов неподцензурной русской поэзии к заумному языку первым обратился, по-видимому, Владимир Эрль в стихах середины 1960-х гг., используя его, впрочем, очень осторожно и дозированно:

дым костра в рукав забился сжался в щели улутул

Несколько заумных стихотворений написал в 1966 г. Ян Сатуновский.

Другие переклички с футуристами через голову можно найти у близкого к Эрлю в те годы Алексея Хвостенко.

С конца 1960-х гг. активно работали с заумью Ры Никонова и Сергей Сигей:

о луни Гпаац нас мленущая ита (ц)

Стихотворная миниатюра Сигея, датированная 1969 г., прямо продолжает заданную Кручёных линию. Однако для Никоновой и Сигея обращение к заумному языку стало лишь первым шагом в творческой эволюции, и в дальнейшем они перешли к более радикальным экспериментам, многие из которых лежат уже за пределами собственно поэзии — в визуальной поэзии, саунд-поэзии, перформансе.

Начиная с 1970-х гг. к зауми спорадически обращается целый ряд авторов, в том числе Генрих Сапгир, Игорь Холин, Константин Кедров, Елена Кацюба, Дмитрий А. Пригов.

В 1990 г. тамбовский поэт и филолог Сергей Бирюков, также много работающий с заумным языком в своем поэтическом творчестве, объявил об учреждении Академии зауми (Тамбовской академии зауми), от имени которой в последующие десять лет был проведен ряд литературных акций; Бирюков также присуждал исследователям русского авангарда и поэтам, развивающим его традиции, Международную отметину имени Давида Бурлюка.

В 1990-е гг. к зауми (в том числе и благодаря пропагандистской активности Бирюкова, с большим артистизмом исполняющего свои заумные стихотворения) обратились некоторые молодые авторы. Наиболее интересными были опыты Александра Сурикова и Сергея Проворова, для обоих оказавшиеся, однако, лишь дополнением к их деятельности как художников и акционистов.

Заумь в зарубежной литературе

В 1871 году Льюис Кэрролл опубликовал сказку «Алиса в Зазеркалье», содержащую стихотворение «Бармаглот» (англ. Jabberwocky ), в котором использовал приёмы зауми.

Первое четверостишье (перевод Дины Орловской — наиболее известный):

Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки
Как мюмзики в мове.

Twas brillig, and the slithy toves
Did gyre and gimble in the wabe:
All mimsy were the borogoves,
And the mome raths outgrabe.

В 1910-е гг. в ведущих национальных поэзиях Европы ставились эксперименты, схожие с российскими. Наиболее близкую параллель представляет собой деятельность дадаистов. Так, летом 1916 г. основоположник дадаизма Хуго Балль прочитал в кафе «Вольтер» стихотворение, начинавшееся строчками:

gadji beri bimba glandridi laula lonni cadori
gadjama gramma berida bimbala glandri galassass laulitalomini
gadji beri bin blassa glassala laula lonni cadorsu sassala bim

В дальнейшем с заумными текстами выступали Тристан Тцара, Рауль Хаусманн и другие видные дадаисты. Дадаистская заумь, однако, гораздо больше, чем русская, апеллирует к ассоциациям с незнакомыми, экзотическими языками (прежде всего африканскими). Кроме того, дадаисты, по-видимому, уделяли большее (особенно в своих размышлениях на эту тему) внимание устной презентации заумного текста, что привело к быстрой эволюции заумной поэзии в саунд-поэзию (уже в 1920-е гг. у Курта Швиттерса).

Заумь и другие виды искусства

Роль зауми в литературе во многом аналогична роли абстракционизма в изобразительном искусстве: в обоих случаях вместо конвенциональных значений предлагается некоторый более или менее неопределенный смысл. Заумь в литературе и абстракция в живописи развивались рука об руку: в частности, живой интерес к зауми испытывал Василий Кандинский, в чьих литературных сочинениях встречаются и заумные слова.

Источник

Заумь

«Захурдычивая в жордубту

По зубарам сыпь дурбинуштом.

Расхлыбасть твою да в морду ту

Размордачай в бурд рябинушшом» (Каменский).

Поскольку из заумного слова устранялось значение, постольку задача поэзии сводилась к созданию новых звуковых построений, подобных приведенным, что определяло значение З. в поэтике кубофутуризма. В лит-ом плане З. являлась своеобразной реакцией в защиту «самовитого слова» против того подчиненного значения, к-рое имело слово в поэтике символизма (см.), где оно играло лишь подсобную роль в создании символа и где поэтическая лексика чрезвычайно резко была оттраничена от словаря разговорной речи. Уже акмеизм (см.) значительно раздвинул свои словарные границы (ср. «Я на правую руку надела перчатку с левой руки» — Ахматова; «Неожиданный и смелый женский голос в телефоне» — Гумилев), еще дальше шел эгофутуризм («Это было на концерте в медицинском институте, Ты сидела в вестибюле за продажею афиш» — И. Северянин). Не удовлетворяясь включением в поэтический словарь разговорного яз., кубофутуризм еще более расширял его лексические и звуковые возможности, идя по двум линиям: первая линия — создание новых слов из старых корней (в этом случае значение слова сохранялось), как у Хлебникова, Каменского и др.: могатырь, могач, земеса, творяне, петер и т. д.; поскольку слово выдвигалось на первый план, постольку переоценивались и его элементы, к-рым придавалось самостоятельное значение, — отсюда вторая линия, представленная Крученых, т. е. именно З. — создание новых звуковых комплексов, лишенных значения, — доводившая этот процесс возвращения слову его «прав» до абсурда. В богемной среде деклассировавшейся буржуазии, служившей базой для кубофутуризма, деградация давала своеобразное ответвление — крайний индивидуализм наряду с чрезвычайно слабо развитыми социальными связями — и вела к созданию З., т. е. исключительно индивидуалистического яз. Принципиально отличны от З. различные звуковые построения, также не имеющие значения, но играющие ту или иную композиционную роль — припева и т. п., напр. у Сумарокова — «Хор ко гордости»:

«Гордость и тщеславие выдумал бес,

Шерин да берин лис тра фа,

Фар, фар, фар, фар люди ер арцы» и т. д.,

воспроизводящие то или иное звучание чужого яз., и т. п. (напр. у Л. Толстого разговор русских и французских солдат в «Севастопольских рассказах», у И. Сельвинского «Пролог» в «Пушторге» и цыганские стихи, у Л. Леонова «Туатамур» и т. п.), поскольку самая бессмысленность их имеет уже определенное смысловое значение; точно так же не могут быть отнесены к З. бессмысленные песни религиозных сект («Рентре, фентре, ренте, финтри, фунт»), воспроизводящие «божественный» яз. и опять-таки, следовательно, осмысленные (см. «Стилистика лингвистическая»). З. — результат попыток создать индивидуалистический яз., попыток, основанных на глубоком непонимании социальной сущности языкового явления.

Библиография: Арватов Б., Речетворчество (По поводу заумной поэзии), «Леф», 1923, II; Малахов С., Заумники, «На лит-ом посту», 1926, VII—VIII; См. также лит-ру об А. Крученых и др. представителях заумной поэзии.

Источник

Заумь

Помните В. В. Маяковского, певца революции? А его «змею двухметроворостую» из стихов о советском паспорте? Да, такого слова в русском языке нет, и оно выглядит несколько громоздко. Но его смысл вполне ясен. А вот ещё пример. «Стальной изливаются леевой» из его же «Левого марша». Что это за загадочная «леева»? Река? Струя? Волна? Непонятно.

Следует отличать от «поэзии перечислением», когда автор текста не развивает тему, а, словно в кино, называет предметы, создавая у читателя определённое настроение. Столкновение образов может быть очень парадоксальным, но за счёт эффекта Кулешова они создают цельную картинку. Примеров куча, от древнейшей обрядовой поэзии до «Большой элегии Джону Донну» Бродского и «Всё идёт по плану» Егора Летова.

Содержание

Примеры [ править ]

Общее [ править ]

Фольклор [ править ]

Литература [ править ]

Русскоязычная [ править ]

Пуськи бятые // Сказки новой России

Крыша ехала домой,
Эта крыша не хотела
Спать на улице зимой.

Мыли блюдца два верблюдца
И мяукали дрова,
Я ждала, когда вернутся
Крыша, мальчик и сова.

Спит диван со мной в обнимку,
Пляшет снег над головой,
Вдруг я слышу — в кнопку бимкнул
Мальчик с крышей и совой!

Я от этого бим-бома
Стала песней на слова,
Я пою, когда все дома —
Крыша, мальчик и сова.

Мальчик шёл, сова летела,
Крыша ехала домой —
Вот какое было дело
В среду вечером зимой!

(сабня) Сырявый дыр господь послал Уроне. И при заду малась, а дыр во тру держала. Горжетка лисья тут тихохонько бежала на цильих лапках, сладкие слова она при этом из себя изображала. Урона вороная вдруг заржала, дыр выпал — с ним была горжетка такова! Все задрожало и подорожало, урон варёных требует Москва! Артиллеристы мужества полны. Мозгов утечка, из другой страны Урона шлет приветы. Пусто в кроне, где от горжетки лисья голова с булыбочкой глядит потусторонне… У этой сабни есть ромаль такая: пирожное зовут Наполеон, в отличие от Толика Барклая!

Листопадло Лапистод, полистад, пистолад, стапидол, пилодаст, аподстил… Сквозь осенний намут вспоминаю услад твоих огненных буг. Я простил ствоковар, ствозлодей, ствобезум,
ствокощун! За окном — далистоп, падолист… Я ищу тебя всюдло, я весь трепещу, словно ветром оторванный Лист*. …Дождепадло, намут непроглядный, тамун, камнепадло в ущельях и с крыш. Листопадло. За ним — снегопадло. Кому ты, мое звездопадло, искришь.

Куль минации (мгновеники) А я, говорит, культурная, Культ урна я, культ урна я, урна я культуры, а ты — кто. А ты — эпизодчий. Вот исполком и с полком сгорел: с гор ел куль минации! Свет гаси — кидай гранату, отросли отрасли, делай заявление — мол, я за явление экспердизы главбуха, датко он взятель. Я тряп-тряп и состряпал такой куль минации! Главбух дал мне в ухо на блюде наблюдателей — такой эпизодчий! Урну взял культуры и с ней углавбухался в Африку к Манделе. Вышел я олух, глух на три уха — на боковое, на лобовое, на половое — весь в проводах, слушаю в коробочку. Такой куль минации! Сократ сократил бы, да соком убился — такие мгновеники…

Н а й у х о ё м к и й — наиболее ёмкий для уха
С а б н я — басня
У р о н а — ворона, уронившая сырявый дыр
С ы р я в ы й д ы р — дырявый сыр
Ц и л и с а — лисица
Р о м а л ь — мораль
О ч у х — хочу
Б о т а р и т ь, т а б о р и т ь — работать
Л и к а п и т а з м, т а к и п а л и з м — капитализм
Л а п и с т о д, п о л и с т а д, п и с т о л а д, с т а п и д о л, п и л о д а с т, а п о д с т и л, л и с т о п а д л о — всё это листопад
Н а м у т — туман
Т а м у н — то же, что намут
Б у г — губ (родит. падеж)
С т в о к о в а р — коварство
С т в о з л о д е й — злодейство
С т в о б е з у м — безумство
С т в о к о щ у н — кощунство
М г н о в е н и к и — веники мгновений
Э п и з о д ч и й — зодчий эпизодов

И всё остальное — в том же ключе, изнутри вглядываясь…

— Надоело пладюнить масявок. А они все яркаются и яркаются. Шмаршите, доктор! Доктор вынякивает ему упряжник. Занавтра пациент прихляпывает снова: — Упряжник прорвался! Чвар вынякивает ему упряжник пожуже. Занавтра пациент прихляпывает снова: — И этот прорвался. Чвар вынякивает ему самый мощнявый упряжник в задровках. Но и занавтра пациент прихляпывает. Чвар ошумлен: — Ведь это был самый брильезный упряжник, который я бумкал. — Упряжник цел — отвукал пациент — а вот чекрыж погнулся!

На других языках [ править ]

Варкалось. Хливкие шорьки Пырялись по наве, И хрюкотали зелюки Как мюмзики в мове.

Охреневаю мразно от маслов с наколкой. Фриклявым шоктом я к тебе припуповею, И уфибрахать ты, курерва, не посмеешь; Не то, блакуда, догоню — и так отчермутожу, Что до круземных фрагопёров не забудешь Не будь я вогон, паска!

А на небе — ни тучки, денек разыгрался.
Помечтать бы сейчас на зеленой опушке!
Вдруг сбегаются звери, зверята, зверюшки…
Кот и Слон, и Жираф, и Мартышек семья,
Бегемот, и большая морская Свинья.
Громко хрюкнул Кабан, Конь от смеха заржал,
Шимпанзе удивленно плечами пожал.
Лев рычит, а Собаки — те подняли лай,
Да такой, что хоть уши хвостом затыкай!
Озадачены звери: что это за тип?
Травожаднейший Пип? Юморительный Пип?

Обращаются к Лису: «Ты знаем из басен,
Ты умней всех зверей. Что молчишь? Ты согласен?
Так пойди и спроси: мнезнакомец, ты кто?
То, что кажется нам или вовсе не то?
Потому что понять невозможно, поверь,
Кто ты — рыба ли, мошка ли, птица ли, зверь».
Юморительный Пип, подскочив от вопроса,
Так х р я у к н у л, что звук метеором пронесся:
«Ответ очень прост! Непростительно прост!
Я — Пип, зеброкрылый спингвин-лирохвост».

Юморительный Пип, полетав над землею,
Устремляется вниз на большую секвойю.
Отдохнуть бы сейчас хоть немного бедняжке!
Вдруг слетаются птицы, и птички, и пташки…
Альбатрос, и Фламинго, и Ястреб, и Сыч,
И Глухарь, и Казарка, и прочая дичь.
Гусь давай гоготать, Попугай закричал,
Даже Филин не выдержал и… промолчал.
Несусветный устроили Галки галдеж,
Все о чем-то кричат, а о чем — не поймешь!
Огорошены птицы: невиданный тип!
Травожаднейший Пип? Юморительный Пип?

Обращаются к Филину: «Ясно из басен,
Ты — умнейший из птиц. Что молчишь? Ты согласен?
Так лети и спроси: мнезнакомец, ты кто?
То, что кажется нам или вовсе не то?
Объясни, что уж нам-то он может открыться,
Кто он есть — зверь ли, мошка ли, рыба ли, птица».
Юморительный Пип, подскочив от вопроса,
Так к у д а х н у л, что ветер по листьям пронесся:
«Ответ очень прост! Непростительно прост!
Я — Пип, зеброкрылый спингвин-лирохвост».

Юморительный Пип, ни на грош не рискуя,
Как Треска погрузился в пучину морскую.
Понырять бы сейчас да поплавать немножко!
Вдруг зашмыгали рыбы, рыбёнки, рыбешки…
Барабулька, Макрель, Простипома, Карась,
Эпигонус, Налим, и Салака, и Язь.
Щука сделала сразу большие глаза,
Вдруг икру заметала Кета-егоза,
А Касатка Касатика с воплем «Тону!»
За плавник потащила со страху ко дну.
Ошарашены рыбы: что это за тип?
Травожаднейший Пип! Юморительный Пип!

Обратилась к Киту: «Нам известно из басен,
Ты умнее всех рыб. Что молчишь? Ты согласен?
Так плыви и спроси: мнезнакомец, ты кто?
То, что кажется нам, или вовсе не то?
Мол, ухою клянусь, мы решить не смогли бы,
Кто ты есть — зверь ли, мошка ли, птица ли, рыба».
Юморительный Пип, подскочив от вопроса,
Б у л ь к н у л так, что тайфун в десять баллов пронесся:
«Ответ отчень прост! Непростительно прост!
Я — Пип, зеброкрылый спингвин-лирохвост».

Юморительный Пип на лугу копошится,
Чтоб душистый горошек нарвать для ушицы.
Не одну бы, а две от рожденья макушки!
Вдруг слетелись мормышки, и мошки, и мушки…
Стрекоза, и Кузнечик, и Мухи в лице
Как домашний, ручной, так и дикой — Це-це.
Приползли Книжный Червь, и Паук, и Жучок,
Многоножка бежала со всех своих ног.
Сверещали Сверчки, загудела Пчела,
Жужекрылица крыложужжать начала!
Насекомые в панике: что он за тип?
Травожаднейший Пип! Юморительный Пип!

К Муравью обратились: «Мы знаем из басен,
Нет умнее тебя насекомых. Согласен?
Так ползи и спроси: мнезнакомец, ты кто?
То, что кажется нам, или вовсе не то?
Пусть он скажет всю правду, в не понарошку,
Кто он есть — зверь ли, птица ли, рыба ли, мошка».
Юморительный Пип, подскочив от вопроса,
Ц в и р к н у л так, что циклон над лужайкой пронесся:
«Ответ очень прост! Непростительно прост!
Я — Пип, зеброкрылый спингвин-лирохвост».

И тотчас все звери, зверята, зверюшки
Хоровод завели на зеленой опушке.
И тотчас все птицы, и птички, и пташки
Закружились над лесом в единой упряжке.
И тотчас все рыбы, рыбёнки, рыбешки
Плавниками захлопали, словно в ладошки.
И тотчас мормышки, и мошки, и мушки
Раздобыли трещоточки и погремушки.
Все шумели, гремели, пищали, кричали,
От зари до дари голоса их звучали:
«Ответ его прост! Непростительно прост!
Это — Пип, зеброкрылый спингвин-лирохвост!»

Источник