Историзм в литературе что это
историзм
Смотреть что такое «историзм» в других словарях:
ИСТОРИЗМ — одна из центральных категорий исторических наук, истолковывающих мир и прежде всего социальную жизнь как постоянное обновление (становление) и использующих временной ряд «прошлое настоящее будущее» («было есть будет»). Из многочисленных значений… … Философская энциклопедия
Историзм — Историзм принцип рассмотрения мира, природных и социально культурных явлений в динамике их изменения, становления во времени, в закономерном историческом развитии, предполагающий анализ объектов исследования в связи с конкретно… … Википедия
Историзм — Историзм ♦ Historicisme Стремление все объяснить через историю. Но если все происходит из истории, включая сами эти объяснения, то чего они стоят и чего стоит историзм? История должна быть рациональной или разум должен быть историческим.… … Философский словарь Спонвиля
ИСТОРИЗМ — принцип рассмотрения мира, природных и социально культурных реалий в динамике их изменения, становления во времени, развития. Видение истории как опр. целостности, обладающей имманентным смыслом, необходимостью, на базе к рой зачастую… … Энциклопедия культурологии
Историзм — (historicism) Учение, согласно которому историческими событиями управляют естественные законы, определяющие, в свою очередь, общественное и культурное развитие, религию и ценности, присущие каждому периоду истории. В переводе с немецкого… … Политология. Словарь.
историзм — а, м. historisme m. 1. Воспроизведение прошлого, увлечение прошлым. БАС 1. Отграничиваются они <художники Золотого руна > и от имитаторов, проникнутых историзмом (приятный неологизм! ) и даже от эстетов символистов. Моск. еженед. 1909 3 59.… … Исторический словарь галлицизмов русского языка
ИСТОРИЗМ — ИСТОРИЗМ, принцип подхода к действительности как развивающейся во времени. Предполагает рассмотрение объекта как системы, закономерностей его развития. Истоки историзма в учениях Гераклита, Платона, Аристотеля; применительно к обществу его… … Современная энциклопедия
ИСТОРИЗМ — принцип подхода к действительности как развивающейся во времени. Предполагает рассмотрение объекта как системы, закономерностей его развития. Истоки историзма в учениях Гераклита, Платона, Аристотеля; применительно к обществу его разрабатывали Дж … Большой Энциклопедический словарь
историзм — слово, принцип Словарь русских синонимов. историзм сущ., кол во синонимов: 2 • принцип (19) • слово … Словарь синонимов
историзм — ИСТОРИЗМ (от греч. historia рассказ о прошлых событиях, о том, что узнано, исследовано) философский принцип, требующий рассматривать любое явление в его возникновении, развитии и изменении. И. возможен в политике, искусстве, философии,… … Энциклопедия эпистемологии и философии науки
Историзм — ИСТОРИЗМ, принцип подхода к действительности как развивающейся во времени. Предполагает рассмотрение объекта как системы, закономерностей его развития. Истоки историзма в учениях Гераклита, Платона, Аристотеля; применительно к обществу его… … Иллюстрированный энциклопедический словарь
Историзмы — это устаревшие слова из прошлого
Здравствуйте, уважаемые читатели блога KtoNaNovenkogo.ru. Русский язык – это в некотором роде живой организм. Он растет, взрослеет, видоизменяется, впитывает в себя что-то новое.
В нашей повседневной речи постоянно появляются новые слова. Как правило, они заимствуются из других языков. Например, одни из самых последних нововведений – «праймериз», «криптовалюта», «блокчейн», «роуминг».
А некоторые слова, наоборот, навсегда уходят из лексикона. И встретить их можно только на страницах книг или в фольклоре (песнях, поговорках, анекдотах и так далее).
Их делят на две категории – это историзмы и архаизмы (что это?). В этой статье мы подробно расскажем о первой группе, но и поясним, чем она отличается от второй.
Что такое историзм
Историзмами называют слова, вышедшие из употребления в связи с тем, что предметы или явления, которые они обозначали, стали неактуальны для настоящего времени.
Чтобы лучше понять это определение, давайте в качестве примера вспомним известный советский фильм Леонида Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию». Когда царь Иван Грозный попал в XX век, он разговаривал на таком непонятном языке, что окружающие его не всегда понимали. Ну, например:
Чей холоп спрашиваю?
Ты пошто боярыню обидел, смерд?
Здесь наибольшее непонимание могут вызвать слова «ХОЛОП» и «СМЕРД». Так в XVI веке называли соответственно «крепостных, которые полностью зависят от хозяев» и «крестьян-землепашцев, которых впоследствии также закрепостили».
Во времена того же Ивана Грозного эти слова ни у кого не вызывали вопросов и были привычной частью русского языка. Но с отменой крепостного права они потеряли свою актуальность и постепенно ушли из лексикона. В современном понимании это и есть историзмы.
Историзмы и архаизмы – в чем принципиальная разница
А вот теперь приведем определение архаизмов:
Архаизмы – это устаревшие слова, которые вышли из повседневного лексикона, но были заменены современными синонимами.
В качестве примера можно вспомнить еще пару фраз из того же фильма «Иван Васильевич меняет профессию»:
Эх, лепота-то какая!
Молви еще раз, ты не демон?
Как челобитную царю подаешь?
Здесь также есть устаревшие слова, которые мы уже почти не употребляем. Это «лепота», «молви» и «челобитная». Но в современном русском языке им легко можно найти замену – «красота», «скажи» и «докладная, прошение».
И в этом принципиальная разница между этими понятиями. У архаизмов есть современные синонимы, а у историзмов нет.
Принцип возникновения историзмов
Все историзмы соответствуют какому-нибудь историческому периоду.
Например, раньше в России была такая монета как «алтын», равнявшаяся трем копейкам. Сейчас это слово уже не употребляется, так как и денег таких нет. Или возьмем для примера различные чины – граф, князь, боярин. Таких званий в современной России уже не существует, а потому и слова можно также считать историзмами.
Но не надо думать, что к историзмам относятся только термины, которым уже несколько веков. Есть и более современные примеры. Например, многие слова, которые были в ходу в Советском Союзе, сейчас уже стали частью истории. Например:
А можно привести и еще более современный пример историзмов. Всего 10-20 лет назад существовали предметы, которые сейчас также стали частью истории.
И если взрослые понимают, что означают слова «ДИСКЕТА», «ПЕЙДЖЕР», «АУДИОКАССЕТА», «ТАКСОФОН», то у молодежи они вызовут откровенное удивление.
Примеры историзмов
Как мы уже говорили, историзмы – это названия предметов или явлений, которые существовали в прошлом.
Общественный уклад жизни:
Название воинских чинов:
Название вооружения и экипировки воинов:
Старинные меры измерения:
Интересно, что некоторые историзмы через какое-то время могут вернуться в активную лексику. И тогда они перестают считаться устаревшими.
Вместо заключения
Понятие «историзм» используется не только в языкознании, но и в литературе, но там оно имеет совершенно другое значение. Это способность автора в мельчайших деталях и наиболее ярких образах передать облик различных исторических событий.
Яркими примерами могут быть такие произведения, как «Слово о полку Игореве» (автор неизвестен), «Война и мир» Льва Толстова или «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына.
Удачи вам! До скорых встреч на страницах блога KtoNaNovenkogo.ru
Эта статья относится к рубрикам:
Комментарии и отзывы (3)
Не соглашусь насчет князей и графов, сейчас столько обществ развелось, которые присваивают всякие титулы, что и в современном русском языке эти слова вполне актуальны. С забралом тоже не понял, у шлема мотоциклиста эта деталь тоже забралом называется.
Хотя многие историзмы вышли из обихода, от них все еще есть польза. Например, можно понять, что человек любит читать классику, если в его речи встречаются подобные слова.
. овно полное это не историзмы, а архаизмы.
Историзм в литературе
Историзм в литературе это художественное освоение конкретно-исторического содержания той или иной эпохи, а также ее неповторимого облика и колорита. Проблема историзма приобретает особый характер, когда речь идет об историческом жанре, т.е. о романе, поэме, драме, в которых ставится цель воссоздать человеческую жизнь прошедших времен. В этом случае писатель неизбежно сталкивается с требованиями историзма и сознательно стремится их осуществить. Но в более скрытом и часто неосознанном виде историзм выступает как неотъемлемое свойство любого подлинно художественного произведения, ибо он есть прежде всего способность схватить ведущие тенденции общественного развития, проявляющиеся в общенародных событиях и индивидуальных судьбах. Подлинно художественное произведение всегда глубоко современно; оно воссоздает существеннейшие черты своего времени вне зависимости от того, какой теме посвящено — большим историческим событиям своей эпохи, интимной жизни личности или даже бытию человека среди природы. Но органичная современность истинного искусства есть не что иное, как выражение историзма художественного освоения жизни, способности художника охватить жизнь в ее движении и развитии, изобразить ее как превращение прошлого в будущее, — иначе и нельзя воплотить настоящее.
Художественный историзм
Художественный историзм качественно отличается от историзма в науке. Задача художника состоит не в том, чтобы сформулировать закономерности исторического развития, а в том, чтобы запечатлеть тончайшие отражения общего хода истории в поведении и сознании людей. Показать внешнее воздействие исторических событий на человеческие судьбы можно в простом документальном очерке; роман, ограничивающийся этой задачей, не будет подлинно художественным, ибо искусство призвано воплотить конкретно-историческое содержание в целостном образе человека. Для этого вовсе не обязательно изображение больших событий эпохи. Даже интимная лирика А.С.Пушкина, М.Ю.Лермонтова, Ф.И.Тютчева, Н.А.Некрасова, И.Ф.Анненского, А.А.Блока подлинно исторична; в лирических образах, созданных этими поэтами, отчетливо выразился конкретный смысл той или иной эпохи русской истории.
Подлинно художественные произведения, начиная с древнейших эпопей, всегда передает исторический смысл своего времени. Даже мифологические образы гомеровского эпоса, в которых отношение человека к природе и обществу отразилось в иллюзорной форме, вовсе не исключают художественного освоения исторического содержания эпохи. Вместе с тем, почти вся литература — за исключением комических и «низких» жанров (комедия, фарс, сатира, мениппея, фацеция, шванк и др.) — вплоть до 18 века обращена преимущественно в прошлое, основывается на преданиях предшествующих эпох. Античная трагедия, средневековый эпос, поэма и драматургия Возрождения и классицизма немыслимы без эстетического требования «эпической (или трагической) дистанции» и, как правило, воссоздают события давно прошедших времен. Но это вовсе не значит, что они могут быть поняты как исторические жанры в современном смысле этого слова. Вплоть до Нового времени человечество не обладало подлинно историческим мышлением и знанием. Даже гений У.Шекспира не мог воссоздать в трагедиях, написанных на материале «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха и средневековых хроник, подлинные конкретно-исторические коллизии рабовладельческого и феодально-родового общества; точно так же не следует искать в этих трагедиях изображения реального облика далеких времен, хотя многие отдельные черты и сам ход событий они воспроизводили верно.
Обращение литературы к прошлому было обусловлено прежде всего принципиально возвышенным и «поэтическим» характером искусства слова в до-буржуазную эпоху: создание высокой поэзии начиналось с выбора «высокого», освященного временем и преданием, предмета. Н.Буало, например, так мотивировал необходимость изображения старины: «Преданья древности исполнены красот. Сама поэзия там в именах живёт Энея, Гектора, Елены и Париса…» (Поэтическое искусство). Обращение к прошлому не имело целью верно изобразить это прошлое; теоретики и поэты спорили лишь о том, в какой степени можно изменять известный (нередко из легенды) ход события (суждения по этому поводу есть у Аристотеля, Горация, П.Корнеля).
Вместе с тем поверхностна вульгарно-социологическая формула, согласно которой классицисты, например, попросту «переодевали» современников в древние костюмы. Конечно, Корнель и Ж.Расин осваивали в своих «исторических» трагедиях коллизии современности. Но обращение к прошлому было не простым «переодеванием». Оно давало определенную перспективу, позволяло подняться над мелочами и частностями и увидеть стержневой поток современного общественного развития. И если классицизму присуща художественная абстрактность, т.е. недостаточность историзма, то это обусловлено не перенесением действия в прошлое, а самой природой классицистического искусства. Это ясно выступает при сопоставлении классицистической драмы с шекспировской. Обращаясь к преданиям прошлого, Шекспир не столько «переодевает» своих современников, сколько выводит их на широкий простор истории. Он не воссоздает прошлое, но все же в полной мере связывает настоящее с прошлым и, схватив, таким образом, само движение истории, заглядывает в грядущее, обнажает скрытые в современном человеке и обществе возможности. Поэтому творчество Шекспира проникнуто глубочайшим историзмом. В то же время черты реальной жизни Англии рубежа 16-17 веков только проступают сквозь лики его трагических героев.
Через два столетия проблема историзма предстанет в английской литературе совершенно в ином виде. Выделится собственно исторический жанр — прежде всего в творчестве В.Скотта; достигнет высокого уровня и роман о современности, в котором запечатлен реальный облик страны и эпохи (Д.Дефо, Г.Филдинг, Т.Дж.Смоллетт, О.Голдсмит, Л.Стерн, У.Годвин). Проблема историзма в воссоздании прошлого поставлена уже в книге Г.Лессинга «Гамбургская драматургия» (1767-69). Значительные элементы такого историзма есть в драмах Ф.Шиллера (особенно в трилогии о Валленштейне) и И.В.Гёте. Большую роль в становлении историзма сыграла литература романтизма, остро поставившая проблемы национального своеобразия исторического развития. Наиболее отчетливо он формируется в творчестве Скотта. Переход к буржуазному образу жизни, ранее всего совершившийся в Англии, дал писателю возможность ощутить смену эпох, кардинальное различие социальных отношений, быта, психологии Средневековья и Нового времени. После Скотта начинается интенсивное развитие действительно исторической литературы; создаются исторические повествования и драмы Пушкина, П.Мериме, Н.В.Гоголя, У.Теккерея, Г.Флобера, Ш. Де Костера, действительно воссоздавших прошлое и в его историческом содержании, и в его неповторимом облике. Становление исторического жанра имело значение для литературы в целом, ибо привело к осознанию самого понятия историзма. Его идея является главной идеей предисловия О.Бальзака к его «Человеческой комедии», где говорится, что именно «Скотт возвысил роман до степени философии истории…». «В наше время, — писал Пушкин, — под словом роман разумеем историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании» («Юрий Милославский, или Русские в 1612 году», 1830).
Не следует думать, что это торжество историзма в литературе о прошлом и о современности означало полное «превосходство» (с данной точки зрения) писателей 19 века над Шекспиром. Шекспировский историзм сохранил «превосходство» в том смысле, что Шекспир как бы слил воедино прошлое и современность; это определяло непревзойденную историческую грандиозность его образов. Между тем в литературе 19 века осуществилась типичная для этого времени «специализация». Чтобы «сравняться» с Шекспиром, необходим был новый синтез; в 19 веке уникальным образцом явилась в этом отношении эпопея Л.Н.Толстого «Война и мир» (1863-69). Прошлое и современность выступают здесь также в нераздельном единстве. Характерно, что исходным пунктом «Войны и мира» явился замысел романа о современности, о вернувшемся из Сибири декабристе; лишь потом художник погрузился в события начала века. Повествование Толстого «конгениально» Шекспиру по размаху историзма.
Историзм как критерий художественности
Н. Н. Воробьева, Принцип историзма в изображении характера. Классическая традиция и советская литература, «Наука», М. 1976, 264 стр.
Нет, пожалуй, такого серьезного современного литературоведческого исследования, в котором так или иначе не затрагивается проблема историзма в искусстве «живописания словом». Речь идет об одном из коренных качеств реалистического искусства. Историзм художественный отличается от историзма в науке. Его специфика в преимущественном интересе писателя к человеческим судьбам, Общее, типическое, объективные закономерности исторического развития «просвечивают» в частном, индивидуальном, неповторимом. Историзм в искусстве, художественное освоение конкретно-исторического содержания эпохи, ее облика и колорита, отраженных в сознании и поведении людей, – категория эстетическая.
Эта проблематика издавна привлекает внимание ученых. Ей посвящено множество публикаций. Однако она, по сути, неисчерпаема: диалектика историко-литературного процесса постоянно выдвигает перед исследователями новые задачи, стимулирует поиски новых путей их решенная. В этом, наряду с другими изданиями последних лет, убеждает и монография Н. Воробьевой.
Состав и структура книги «Принцип историзма в изображении характера» обусловлены ее замыслом, Это работа о классической традиции и ее творческом развитии, обогащении в советской многонациональной литературе, о преемственных связях и качественных отличиях в самом подходе к принципу историзма.
Историзм есть необходимое условие создания полнокровного реалистического характера. Исходя из этого уже прочно утвердившегося в нашем литературоведении положения, Н. Воробьева отнюдь не ограничивается очередной «постановкой проблемы» и конспективным изложением основополагающих тезисов.
Историзм как коренной принцип реалистического характера – этот капитальный вопрос детально рассматривается автором на материале без малого двухвековом – от Карамзина, Загоскина, Пушкина и Гоголя до наших дней. Опираясь на конкретный анализ произведений, относящихся к разным эстетическим системам, Н. Воробьева стремится показать самый механизм сложного взаимодействия, взаимосвязи характеров и обстоятельств на разных этапах становления и развития реалистического искусства, представить национальный характер в его исторической и эстетической сущности. На конкретных примерах раскрывается новаторство художников социалистического реализма, прослеживается логика идейно-эстетического обогащения принципа историзма в советской многонациональной литературе.
Осмысление современности, неутраченного прошлого и обозримого будущего в единой причинно-следственной связи; поиски общественных закономерностей в предшествующем, опыте человечества; социально-психологическое исследование человека в обстоятельствах эпохи – все это, по словам автора рецензируемой работы, определяет главное в художественном постижении действительности с позиций последовательного историзма. Эта мысль целеустремленно и убедительно проведена через все три главы исследования: «Рождение реалистического характера», «Творческий принцип нового метода», «Новый тип человека».
В монографии Н. Воробьевой затронут обширный круг вопросов, иные из которых входят в компетенцию не только литературоведения, но и других общественных наук, в частности философии и социологии. К сожалению, автор редко обращается к ним. Однако и на собственно «филологическом уровне» можно многого достичь, сопоставляя национальный характер в жизни и в литературе, рассматривая его в исторической перспективе, осмысляя соотношение национального, интернационального и общесоветского.
Говоря о «новом качестве» художественного историзма на современном этапе и видя проявление этого качества, с одной стороны, в усиленном интересе к национальным истокам, а с другой – к общечеловеческим духовным ценностям, Н. Воробьева обращается к творчеству писателей разных стилистических направлений, ссылается на такие несхожие творческие индивидуальности, как К. Симонов и Ю. Бондарев, В. Быков и В. Распутин, Б. Васильев и Э. Лив, Й. Авижюс и А. Кешоков. По убеждению исследователя, органический синтез этих начал обусловлен дальнейшим углублением принципа историзма, неисчерпаемые потенции которого проявляются именно в искусстве социалистического реализма, воссоздающего исторически, социально и психологически детерминированные характеры.
Многозначен главный вывод автора: «Трансформируясь вместе с развитием реализма, историзм открывает новые пути и возможности изображения человека в обстоятельствах эпохи, становится важнейшим эстетическим принципом организации, «построения» характера, принципом реалистической типизации» (стр. 252- 253). Историзм, народность и партийность как высшее выражение правды истории, поиски современников и наследие классиков, по словам Н. Воробьевой, – «неистощимая, благодатная почва, на которой растет многокрасочное богатство советской литературы» (стр. 253).
Лейтмотивом через всю книгу проходит мысль о том, что во всех областях нашей действительности широко и многообразно проявляется подлинно интернациональный характер культуры новой исторической общности людей – советского народа. И это находит свое яркое отражение в современной литературной жизни, что подтверждается множеством фактов.
Сказанное с полным на то основанием мы относим не только к собственно историческим произведениям. Изображение значимых событий и воссоздание объективной исторической истины, выделение в жизни народа творческого, созидательного начала – принципы, общие для всей литературы социалистического реализма. «Человек бытовой» не противопоставлен в ней «человеку историческому», ибо он включен в историческое созидание.
Никто, разумеется, не отрицает принципиального значения нового качества историзма художественного мышления, скажем, в жанре историко-революционного романа, достигшего у нас определенных высот. В лучших произведениях этого рода главенствующее место занимает тема единства исторических судеб советских народов, больших и малых. И это хорошо показано в рецензируемой монографии.
Н. Воробьева во «Введении» правильно отмечает: «Литературная наука давно уже вышла за рамки одностороннего понимания историзма как свойства произведений исторического жанра. Становление принципа историзма неотделимо от художественного осмысления современности. В этом отношении историзм выступает соединительным звеном между произведениями исторического жанра и литературными явлениями, посвященными сегодняшней жизни. Историзм проявляется в художественном произведении многообразно – и прежде всего в цельности и конкретности восприятия человека в социально-исторических обстоятельствах его бытия, в потоке исторического времени» (стр. 3). К этой же идее автор возвращается и на завершающих страницах книги. «В не меньшей мере, чем мы видели это при анализе произведений исторического жанра, художественный историзм обязан своим развитием и литературе, обращенной к современности, – будь то синхронное с эпохой изображение борьбы за победу революции, времени первых пятилеток, Великой Отечественной войны или современного периода развитого социализма» (стр. 252).
Мысль в теоретическом плане сформулирована безупречно. Произведения о современности действительно не менее «историчны», не менее зависимы в своем художественном качестве от точности исторических параметров обстоятельств и характеров, изображения людей и событий в соответствии с исторической правдой, в их соответствии с прошлым и будущим народа. Но, к сожалению, эти важные положения не получили достаточно конкретного и развернутого обоснования в самой работе. Акцент здесь – по традиции – поставлен на собственно исторических жанрах и произведениях как классических, так и советских.
Слов нет, профессионально отточенному анализу подвергаются произведения, сыгравшие этапную роль в художественном развитии: от пушкинского «Бориса Годунова» и до романов А. Толстого, М. Шолохова, М, Ауэзова, А. Упита… Тщательно изучен ряд значительных историко-революционных сочинений, Интересны наблюдения исследователя над тем, как, например, происходило воздействие пушкинской реалистической традиции – через временные и языковые барьеры – на творчество Андрея Упита, на латышскую литературу, развивающуюся на своей национальной почве к социалистическому реализму. Столь же убедительно доказано, что «становление исторического художественного сознания писателя и в этом случае было решающим фактором изменения всей его творческой системы» (стр. 131).
Но, отдавая должное историческому роману, не забудем, – это суждение А. Толстого приводится в монографии, и автор его, по-видимому, разделяет, – что исторический роман все-таки есть «подход к современности с ее глубокого тыла». На наш взгляд, новое качество художественного историзма – подчеркнем это особо и еще раз – проявляется наиболее явственно в понимании новой действительности, дня сегодняшнего, перспектив нашего движения, условий формирования характеров современников, путей решения идейно-нравственных задач, выдвигаемых самой жизнью на нынешнем этапе истории общества развитого социализма.
По всему видать, это понимает и автор рецензируемого труда. В разделе о Пушкине сказано, что новая качественная природа его «реалистического историзма» проявилась не только в «Борисе Годунове», но и в «Евгении Онегине», «Пиковой даме», написанных по горячим следам современности. Однако, назвав в последующих главах и разделах своей книги немало произведений, созданных за последние десять – пятнадцать лет и посвященных «изображению человека в процессе творческого труда» (стр. 222), Н. Воробьева ограничилась их перечнем и беглой аннотацией. Так, в разделе «Личность, история, современность» один-два абзаца отданы роману «Территория» Олега Куваева, «Седьмому небу» Г. Панджикидзе, другим остропроблемным произведениям последних лет – И. Дворецкого, В. Кожевникова, Г. Бокарева, А. Гельмана, В. Липатова, О. Гончара, А. Мухтара, М. Ибрагимова. Здесь, думается, было что сказать. Принцип историзма, как критерий художественности, столь неторопливо и разносторонне обоснованный в предыдущих главах, помог бы, надо полагать, до конца выявить идейно-эстетическую природу ряда современных остропроблемных сочинений, вокруг которых в критике ведутся затяжные баталии.
Будем надеяться, что «заявка», сделанная автором монографии, будет реализована более масштабно в следующих работах. Кстати, заслуживают внимания высказанные Н. Воробьевой в ее отзыве на книгу А. Бучиса «Роман и современность» 2 соображения об углублении в литературе наших дней концепции нового человека, развивающейся в неразрывной связи с исторической действительностью. Да и в рецензируемой книге автор убедительно полемизирует с теми социологами, которые пытаются «отменить» такие понятия, как новый тип человека и национальный характер. Утверждая полную правомерность этих понятий, Н. Воробьева настаивает на необходимости учета постоянной изменяемости общественной психологии и собственно социальных корней в самом национальном характере. Кроме того, подчеркивает она, надо помнить, что любой национальный характер многими своими чертами и качествами, своеобразно проявляющимися, связан с особенностями других национальных характеров. Перспективна и другая мысль, настойчиво проводимая в книге «Принцип историзма в изображении характера», – о растущей роли коллективного художественного опыта социалистических культур, межнационального духовного обмена в формировании характера современного литературного героя. В главе «Новый тип человека», богатой конкретными историко-литературными наблюдениями, сказано по этому поводу: «Новым содержанием наполняется понятие «советский характер», становясь в своей социально-исторической основе выразителем сущности советского народа в период развитого социализма. Это ничуть не означает нивелировки национальной определенности такого характера. Наоборот, идет интенсивное развитие его духовных потенций, освобождение от национальных предрассудков. Такой характер предстает в его новаторской общесоветской сущности» (стр. 190).
Новые стороны и качества поэтики, открывающиеся в произведениях многоязычной советской литературы, упоминаемых в этой связи, заслуживают, несомненно, специального углубленного литературоведческого анализа. Речь идет о таких мастерах, как Ч. Айтматов и Ф. Абрамов, В. Быков и В. Астафьев, Р. Гамзатов и А. Сулакаури, М. Слуцкие и Э. Ветемаа… Что касается собственно исторического романа, который, как отмечено выше, занял солидное место в рецензируемой монографии, то Н. Воробьевой удалось исследовать этот жанр под новым углом зрения. Автор сумела охватить одним взглядом явления разнохарактерные, подчас и разномасштабные, и найти в них типологически-сходные черты. Сказывается глубокое знание не только русской, но и других литератур народов СССР. Так, говоря об историческом повествовании, зиждущемся на строго документальной основе, с одной стороны, и об историческом романе, построенном на материале народных преданий, испытывающем сильное воздействие фольклора, Н. Воробьева обращается к творчеству А. Чапыгина, М. Джавахишвили, С. Муканова, Айбека, Б. Кербабаева. Весьма интересно ведется сопоставление романов А. Чапыгина, С. Злобина и В. Шукшина о Степане Разине.
…Открывая книгу Н. Воробьевой, поначалу, признаться, сомневаешься в правомерности столь широкого – во времени – развертывания темы. Однако автор убеждает в плодотворности именно такого рассмотрения историко-литературного процесса в широкой перспективе, комплексно, во взаимодействии разнонациональных традиций, в свете издавна начавшей складываться идейно-эстетической общности литератур. Отсюда закономерность (и, добавим, необходимость) обращения исследователя не только к опыту Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Ильи Чавчавадзе, Леси Украинки, но и экскурсов в более ранние времена. Весьма к месту, в частности, ссылки на великие памятники героического эпоса и лиро-эпической поэзии («Манас», «Лейли и Меджнун», «Хосров и Ширин», «Тахир и Зухра» и др.).
Академическое наше литературоведение вплотную подошло к сложнейшей задаче – созданию фундаментального труда по истории литератур народов СССР в дооктябрьский период. На ближних подступах к ее решению предстоит провести немало «разведывательных» акций.
Книга Н. Воробьевой «Принцип историзма в изображении характера. Классическая традиция и советская литература» – одна из них, на наш взгляд удавшаяся. Особенно в той ее части, которая посвящена истокам, процессу формирования многонационального единства нашей литературы.