чему же ты научишь какой красоте какому добру если ты слеп душа твоя глуха
Вопросы и ответы по рассказу «Акимыч» («Кукла») Евгения Носова
 |
| Куклы. Художник Куно Амье |
Рассказ «Акимыч» («Кукла») был написан Евгением Носовым в 1985 г. Это одно из самых известных произведений писателя.
Вопросы и ответы по рассказу «Акимыч» («Кукла») Евгения Носова
Что больше всего возмущает Акимыча?
В целом Акимыча возмущает то, что люди спокойно проходят мимо растерзанных кукол, которые валяются на улице. Взрослые, дети, влюбленные парочки — все они беззаботно проходят мимо такой жестокости и святотатства.
Больше всего Акимыча возмущает, что учителя равнодушно проходят мимо изуродованной куклы. По его мнению, такие учителя «со слепой и глухой душой» вряд ли могут научить детей добру:
«Колотит меня всего. А люди идут мимо — каждый по своим делам — и ничего. Проходят парочки, за руки держатся, про любовь говорят, о детках мечтают. Везут малышей в колясках — бровью не поведут. Детишки бегают — привыкают к такому святотатству. Вот и тут: сколько мимо прошло учеников! Утром — в школу. вечером — из школы. А главное — учителя: они ведь тоже мимо проходят. Вот чего не понимаю! Как же так?! Чему же ты научишь, какой красоте, какому добру, если ты слеп, душа твоя глуха. Эх!»
Почему Акимыча ужасают изувеченные куклы?
Акимыча в целом ужасают брошенные изуродованные куклы, потому что на войне он видел много раненых, изувеченных людей. Тело куклы напоминает ему тело человека. Изувеченная кукла для него как изувеченный человек. При виде этих Он снова и снова переживает ужасы войны, когда видит изувеченную куклу.
«Может, со мной с войны такое. На всю жизнь нагляделся я человечины. Вроде и понимаешь: кукла. Да ведь облик-то человеческий. Иную так сделают, что и от живого дитя не отличишь. И плачет по-людски. И когда это подобие валяется растерзанное у дороги — не могу видеть.»
Почему Акимыч хоронит куклу?
В конце рассказа Акимыч хоронит куклу, потому что для него она — как живое существо. Он считает нужным похоронить брошенную куклу, как хоронят умершего человека. Судя по всему, Акимыч делает это уже не в первых раз и, к сожалению, не в последний.
Как Акимыч обращается к рассказчику (автору)?
«И даже удочек не разматывай! Не трави душу. Не стало делов. Иваныч, не стало!
«Тогда же выяснилось, что мы с Акимычем, оказывается, воевали в одной и той же горбатовской третьей армии, участвовали в «Багратионе», вместе ликвидировали бобруйский, а затем и минский котлы, брали одни и те же белорусские и польские города. И даже выбыли из войны в одном и том же месяце. Правда, госпиталя нам выпали разные: я попал в Серпухов, а он — в Углич.»
«И даже выбыли из войны в одном и том же месяце. Правда, госпиталя нам выпали разные: я попал в Серпухов, а он — в Углич.»
Кем раньше работал Акимыч?
Раньше Акимыч работал перевозчиком на реке Сейм: он переправлял людей с одного берега на другой. Вероятно, из-за того что река покрылась илом и обмельчала, перевозка стала невозможна и он остался без работы:
Кем сейчас работает Акимыч?
Оставшись без работы на реке, Акимыч устраивается работать сторожем и садовником в местную школу:
«Все еще не приходя в себя, Акимыч кивнул головой в сторону школы.
Это были популярные вопросы с ответами по рассказу «Акимыч» («Кукла») Евгения Носова.
Евгений Носов — Кукла: Рассказ
Теперь уже редко бываю в тех местах: занесло, затянуло, залило, забило песком последние сеймские омута [О́мут – народное название наиболее глубокого места в озере или русле реки. Дно в омуте обычно углублено течением или высверлено водоворотами].
Вот, говорят, раньше реки были глубже…
Зачем же далеко в историю забираться? В не так далекое время любил я наведываться под Липино, верстах в двадцати пяти от дома. В самый раз против древнего обезглавленного кургана, над которым в знойные дни завсегда парили коршуны, была одна заветная яма. В этом месте река, упершись в несокрушимую девонскую глину, делает поворот с таким норовом, что начинает крутить целиком весь омут, создавая обратно — круговое течение. Часами здесь кружат, никак не могут вырваться на вольную воду щепа, водоросли, торчащие горлышком вверх бутылки, обломки вездесущего пенопласта, и денно и нощно урчат, булькают и всхлипывают страшноватые воронки, которых избегают даже гуси. Ну а ночью у омута и вовсе не по себе, когда вдруг гулко, тяжко обрушится подмытый берег или полоснет по воде плоским хвостом, будто доской, поднявшийся из ямы матерый хозяин-сом.
Как-то застал я перевозчика Акимыча возле своего шалаша за тайным рыбацким делом. Приладив на носу очки, он сосредоточенно выдирал золотистый корд из обрезка приводного ремня — замышлял перемет. И все сокрушался: нет у него подходящих крючков.
Я порылся в своих припасах, отобрал самых лихих, гнутых из вороненой двухмиллиметровой проволоки, которые когда-то приобрел просто так, для экзотики, и высыпал их в Акимычеву фуражку. Тот взял один непослушными, задубелыми пальцами повертел перед очками и насмешливо посмотрел на меня, сощурив один глаз:
– А я думал и вправду крюк. Придется в кузне заказывать. А эти убери со смеху.
Не знаю, заловил ли Акимыч хозяина Липиной ямы, потому что потом по разным причинам образовался у меня перерыв, не стал я ездить в те места. Лишь спустя несколько лет довелось, наконец, проведать старые свои сижи [Сижа – определенное, специально подготовленное место для рыбалки].
Поехал и не узнал реки.
Русло сузилось, затравенело, чистые пески на излучинах затянуло дурнишником и жестким белокопытником, объявилось много незнакомых мелей и кос. Не стало приглубых тягунов-быстрин, где прежде на вечерней зорьке буравили речную гладь литые, забронзовелые язи. Бывало, готовишь снасть для проводки, а пальцы никак не могут попасть лесой в колечко – такой охватывает азартный озноб при виде крутых, беззвучно расходящихся кругов… Ныне все это язевое приволье ощетинилось кугой и пиками стрелолиста, а всюду, где пока свободно от трав, прет черная донная тина, раздобревшая от избытка удобрений, сносимых дождями с полей.
«Ну уж, – думаю, – с Липиной ямой ничего не случилось. Что может статься с такой пучиной!» Подхожу и не верю глазам: там, где когда-то страшно крутило и водоворотило, горбом выпер грязный серый меляк, похожий на большую околевшую рыбину, и на том меляке – старый гусак. Стоял он этак небрежно, на одной лапе, охорашиваясь, клювом изгоняя блох из-под оттопыренного крыла. И невдомек глупому, что еще недавно под ним было шесть-семь метров черной кипучей глубины, которую он же сам, возглавляя выводок, боязливо оплывал сторонкой.
Глядя на зарастающую реку, едва сочившуюся присмиревшей водицей, Акимыч горестно отмахнулся:
– И даже удочек не разматывай! Не трави душу. Не стало делов, Иваныч, не стало!
Вскоре не стало на Сейме и самого Акимыча, избыл его старый речной перевоз…
На берегу, в тростниковом шалаше, мне не раз доводилось коротать летние ночи. Тогда же выяснилось, что мы с Акимычем, оказывается, воевали в одной и той же горбатовской третьей армии, участвовали в «Багратионе», вместе ликвидировали Бобруйский, а затем и Минский котлы, брали одни и те же белорусские и польские города. И даже выбыли из войны в одном и том же месяце.
Правда, госпиталя нам выпали разные: я попал в Серпухов, а он – в Углич.
Ранило Акимыча бескровно, но тяжело: дальнобойным фугасом завалило в окопе и контузило так, что и теперь, спустя десятилетия, разволновавшись, он внезапно утрачивал дар речи, язык его будто намертво заклинивало, и Акимыч, побледнев, умолкал, мучительно, вытаращенно глядя на собеседника и беспомощно вытянув губы трубочкой. Так длилось несколько минут, после чего он глубоко, шумно вздыхал, поднимая при этом острые, худые плечи, и холодный пот осыпал его измученное немотой и окаменелостью лицо. «Уж не помер ли?» – нехорошо сжалось во мне, когда я набрёл на обгорелые останки Акимычева шалаша.
Ан – нет! Прошлой осенью иду по селу, мимо новенькой белокирпичной школы, так ладно занявшей зеленый взгорок над Сеймом, гляжу. а навстречу – Акимыч! Торопко гукает кирзачами, картузик, телогреечка внапашку, на плече – лопата.
– Здорово, друг сердечный! – раскинул я руки, преграждая ему путь.
Акимыч, бледный, с мучительно одеревеневшими губами, казалось, не признал меня вовсе. Видно, его что-то вывело из себя и, как всегда в таких случаях, намертво заклинило.
– Ты куда пропал-то?! Не видно на реке. Акимыч вытянул губы трубочкой, силясь что-то сказать.
– Гляжу, шалаш твой сожгли.
Вместо ответа он повертел указательным пальцем у виска, мол, на это большого ума не надо.
— Так ты где сейчас, не пойму?
Все еще не приходя в себя, Акимыч кивнул головой в сторону школы.
– Ясно теперь. Сторожишь, садовничаешь. А с лопатой куда?
– А-а? – вырвалось у него, и он досадливо сунул плечом, порываясь идти.
Мы пошли мимо школьной ограды по дороге, обсаженной старыми ивами, уже охваченными осенней позолотой. В природе было еще солнечно, тепло и даже празднично, как иногда бывает в начале погожего октября, когда доцветают последние звездочки цикория и еще шарят по запоздалым шапкам татарника черно-бархатные шмели. А воздух уже остер и крепок и дали ясны и открыты до беспредельности.
Прямо от школьной ограды, вернее, от проходящей мимо нее дороги, начиналась речная луговина, еще по-летнему зеленая, с белыми вкраплениями тысячелистника, гусиных перьев и каких-то луговых грибов. И только вблизи придорожных ив луг был усыпан палым листом, узким и длинным, похожим на нашу сеймскую рыбку-верховку. А из-за ограды тянуло влажной перекопанной землей и хмельной яблочной прелью. Где-то там, за молодыми яблонями, должно быть, на спортивной площадке, раздавались хлесткие шлепки по волейбольному мячу, иногда сопровождаемые всплесками торжествующих, одобрительных ребячьих вскриков, и эти молодые голоса под безоблачным сельским полднем тоже создавали ощущение праздничности и радости бытия.
Все это время Акимыч шел впереди меня молча и споро, лишь когда минули угол ограды, он остановился и сдавленно обронил:
В грязном придорожном кювете [Кювет – канава для стока воды, идущая вдоль дороги] валялась кукла. Она лежала навзничь, раскинув руки и ноги. Большая и все еще миловидная лицом, с легкой, едва обозначенной улыбкой на припухлых по-детски губах. Но светлые шелковистые волосы на голове были местами обожжены, глаза выдавлены, а на месте носа зияла дыра, прожженная, должно быть, сигаретой. Кто-то сорвал с нее платье, а голубенькие трусики сдернул до самых башмаков, и то место, которое прежде закрывалось ими, тоже было истыкано сигаретой.
– Кто ж их знает… – не сразу ответил Акимыч, все еще сокрушенно глядя на куклу, над которой кто-то так цинично и жестоко глумился. [Глумиться – злобно и оскорбительно издеваться] – Нынче трудно на кого думать. Многие притерпелись к худу и не видят, как сами худое творят. А от них дети того набираются. С куклой это не первый случай. Езжу я и в район, и в область и вижу: то тут, то там – под забором ли, в мусорной куче – выброшенные куклы валяются. Которые целиком прямо, в платье, с бантом в волосах, а бывает, – без головы или: без обеих ног… Так мне нехорошо видеть это! Аж сердце комом: сожмется… Может, со мной с войны такое. На всю жизнь; нагляделся я человечины… Вроде и понимаешь: кукла. Да, ведь облик-то человеческий. Иную так сделают, что и от живого дитя не отличишь. И плачет по-людски. И когда это подобие валяется растерзанное у дороги – не могу видеть. Колотит меня всего. А люди идут мимо – каждый по своим делам, – и ничего… Проходят парочки, за руки держатся, про любовь говорят, о детках мечтают. Везут малышей в колясках – бровью не поведут. Детишки бегают – привыкают к такому святотатству [Святотатство – поругание, оскорбление чего-либо святого]. Вот и тут: сколько мимо прошло учеников! Утром – в школу, вечером – из школы. А главное – учителя: они ведь тоже мимо проходят. Вот чего не понимаю. Как же так?! Чему же ты научишь, какой красоте, какому добру, если ты слеп, душа твоя глуха!… Эх!…
Акимыч вдруг побледнел, лицо напряглось той страшной его окаменелостью, а губы сами собой вытянулись трубочкой, будто в них застряло и застыло что-то невысказанное.
Я уже знал, что Акимыча опять «заклинило» и заговорит он теперь нескоро.
Он сутуло, согбенно перешагнул кювет и там, на пустыре, за поворотом школьной ограды, возле большого лопуха с листьями, похожими на слоновые уши, принялся копать яму, предварительно наметив лопатой ее продолговатые контуры. Ростом кукла была не более метра, но Акимыч рыл старательно и глубоко, как настоящую могилку, зарывшись по самый пояс. Обровняв стенку, он все так же молча и отрешенно сходил к стожку на выгоне [Выгон – место, где пасётся скот; пастбище], принес охапку сена и выстлал им днище ямы. Потом поправил на кукле трусишки, сложил ее руки вдоль туловища и так опустил в сырую глубину ямы. Сверху прикрыл ее остатками сена и лишь после этого снова взялся за лопату.
И вдруг он шумно вздохнул, будто вынырнул из какой-то глубины, и проговорил с болью:
Кукла (продолжение)
Ранило Акимыча бескровно, но тяжело: дальнобойным фугасом завалило в окопе и контузило так, что и теперь, спустя десятилетия, разволновавшись, он внезапно утрачивал дар речи, язык его будто намертво заклинивало, и Акимыч, побледнев, умолкал, мучительно, вытаращенно глядя на собеседника и беспомощно вытянув губы трубочкой. Так длилось несколько минут, после чего он глубоко, шумно вздыхал, поднимая при этом острые, худые плени, и холодный пот осыпал его измученное немотой и окамеив лостью лицо.
«Уж не помер ли?» — нехорошо сжалось во мне, когда я набрел на обгорелые останки Акимычева шалаша.
Ан-нет! Прошлой осенью иду по селу, мимо новенький белокирпичной школы, так ладно занявшей зеленый взгорок над Сеймом, гляжу, а навстречу — Акимыч! Торопко гукает кирзачами, картузик, телогреечка внапашку, на плече — лопата.
— Здорово, друг сердечный! — раскинул я руки, преграждая ему путь.
Акимыч, бледный, с мучительно одеревеневшими губами, казалось, не признал меня вовсе. Видно, его что-то вывело из себя и, как всегда в таких случаях, намертво заклинило.
— Ты куда пропал-то?! Не видно на реке.
Акимыч вытянул губы трубочкой, силясь что-то сказать.
— Гляжу, шалаш твой сожгли.
Вместо ответа он повертел указательным пальцем у виска, мол, на это большого ума не надо.
— Так ты где сейчас, не пойму?
Все еще не приходя в себя, Акимыч кивнул головой в сторону школы.
— Ясно теперь. Сторожишь, садовничаешь. А с лопатой куда?
— А-а? — вырвалось у него, и он досадливо сунул плечом, порываясь идти.
Мы пошли мимо школьной ограды по дороге, обсаженной старыми ивами, уже охваченными осенней позолотой. В природе было еще солнечно, тепло и даже празднично, как иногда бывает в начале погожего октября, когда доцветают последние звездочки цикория и еще шарят по запоздалым шапкам татарника черно-бархатные шмели. А воздух уже остер и крепок и дали ясны и открыты до беспредельности.
Прямо от школьной ограды, вернее, от проходящей мимо нее дороги, начиналась речная луговина, еще по-летнему зеленая, с белыми вкраплениями тысячелистника, гусиных перьев и каких-то луговых грибов. И только вблизи придорожных ив луг был усыпан палым листом, узким и длинным, похожим на нашу сеймскую рыбку-верховку. А из-за ограды тянуло влажной перекопанной землей и хмельной яблочной прелью. Где-то там, за молодыми яблонями, должно быть, на спортивной площадке, раздавались хлесткие шлепки по волейбольному мячу, иногда сопровождаемые всплесками торжествующих, одобрительных ребячьих вскриков, и эти молодые голоса под безоблачным сельским полднем тоже создавали ощущение праздничности и радости бытия.
Все это время Акимыч шел впереди меня молча и споро, лишь когда минули угол ограды, он остановился и сдавленно обронил:
В грязном придорожном кювете валялась кукла. Oна лежала навзничь, раскинув руки и ноги. Большая и все еще миловидная лицом, с легкой, едва обозначенной улыбкой на припухлых по-детски губах. Но светлые шелковистые волосы на голове были местами обожжены, глаза выдавлены, а на месте носа зияла дыра, прожженная, должни быть, сигаретой. Кто-то сорвал с нее платье, а голубенькие трусики сдернул до самых башмаков, и то место, которой прежде закрывалось ими, тоже было истыкано сигаретой.
— Кто ж их знает. — не сразу ответил Акимыч, все еще сокрушенно глядя на куклу, над которой кто-то так цинично и жестоко глумился. — Нынче трудно на кого думать. Многие притерпелись к худу и не видят, как сами худое творят. А от них дети того набираются. С куклой это не первый случай. Езжу я и в район, и в область и вижу: то тут, то там — под забором ли, в мусорной куче — вы брошенные куклы валяются. Которые целиком прямо в платье, с бантом в волосах, а бывает, — без головы или без обеих ног. Так мне нехорошо видеть это! Аж сердт» комом сожмется. Может, со мной с войны такое. На всю жизнь нагляделся я человечины. Вроде и понимаетм кукла. Да ведь облик-то человеческий. Иную так сделают» что и от живого дитя не отличишь. И плачет по-людски. И когда это подобие валяется растерзанное у дороги — не могу видеть. Колотит меня всего. А люди идут мимо — каждый по своим делам, — и ничего. Проходят парочки, за руки держатся, про любовь говорят, о детках мечтают. Везут малышей в колясках — бровью не поведут. Детишки бегают — привыкают к такому святотатству. Вот и тут сколько мимо прошло учеников! Утром — в школу, вечером — из школы. А главное — учителя: они ведь томш мимо проходят. Вот чего не понимаю. Как же так?! Чему же ты научишь, какой красоте, какому добру, если ты слеп, душа твоя глуха. Эх.
УРОК на основе рассказа Е.И.Носова «Кукла» « Если ты слеп, если душа твоя глуха, какой же ты человек?»
Ищем педагогов в команду «Инфоурок»
УРОК на основе рассказа Е.И.Носова «Кукла» « Если ты слеп, если душа твоя глуха, какой же ты человек?»
познакомить учащихся с творчеством писателя, раскрыть идейно – художественные особенности рассказа Е.И. Носова «Кукла»;
выяснить нравственный смысл рассказа Е.Носова «Кукла»;
показать протест писателя против равнодушия, безразличного отношения к окружающему миру;
уметь самостоятельно делать выводы об авторской позиции; сравнивать эпизоды, подбирать цитатный материал, аргументировать свою точку зрения;
формировать понимание поступков, мотивов поведения людей;
воспитывать у учащихся чувство сострадания, протест против эгоизма, равнодушия и зла современной жизни; бережное отношение к природе.
Методические приемы : сообщения учащихся, доклад, презентация, словарная работа, чтение текста, беседа по вопросам, работа в группах.
Оборудование: компьютер, проектор, учебник, опорные листы.
Ход занятия. 1. Орг. момент.
(звучит инструментальная музыка)
Друзья мои! Я очень рада
Войти в приветливый наш класс
И для меня уже награда
Вниманье ваших умных глаз
Но без труда талант не впрок.
Скрестите шпаги ваших мнений,
Мы вместе сочиним урок.
Настрой на урок: Дети садятся за парты, держась за руки; учитель произносит слова шёпотом, учащиеся повторяют их хором вслух.
Мы – умные!
Мы – дружные!
Мы – внимательные!
Мы – старательные!
Мы отлично учимся!
Всё у нас получится
2. Актуализация знаний учащихся. Назначение рабочих листов.
ЗАДАНИЕ: Посмотрите на игрушку, прикоснитесь руками, погладьте…..
— Возьмите от игрушки те чувства, ощущения, ассоциации, которые вызывает в вас она, эта игрушка. Поделитесь ими со мной, одноклассниками (каждый ученик высказывается: радости, любви, хочется с ней поиграть)
-Спасибо за приятные слова, эмоции. За доверие.
— Вот с такими добрыми чувствами, эмоциями давайте и приступим к нашему занятию. Мы повнимательнее присмотримся к тому, что находится рядом с нами с самого детства, поговорим о чувствах, эмоциях человека, о том, чего в жизни следует опасаться больше всего. А ещё мы сегодня будем работать в группе, поэтому должны учиться слушать и слышать друг друга, уважать мнение собеседника.
— А вы знаете какие были куклы в далеком прошлом, и как к ним относились их хозяйки?
3. Сообщения учеников о куклах, их роли в жизни людей. (Выступает подготовленный учение, сопровождая свое выступление презентацией)
Послушайте сообщение об этом.
— Давным-давно, в языческие времена, люди верили во множество богов: они охраняли дом и скот, поддерживали огонь, помогали собрать хороший урожай. И если боги не выполняли людские просьбы, наши предки думали, что им некогда, они не справляются со всеми просьбами. И делали вывод, что богов не хватает. Поэтому люди стали делать их из глины, камня, дерева. Когда на русскую землю пришло христианство, то старые боги достались детям, идолы стали куклами. Но и в таком виде они сохранили свою волшебную силу.
На Руси кукол делали и для игры, и для совершения разных обрядов. Кукол делали без лица, чтобы те не стали похожими на людей и в них не мог вселиться злой дух и навредить ребенку. Малышу сооружали куклу-пеленашку, (Слайд) которую укладывали в колыбель, чтобы сбить с толку злых духов. Только после крещения ребенка куклу убирали. Ее хранили в доме вместе с крестильной рубахой малыша.
Если без видимой причины начинал плакать младенец, мать делала куклу-бессонницу. (Слайд) Укладывая куклу, говорили: «Сонница-бессонница, не играй с моим дитятком, а играй с этой куклой». Она отвлекала на себя злые силы.
В русской свадебной традиции во главе свадебного поезда, везущего молодую пару в дом жениха после венчания в церкви, под дугой упряжи подвешивали пару кукол: Невесту и Жениха, чтобы они отводили недобрые взгляды на себя. Красовалась неразлучная пара на почетном месте – в красном углу под иконами. С рождением в семье ребенка пара свадебных кукол раздвигалась, давая место куклёнку.
Были в русских деревнях куклы-сестрички : крупеничка, зернушка, горошинка. (Слайд) Куклу-мешочек наполняли отборной крупой. На маленький мешочек с зерном надевали юбку, повязывали платочек. Такая кукла должна была способствовать хорошему урожаю. Она стояла на почетном месте, рядом с иконами. Но детям разрешалось в них играть.
Еще на Руси любили делать куколок из соломы. Если их поставить на стол и постукивать пальцами по нему, то они «пустятся в пляс».
Все эти куклы не похожи на современных нарядных красавиц-кукол. У них нет лица и ног, очень редко сделаны руки и волосы, но в течение столетий они играли очень важную роль: охраняли и развлекали детей, готовили их к ролям будущих матерей и отцов. И, несмотря на свою кажущуюся простоту и примитивность, они очень милые и добрые.
4. Работа с опорой на рассказ.
Многие писатели, поэты использовали образ куклы в своих произведениях.
Итак, тема нашего урока: Рассказ Евгения Ивановича Носова «Кукла». Запишите ее в опорный лист.
Сегодня на уроке мы продолжим размышлять о человеке, его достоинствах и недостатках; научимся соизмерять прочитанное с миром собственной души.)
Эпиграфом к уроку послужат слова Евгения Ивановича Носова:
« Моей неизменной темой по-прежнему остается жизнь простого деревенского
человека, его нравственные истоки,
отношение к земле, природе и ко
всему современному бытию»
-Дома вы познакомились с этим небольшим, но очень объёмным по количеству затронутых в нём проблем произведением. Помимо прочих вопросов, о которых мы обязательно поговорим на нашем следующем занятии, тема куклы здесь является ведущей. Автор, назвавший вначале свой рассказ «Акимыч», по имени главного героя, меняет название.
-Как вы думаете, почему? (брошенная, истерзанная кукла, случайно увиденная Акимычем, стала толчком к серьёзному размышлению о человеке, его достоинствах и недостатках).
-С чего начинается рассказ? (С описания природы)
— Почему автор начинает рассказ с описания природы?
(Потому что он любит родную землю, подчеркивает в пейзажной зарисовке величие природы).
— Какие эпитеты, сравнения, олицетворения подчеркивают праздничность и радость наблюдаемой героем картины?
Эпитеты: черно-бархатные шмели; хмельная яблочная прель; последние звездочки цикория;
Сравнения : палый лист похожий на сеймскую рыбку-верховку;
Олицетворение : шмели шарят, воздух остер и крепок; дни ясны и открыты;
-Видел ли эту красоту Акимыч? (Нет)
-Что так потрясло Акимыча в истории с куклой? ( Глумление над куклой, святотатство)
Работа со словарем Ожегова.
Святотатство- поругание, оскорбление чего-нибудь заветного, святого
Варварство-грубость, дикость нравов, невежественное отношение к культурным ценностям
Кощунство –оскорбительное отношение к чему-нибудь
( из «Словаря русского языка»
— Прочитайте описание куклы, лежащей в кювете.
(В грязном придорожном кювете валялась кукла. Она лежала навзничь, раскинув руки и ноги. Большая и всё ещё миловидная лицом, с лёгкой, едва обозначенной улыбкой на припухлых по-детски губах. Но светлые шелковистые волосы на голове были местами обожжёны, глаза выдавлены, а на месте носа зияла дыра, прожжённая, должно быть, сигаретой. Кто-то сорвал с неё платье, а голенькие трусики сдёрнул до самых башмаков, и то место, которое прежде закрывалось ими, тоже было истыкано сигаретой.)
— Какое чувство вызывает этот отрывок? (страх, жалость, возмущение)
-С кем при описании сравнивает Носов куклу?
(Носов описывает куклу как человека, подчеркивает ее сходство с беспомощным ребенком («миловидная лицом, с легкой, едва обозначенной улыбкой на припухлых по-детски губах», « светлые шелковистые волосы»).
У поэта К. Случевского тоже есть стихотворение «Кукла». (учебник стр.182)
Куклу бросил ребенок. Кукла быстро свалилась,
Стукнулась глухо о землю и навзничь упала.
Бедная кукла! Ты так неподвижно лежала
Скорбной фигуркой своей, так покорно сломилась,
Руки раскинула, ясные очи закрыла.
На человека ты, кукла, вполне походила!
Сравните рассказ и стихотворение.
(Учащиеся делают вывод о том, что в обоих произведениях говорится о
брошенной кукле, только в стихотворении куклу бросил ребенок – существо
не разумное, а в рассказе подростки, которые понимали, что они делают.
Это сделано осознанно и достойно осуждения).
-Можно ли сказать, что произошло преступление?
(Да, против личности, нанесение телесных повреждений, так как кукла олицетворяет человека. «Убивший» куклу может дойти и до убийства человека. Это зло в зародыше.)
-Из рассказа Акимыча мы узнаем, кто проходит мимо куклы.
-Назовите виновников этого преступления.
Что может вынести детство из этих картин жизни?
(равнодушие и безразличие)
— Словарь литературоведческих терминов дает такое определение: «Равнодушие – это молчаливое согласие на зло».
-Согласны ли вы с этим высказыванием?
— Акимыч воспринимает глумление над куклой, к ак серьезную трагедию.
-Как это объясняет Акимыч? Зачитайте.
(ведь кукла имеет человеческий облик. «Так мне нехорошо видеть это! Аж сердце комом сожмется. Вроде и понимаешь: кукла. Да ведь облик-то человеческий. Иную сделают так, что от живой не отличишь. И плачет по-людски.)
— Что намерен сделать Акимыч с куклой?
Читает учитель (на фоне музыки)
Он сутуло, согбенно перешагнул кювет и там, на пустыре, за поворотом школьной ограды, возле большого лопуха с листьями, похожими на слоновые уши, принялся копать яму, предварительно наметив лопатой ее продолговатые контуры. Ростом кукла была не более метра, но Акимыч рыл старательно и глубоко, как настоящую могилку, зарывшись по самый пояс. Обровняв стенку, он все так же
молча и отрешенно сходил к стожку на выгоне, принёс охапку сена и выстлал им днище ямы. Потом поправил кукле трусишки, сложил ее руки вдоль туловища и
опустил в сырую глубину ямы, Сверху прикрыл ее остатками сена и лишь после этого снова взялся за лопату.
И вдруг он шумно вздохнул, будто вынырнул из какой-то глубины, и проговорил с болью:
-Всего не закопать.
Согбенный (устар.и высок.)- сгорбленный, согнутый.Эти эпитеты показывают состояние Акимыча : согнувшее его горе, досаду, боль. Чувства Акимыча искренни, возвышенны, поэтому эпитет согбенно уточняет нейтральный эпитет сутуло.
-О кукле ли горюет Акимыч? ( Акимыч горюет о людях, потерявших нравственные ориентиры, чувства ценности человеческой жизни)
— Как вы понимаете слова Акимыча: «Всего не закопать»?
(Зла много, в одиночку с ним не справиться)
-Что объединяет рассказчика и Акимыча? ( Оба воевали в одной и той же …армии, участвовали в одних и тех же военных операциях, брали одни и те же города, оба были ранены и попали в госпиталь, но объединяет бывших фронтовиков не только война. Общее у них отношение к жизни, Они любят природу, любят жизнь, не могут смириться с бездумным, варварским отношением к ней, не могут пройти мимо чужой беды, мимо святотатства.)
-Так кто же должен бороться со злом?
-Как называют человека, который не хочет замечать зло?
-К чему может привести равнодушие?
(К проявлению зла, жестокости и даже к преступлению)
-Главный урок Е.И.Носова? (Не будь равнодушным, не проходи безучастно мимо зла и жестокости)
В подтверждение ваших слов мне хочется прочитать слова польского писателя Бруно Ясенского :
— Завершая занятие, вспомните свои чувства, ощущения.
Я предлагаю вам несколько вариантов тем урока. Выберите ту тему, которая, по вашему мнению, больше подходит для нашего сегодняшнего разговора.
«Если ты слеп, если душа твоя глуха, какой же ты человек?»
«Да ведь облик-то человеческий…»
«Чужого горя не бывает.»
«Желания – половина жизни, безразличие – половина смерти.»
Заключительное слово учителя.
Многое можно увидеть, почувствовать только сердцем, душой. И я хочу пожелать, чтобы вы никогда не оставались равнодушными, чтобы ваши души, ваши сердца не ослепли и не оглохли к чужой боли, к несправедливости.