Итальянские гуманисты считали что средние века

Итальянские гуманисты считали что средние века

Возрождение (Ренессанс) – это период в культурном развитии стран Западной и Центральной Европы, переходный от средневековой культуры к культуре нового времени. Периодизация – для Италии – XIV-XVI в., для всех остальных стран – XV-XVII в.в. Черты Возрождения: гуманизм, античное наследие, светский характер.

Гуманизм – идейная основа Возрождения; это мировоззрение, подразумевающее ценность человека, охватывающее науки и искусство. Наиболее ярко Возрождение проявилось в Италии, т.к. в Италии не было единого государства: основная форма политического существования – небольшие города-государства с республиканской формой правления; феодалы слились с банкирами, богатыми купцами и промышленниками. Поэтому в Италии феодализм в его полных формах так и не сложился. Обстановка соперничества м/д городами, ставила на 1 место не происхождение, а личные способности. Была потребность не только в энергичных и предприимчивых людях, но и в образованных. Появляется новый тип человека: делового, хозяина жизни.

Возрождение принято делить на Раннее (н. 14 – к. 15 в.) и Высокое (к. 15 – 1 четв. 16 в.): такое деление применимо непосредственно к Италии. К этой эпохе относят величайших художников Италии: Леонардо да Винчи, Микеланджело и Рафаэля. Хотя наивысшего расцвета Возрождение достигло на Апеннинском п-ове, его феномен распространился и на др. части Европы. Сходные процессы к Северу от Альп получили название «Северного Возрождения». Сходные процессы во Франции, в городах Германии.

Средневековый человек и люди Нового времени свои идеалы искали в прошлом. В эпоху средневековья люди считали, что они продолжают жить в Римской империи, продолжается и культурная традиция: латынь, изучение римской литературы. Но в эпоху Возрождения люди устремили свой взгляд в античность, в которой увидели нечто, в корне отличающееся от средневековья. Главным образом: отсутствие всеобъемлющей власти церкви, духовная свобода, отношение к человеку как к центру мироздания. Именно эти представления стали центральными в мировоззрении гуманистов. Идеалы, столь созвучные новым тенденциям развития, породили стремление воскресить античность в полном объёме, и именно Италия с её огромным количеством римских древностей стала благодатной почвой для этого.

Возрождение вошло в историю как период необыкновенного взлёта искусства. Если раньше произведения искусства служили больше церковным интересам, то теперь создаются произведения, чтобы удовлетворить эстетические потребности человека. Гуманизм считает, что жизнь должна приносить удовольствие и средневековый монашеский аскетизм ими отвергался. Огромную роль в становлении идеологии гуманизма сыграли Данте Алигьери, Петрарка, Джованни Боккаччо: «Декамерон», Лоренцо Валла «Размышления о подложном и вымышленном Даре Константина». Они и явились основоположниками и ренессансной литературы, и самого гуманизма.

Свою эпоху Гуманисты воспринимали как время расцвета, счастья и красоты. Но это не значит, что она была лишена противоречий. Главным противоречием было то, что Гуманизм оставался идеологией элиты, в народные массы новые идеи, не проникали. Да и у самих Гуманистов было иногда пессимистичное настроение. Страх перед будущим, разочарование в человеческой природе, невозможность достижения идеала в общественном устройстве пронизывают настроения многих деятелей Возрождения. Наиболее показательно в этом смысле было напряжение ожидание конца света в 1500 г.

Возрождение закладывало основы новоевропейской культуры, новоевропейского светского мировоззрения, новоевропейской независимой личности. Зрелых форм Итальянский гуманизм достиг в 15 в. Тогда наметилось несколько направлений Гуманизма:

Таким образом гуманизм отрицал традиции Средневековой культуры: учение гуманизма шло вразрез с учением церкви: антропоцентризм, рационализм, светская этика, призыв к свободомыслию — знаменовали отход от принципов Средневекового мировоззрения.

Это конспект по теме «Итальянский гуманизм и Возрождение». Выберите дальнейшие действия:

Источник

ИТАЛЬЯНСКИЕ ГУМАНИСТЫ XIV-XV ВЕКОВ, АНТИСХОЛАСТИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР ИХ МИРОВОЗЗРЕНИЯ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Возникновение гуманистического мировоззрения в XIV в. происходило как бы параллельно с развитием поздней схоластической философии, завершившимся имен­но в этом веке. В 1323 г. произошла канонизация (при­числение к лику святых) Фомы Аквинского, а его учение после довольно длительной борьбы стало официальной философско-теологической доктриной римско-католиче­ской церкви. Поэтому, когда мы в дальнейшем будем говорить о схоластике, в той или иной оппозиции к которой находились гуманисты, то будем иметь в виду главным

образом эту систему. С другой стороны, в том же столетии возникли оппозиционно-схоластические учения позднего номинализма, теоретическое острие которых было направ­лено против томизма и идеи которых были столь пло­дотворны, что без учета их воздействия невозможно многое понять и в западноевропейской философии XVII в.

Главным центром гуманистического движения – при этом во всех его аспектах – стала Флоренция, которую можно назвать столицей итальянского Ренессанса. Здесь родился и провел многие годы своей политически весьма активной жизни великий поэт и мыслитель Данте Алигьери (1265–1321). Многие гуманисты рассматриваемого перио­да видели в его произведениях источник своих настроений и идей. В наше время историки-ренессансисты тоже усмат­ривают в произведениях Данте – и в его бессмертной «Божественной комедии», важнейшем памятнике итальян­ского литературного языка, и в философском сочинении «Пир» (1303–1308, тоже на вольгаре), и в его политиче­ском трактате «О монархии» (1310–1311, на лат. яз.) – источник важнейших идей гуманистического мировоззре­ния. Действительно, по определению Энгельса, Данте – «. последний поэт средневековья и вместе с тем первый поэт нового времени» [1, т. 22, с. 382]. Разумеется, речь здесь идет об особенностях поэтического мировоззрения автора «Божественной комедии».

С одной стороны, она представляет собой как бы энциклопедию христианского мировоззрения средневе­ковья с его важнейшими геоцентрическими идеями в том виде, в каком они выражались в доктринах столь право­верных философов, как Августин и Фома Аквинский (не упоминая менее крупных). С другой же стороны, во многих местах «Комедии» (как и в названных собственно фило­софских сочинениях) четко ощутим начавшийся кризис этого мировоззрения. Он выражается и в значительной дани, отдаваемой Данте столь неприемлемому для католи­ческой ортодоксии философскому учению, как латинский аверроизм (Сигер Брабантский наряду с Фомой Аквинским и Альбертом Болыштедтским помещены в «Раю»), и в той роли, какую играет здесь идея двоякой доли человека; предназначенного не только к блаженству «вечной», по­смертной жизни. Другую, не меньшую ценность пред­ставляет собой его реальная, земная жизнь.

В латинском трактате Данте «О монархии» император, осуществляющий и олицетворяющий земную власть, полу­чает ее не от папы, а непосредственно от бога. Полная

независимость монарха от верховного духовного влады­ки – необходимое условие, обеспечивающее людям мир и благополучие, без чего невозможна реализация земного назначения человека.

Для направленности формирования ренессансной куль­туры показательно, что при изображении посмертного существования персонажей «Комедии» (особенно в «Аду») их земные черты резко преобладают над небесны­ми. В целом ее автору чуждо прославление аскетических идеалов официального христианства. С большой художе­ственной силой он изображает нового человека с его напряженной психологией. Отношение Данте к папам весь­ма критично, и некоторых из них он не побоялся поместить в «Ад». Очень большое место в «Комедии» занимают ан­тичные поэты и философы – начиная с «учителя» Данте Вергилия, олицетворявшего земной разум и руководившего поэтом в его странствиях по «Аду» и «Чистилищу», и кон­чая всеми крупнейшими античными философами (в их числе и «философ знаменитый Демокрит», как затем и Авиценна с Аверроэсом, которые в качестве нехристиан помещены в самый легкий, первый круг «Ада»). Поэма полна античных образов, теснящих образы христианские и порой причудливо переплетающихся с ними.

Но главное, что делает ее исходным документом гума­нистической мысли, – это интерес Данте к человеку, ибо «из всех проявлений божественной мудрости человек – величайшее чудо» [53, с. 181]. Причем этот интерес глубоко социален, ибо судьба «благородного человека» отнюдь не предопределена условностью рождения в том или ином сословном звании и должна складываться не на основе его «животной доли», а на основе неустанного стремления «к доблести и знанию» [«Ад», XXVI 119-120].

Если Данте – вдохновитель множества гуманистов, то общепризнанный родоначальник гуманистического движе­ния в Италии – поэт и философ Франческо Петрарка (1304-1374).

Он явил собой яркий пример творчески многогранной личности эпохи Возрождения. Петрарка – один из вели­чайших лирических поэтов Италии, автор книги стихов, посвященных его возлюбленной Лауре, стихов, в которых противоречие между средневеково-аскетическим восприя­тием жизни и весьма заинтересованным, чувственно окра­шенным отношением к земной красоте женщины и приро­ды разрешается в пользу второй тенденции. Поэзия Пет-

рарки и многих других поэтов той эпохи (не говоря уже о «Божественной комедии» Данте) играла огромную, в ря­де отношений ведущую роль в развитии гуманистического, антиаскетического движения. В противоположность схола­стическим произведениям, отражавшим средневекового человека, она вскрывала сложность чувств и мыслей ново­го, ренессансного человека, стремясь постичь их в много­образной целостности.

Как родоначальник гуманистического движения Пет­рарка проявил огромную активность в поисках не изве­стных его современникам произведений античной литера­туры и философии. Он полностью отдавался литературной и научной работе. Много путешествовавший по Италии и Франции, философ стремился постичь жизнь во всей ее сложности и противоречивости.

Петрарка – верующий христианин, но он решительно и бескомпромиссно отвергает схоластическую ученость как «болтовню диалектиков», совершенно бесполезную, по его убеждению, для активного человека того времени. В этом отношении показателен его памфлет «О невежестве соб­ственном и многих других» (1367–1370). В нем, как и в предшествующих ему трактатах, Петрарка демонстри­рует, как накопившийся у него огромный морально-соци­альный опыт рвет всякие формализованные рамки схола­стической учености, по отношению к которой он охотно признается в своем «невежестве», ибо считает эту ученость тщетной и иллюзорной. Он далек от отрицания логики, в которой схоластики столь искусны, ибо философию, познающую реального человека, невозможно постичь в ка­ких-то упрощенных и надуманных (так казалось и другим гуманистам) формулах. Итальянский гуманист – едва ли не первый, кто свою вражду к схоластике перенес и на Аристотеля как ее главного вдохновителя, хотя и ценил ученость и глубину этого древнегреческого мыслителя.

Генезис гуманистического мировоззрения Петрарки наиболее ярко раскрывает его более ранний философский диалог «Моя тайна» (или «О презрении к миру», 1342– 1343). В нем святой Августин, выражающий последова­тельно христианское понимание жизни, настойчиво упре­кает своего собеседника Франциска (образ которого более или менее совпадает с самим автором) в постоянном от­ступлении от ее аскетических правил, а также порицает его за стремление к славе и плотской любви. Такое обращение к крупнейшему из «отцов церкви» как к весьма уважаемо­му авторитету со стороны зачинателя итальянского гума-

Одним из самых выдающихся был Колюччо Салютати, (1331–1406), друг Петрарки и Бокаччо, длительное время канцлер Флорентийской республики много сделавший для распространения гуманистической образованности в ней. Он написал ряд произведений на морально-философские и другие темы.

Ученик Салютати Леонардо Бруни (1374–1444) тожемногие годы был канцлером Флоренции. Он уже хорошо владел греческим языком и перевел на латинский некото­рые диалоги Платона, а также произведения Плутарха, Демосфена. Бруни одним из первых понял неудовлетвори­тельность тех переводов Аристотеля, которые были осуще­ствлены в XIII в. Вильемом Мёрбеке. Сам он осуществил переводы «Этики Никомаха» (1417) и «Политики» (1438). Бруии пришлось защищать свои переводы от нападок со стороны тех консервативных католических клерикалов,

которые, как он выражался, считали что переводить следу­ет не то, что сказал Аристотель, а то, что он должен бьиг сказать [см. 55, с. 143]. Продолжая дело Салютати, Бруни расширял программу studia humanitatis (эти латинские словосочетания впервые были употреблены им), т. е. гума­нитарного образования, ориентированного на изучение античной культуры с позиций их современности. Одним из ее элементов и была переводческая деятельность Бруни. Перевод названных произведений Аристотеля (а не общефилософских и логических) был совершенно закономерен, ибо он полностью отвечал программе «гуманистических занятий», в центре которых стояла именно моральная философия. Одно из главных произведений самого Бруни называлось «Введение в моральную науку» (1421–1424). Бруни был также историком, автором труда «История флорентийского народа» (в 12-ти томах). Эту его работу современники ценили особенно высоко. Значение ее, в частности, связано с тем, что здесь впервые обозначена грань между античностью и средними веками (падение Римской империи). В последующей гуманистической исто­риографии появился и термин «средневековье» (medium aevum). Начиная с Бруни, страстного поклонника Данте и Петрарки, гуманисты все больше осознают принципиаль­ное отличие их времени и их культуры от времени и куль­туры эпохи средневековья.

В развитии философской мысли раннего итальянского гуманизма видное место принадлежит Поджо Браччолини (1380–1459), тоже ученику Салютати. Плодовитый автор очень много сделал и для выявления забытых произведений античной литературы, истории, философии. Важнейшая его находка – знаменитая поэма Лукреция Кара «О при­роде вещей» (1417).

Другой гуманистический философ того же круга – упоминавшийся выше Джаноццо Манетти (1396-1459), в молодости торговец и банкир (сам господь-бог в его пред­ставлении – банкир, строго наблюдающий за отпущенным им людям временем), затем видный государственный деятель Флоренции. Его важнейший философский трактат «О достоинстве и превосходстве человека» (De dignitate et excellentia hominis, 1451-1452).

Флорентийцем по происхождению, однако тесно свя­занным с римской курией был и выдающийся гуманист этого века Леон Батиста Альберти (1404–1472). Его дея­тельность – ярчайший пример универсальных стремлений гуманистов, которые в принципе обращаются ко всему

человеку, стремясь к его многостороннему выражению. Альберти – видный архитектор раннего Возрождения, он был также живописцем, поэтом, музыкантом. Вместе с тем он не только практик, но и теоретик искусства, автор трак­татов «Десять книг о зодчестве» (1452), «Три книги о живописи» (1435–1436). Обобщая опыт античной и со­временной ему архитектуры, углубляясь в проблемы искусства, он считал, что высшее эстетическое наслажде­ние доставляет та красота, которая создана самой приро­дой. Учиться у нее – первая задача художника. В отличие от всех названных выше гуманистов, Альберти интересо­вался и естественными науками, в особенности математи­кой, ибо хорошо видел ее необходимость для архитектора, скульптора, живописца.

Общая черта мировоззрения ранних гуманистов, выте­кавшая из свойственного им всем стремления максимально возродить идеи и дух античной культуры, сохраняя вместе с тем и все главное содержание христианского вероучения, состояла в его паганизации, насыщении античными, «язы­ческими» морально-философскими идеями. Например, Энео Сильвио Пикколомини, один из гуманистов этого Века, писал, что «христианство – не что иное, как новое, более полное изложение учения о высшем благе древних» (цит. по Зба, с. 59). Автор этого изречения стал впослед­ствии римским папой Пием II (1458–1464).

Не менее важной чертой гуманистического мировоззре­ния следует признать и антиклерикализм, выражавшийся в резко критическом отношении к профессиональным слу­жителям католической церкви, особенно к монахам, наибо­лее многочисленному ее корпусу. Бруни, а затем и Поджо Браччолини пишут диалоги «Против лицемеров», в кото­рых бичуются ханжество и развращенность не отдельных монахов, а монашества в целом. Сходные произведения писали и другие гуманисты, а тема разоблачения пороков профессиональных носителей христианского вероучения стала одной из острых тем их художественных произведе­ний, например «Декамерона» Боккаччо.

Гуманистический антропоцентризм и его философская суть. Об обращенности к человеку в определенном смысле можно говорить и применительно к христианскому (и даже к любому монотеистическому) мировоззрению. Однако присущий ему антропоцентризм в основном должен быть расценен как ущербно-фантастический антропоцентризм, поскольку в религиозном мировоззрении принцип антропо­центризма подчинен принципу геоцентризма. Хотя бог

и творит мир в принципе ради человека, но человека ущер­бного, отягченного грехопадением, обреченного на беспрос­ветный труд, на аскетическую жизнь.

Один из устоев религиозно-монотеистического миро­воззрения средневековья составляла идея уподобления богу (она восходила к Платону). Бог мыслился при этом как внемировое, сугубо трансцендентное, таинственное су­щество, субстанционально противопоставленное природе и человеку. Уподобление богу (обожение – theiosis, deificatio) при таких предпосылках становилось мистическим актом – тщетной попыткой слабого и конечного человека дотянуться до бесконечного и сверхприродного божествен­ного существа (за исключением мистико-пантеистических построений, пытавшихся ввести идею сходства, если не тождественности, божеской и человеческой субстанций).

Гуманисты, о которых идет сейчас речь, хотя и не сразу, отказались от такого псевдоантропоцентризма. Первым – а у них, можно сказать, даже единственным – предметом интересов стало человеческое бытие во многих его аспек­тах. Это не значит, что гуманисты, большинство которых были еще весьма религиозны, отказывались от бога и отвер­гали положения христианского вероучения. Нет, они этого не делали, да и не могли делать, но нередко игнорировали многие из этих положений и постепенно вставали на путь переосмысления понятия бога, его известного приближе­ния к человеку и т. п. Если религиозно-монотеистическое мировоззрение в целом утверждало, что сначала всегда должен стоять бог и лишь затем человек, то гуманисты стали руководствоваться тем, что выдвигали на первый план человека, а уж затем говорили о боге (конечно, это произошло не сразу и по-разному у разных гуманистов).

Среди ряда проблем нового осмысления человека гума­нистами одна из главных – это проблема человека как единства души и тела. Теистическо-аскетическое осмысле­ние этой проблемы, полностью уничижительное по отноше­нию к его телу и мнимо восхвалительное по отношению к его духу, было еще в самом конце XII в. сформулировано одним кардиналом, который вскоре стал могущественным папой Иннокентием III, в сочинении «О презрении к миру, или О ничтожестве человеческой жизни». В XIV и XV вв. это сочинение было широко распространено. Гуманисты полемизировали с ним и, опровергая его положения, фор­мулировали собственное понимание важнейшей антрополо­гической проблематики. Одно из наиболее интересных сочинений написал Манетти, и само название его – «О до-

стоинстве и превосходстве человека» – является как бы ответом на сочинение Иннокентия III.

В противоположность ему Манетти стремится к полной реабилитации телесного начала в человеке. Прекрасен весь мир, созданный богом для человека, но вершиной его творе­ния является только человек, тело которого многократно превосходит все другие тела. Как удивительны, например, его руки, эти «живые орудия», способные ко всякой работе! Человек – это «разумное, предусмотрительное и очень проницательное животное (. animal rationale, providum et sagax. » [55, с. 82], он отличается от последнего тем, что если каждое животное способно к какому-то одно­му занятию, то человек может заниматься любым из них. Духовно-телесный человек столь прекрасен, что он, будучи творением бога, вместе с тем служит основной моделью, по которой уже древние язычники, а за ними и христиане изображают своих богов, что способствует богопочитанию, особенно у более грубых и необразованных людей. Христианско-монотеистический тезис о творении мира богом для человека Манетти антропоцентрически заостряет против пренебрежительно-аскетической трактовки человека.

Можно также подметить, что креационизм Манетти довольно формален. Он не столько восторгается мудростью творца, как это типично для любого геоцентризма, особенно средневекового, сколько прославляет величественность и красоту созданной богом природы, которая даже пред­ставляется ему иногда как «искуснейшая и умнейшая, единственная учительница дел (sollertissima et callidissima atque profecto unica rerum magistra. )» [55, с. 81].

Произведение Манетти иногда создает впечатление, что природа у него вытеснила бога. Такое воззрение присуще и другим гуманистам данной эпохи (например, у Альберти и сочинении «О семье» имеются даже слова: «. природа, то есть бог» [см. 55, с. 46; 42, II, с. 320]). Но было бы преждев­ременно говорить о пантеизме, притом о натуралистиче­ском пантеизме Манетти, Альберти и других гуманистов данной эпохи. Природа как базис человека и его деятельно­сти интересует их еще очень мало, их антропология, во многом обогатившаяся по сравнению со схоластической за счет познания античного материала (как иногда и в резуль­тате их собственного опыта), еще почти совсем не под­креплена какими-то онтологическими принципами.

Сколь бы ни интересовала Манетти и других гумани­стов телесная природа человека, как бы ни подчеркивали они ее возвышенность и органическую необходимость для

жизни его духа, именно новые запросы человека и его многократно возросшая активность приводили их тогда не столько к сближению человека с природой, сколько к сбли­жению его с понятием бога. Для Манетти человек – «словно некий смертный бог» [55, с. 70], он как бы со­перник бога в творческой деятельности. Бог – творец всего сущего (хотя, как мы видели, творец довольно формаль­ный), человек же – творец великого и прекрасного цар­ства культуры, материальной и духовной. Манетти ука­зывает на некоторые наиболее удивительные творения человека – египетские пирамиды, римские башни, порази­тельный купол Флорентийского собора, построенный Бруналлески незадолго до того, как Манетти написал свое произведение. Как удивительный пример человеческой изобретательности он называет и Ноев ковчег, но говорит и о смелых путешествиях своих современников в Британ­ском и других морях (за несколько десятилетий до путеше­ствия Колумба). Здесь также названы и произведения античной и ренессансной живописи, как и поэтические творения, свидетельствующие об огромной творческой ода­ренности человека.

Все сказанное в этом отношении Манетти в различных вариантах было сформулировано и другими итальянскими гуманистами той эпохи. Можно поэтому утверждать, что антропоцентризм как фокус их мировоззрения означал замену понятия обожения как одного из основных понятий религиозно-аскетического мировоззрения средневековья понятием обожествления человека, его максимального сближения с богом на путях творческой деятельности, запечатленной тогда в стольких произведениях искусства, до сих пор восхищающих людей. Наиболее высокую оценку получило в этой связи поэтическое творчество. Только посредством его, полагали некоторые гуманисты, и можно постичь не досягаемого другими путями бога. Поэтому и великое произведение Данте, самим автором названное «Комедией», его восторженным поклонником Боккаччо, а затем и другими гуманистами было переименовано в «Бо­жественную комедию».

Историческое значение антропоцентрического обоже­ствления человека гуманистами рассматриваемой эпохи чрезвычайно велико в связи с тем, что оно вместо «царства Бога» (regnum Dei), неосуществимого на земле, выдвинуло идею «царства человека» (regnuin hoininis). Конечно, в тех условиях эта идея вполне утопична, ибо человеческий дух-творец мыслился здесь как самосущее начало. Но даже

и при этих предпосылках она означала эпохальный перево­рот в мировоззрении. Божественность человека означает для Манетти его мировое могущество, его право на все не только земное, но и небесное, включая планеты, звезды и даже ангелов, якобы созданных прежде всего для службы людям.

Огромную роль в гуманистическом антропоцентризме играет понятие человеческой деятельности, без которого нет нового понимания человека. Само это понятие со вре­мен Платона и стоиков и в особенности со времен «отцов церкви» составляло важнейший аспект категории свободы человеческой воли и ее отношения к божественному прови­дению, руководившему в принципе каждым человеком. Эти представления были, конечно, обязательны и для гумани­стов, выработавших, однако, свою позицию в этом трудней­шем вопросе философии. Весьма интересно здесь произве­дение Салютати «О фатуме, фортуне и случае» (De fato, fortuna et casu, 1396–1399; можно перевести и как «О роке, судьбе и случае»).

В этом произведении (остающемся в рукописи, но неоднократно исследовавшемся ренессансистами) и в сво­их письмах Салютати говорит о трех пониманиях фатума: 1) сила, исходившая от звезд, от неба; 2) порядок причин, восходящий к первой причине; 3) божественное провидение, управляющее как небесным, так и земным [см. 39, с. 57]. Первое понимание фатума совершенно неприемлема для христианства и должно быть отвергнуто. Вполне приемлемо только третье понимание. В нем божественный фатум не исключает свободы человеческой воли, согласующейся с ним на основе представления о благодати.

Более характерно для него, как и для других гумани­стов, представление о соотношении свободной воли с поня­тием фортуны. Понятие это широко употреблялось едва ли не всеми гуманистами, начиная с Петрарки, написавшего особый трактат «О средствах против всякой (т. е. как бла­гоприятной, так и неблагоприятной – В. С.) фортуны». В отличие от фатума, выражающего власть над человеком неких абсолютных, внеземных сил, фортуна выражает понятие социальной необходимости, причудливо склады­вавшейся в обществе развивающейся торговли и конку­ренции, все более усложнявшихся отношений между людь­ми в условиях возрастающего отчуждения от них результа­тов их деятельности. И вот по отношению к фортуне, сколь бы ни была она повелительной во множестве случаев, с наи­большей силой и проявляет себя свобода человеческой

воли. Если перед лицом фатума свобода человеческой воли остается сверхприродной тайной бога, то по отноше­нию к фортуне она в принципе в руках самого человека. Отсюда дружное провозглашение свободы человеческой воли всеми гуманистами рассматриваемой эпохи, начиная с Данте.

Весьма показательно в этом контексте отвержение ими так называемого астрологического детерминизма, в силу которого расположение звезд и небесных светил полностью предопределяет все особенности человеческой жизни, со­вершенно исключая свободу воли человека. Впрочем, отно­шение гуманистов к астрологии или к тому, что называли тогда этим именем, неоднозначно. Манетти, например, называет астрологами Фалеев и Архимеда заих наблюде­ние движений небесных светил и за умение предсказывать на этой основе солнечные и лунные затмения и даже уро­жаи хлеба, оливок и винограда (Фалес). Такое проявление «натуральной астрологии» – один из признаков боже­ственности человеческого ума. Другое дело астрология, как мы понимаем ее теперь (тогда ее называли «юдициарной»). Ее грубый и предельно упрощенный детерминизм скорее сближался Салютати с понятием фатума, но, как мы видели, отвергался даже в этом смысле.

Опираясь на понятие свободы воли, фактически ото­ждествляя его с понятием свободы, гуманисты всемерно подчеркивали жизненную необходимость человеческой де­ятельности и в этой связи решительно вступили на путь преодоления созерцательного понимания познания, кото­рый преобладал у античных философов и полностью опре­делял его средневековые трактовки. Манетти убежден, что «дар познавать и действовать», которым всемогущий бог наделил человека, лежит в основе могущества и самого человека [ см. 55, с. 70]. Прославление человеческой дея­тельности составляет один из основных лейтмотивов фило­софского мировоззрения Альберти. По его убеждению, сформулированному, в частности, в сочинении «О семье», вся природа, начиная с растений, свидетельствует о не­устанной деятельности. Тем более она должна быть свой­ственна человеку, который «рожден не для того, чтобы, покоясь, увядать (в бездействии), но чтобы находиться в действии» [55, с. 45]. При этом прославление человече­ской деятельности касалось множества ее конкретных аспектов – деятельности художественной, государствен­ной, военной, торговой, как и всякой трудовой, например ремесленной и т. п. Здесь проявлялась жизненная конкрет-

ность философских стремлений гуманистов как идеологов нарождавшегося буржуазного общества, преодолевавшего общество феодально-застойное. Всемерное подчеркивание роли деятельности как неотъемлемого и первостепенного компонента человеческой личности можно было бы про­иллюстрировать рядом рассуждении Альберти, в частности его соображениями о факторе времени, искусстве использо­вать его и т. п.

Все рассмотренные аспекты гуманистического антропо­центризма находили наиболее общее свое выражение в морально-этических построениях, рассуждениях, идеях, уче­ниях, так или иначе ориентированных на соответствующие доктрины античных философов. Именно морально-этиче­ский аспект составлял наиболее общее и характерное выражение studia humanitatis. При этом вполне законо­мерно для гуманистов рассматриваемого периода, что они начиная с Петрарки не видели почти никакой практиче­ской ценности в естественных науках (известное исключе­ние должно быть сделано здесь для Альберти), ибо их абстрактный натурфилософский уровень, присущий к тому же многим средневеково-схоластическим доктринам, дей­ствительно не имел тогда практического звучания. Ко­нечно, сосредоточенность на моральном аспекте человече­ской жизни (обычно переплетавшемся у гуманистов с ан­тропологическим, психологическим и другими ее аспекта­ми), к тому же ориентированном на абстрактного человека, на «человеческую природу», мы должны расценить как проявление идеализма. Но несмотря на это, невозможно не увидеть в гуманистическом морализировании, охватившем человека и как природное, и как социальное существо, эпохальных философских и социальных достижений.

В особенности они связаны с провозглашением принци­пиальной доброты человеческой природы и, что еще более важно, принципиального равенства всех людей, независи­мо от их рождения, от их принадлежности к тому или иному сословию. Уже Петрарка подчеркнул, что фортуна сильнее происхождения, социальной принадлежности че­ловека, но сам человек, его доблесть (virtus) должны быть сильнее фортуны (фортуна и доблесть борются за челове­ка). Определение человеческой личности через личные заслуги благодаря ее собственной деятельности, а не через родовую принадлежность к тому или иному сословию было, возможно, наиболее ярким выражением роли гуманистов как идеологов нарождавшегося буржуазного общества, от­рицавшего общество феодально-сословное.

Другой важнейший аспект морально-этических поисков гуманистов, особенно ярко выраженный Бруни, опирав­шимся на Аристотеля, состоял в подчеркивании органиче­ской необходимости общества, социальности для гармо­ничного развития и существования человеческой личности. Этические поиски гуманистов – понимание необходимо­сти дружбы, любви, человечности, подчеркивание блага общества как высшей цели человеческих стремлений – отражали во многом республиканские идеалы пополанских слоев итальянских городских коммун той эпохи. Это очень влиятельное тогда направление философской мысли и эти­ческих поисков гуманистов некоторые историки этого периода называют «гражданским (гражданственным) гу­манизмом».

Дата добавления: 2015-09-13 ; просмотров: 14 ; Нарушение авторских прав

Источник