За что лермонтова сослали в ссылку первый раз
За что Николай I отправил Лермонтова в ссылку на Кавказ
Своенравный характер отвел Лермонтову ничтожные 27 лет жизни, но судьба наделила его литературным талантом, обессмертившим его имя и обогатившим русскую культуру. Будучи своевольным человеком, Лермонтов не раз вступал в заочную схватку с императором Николаем I, который, желая поучить писателя, отправил его менять характер на кавказскую войну 1830-1840 годов.
Его университеты
Карьера военного не входила в планы Лермонтова, который без особых проблем поступил на нравственно-политический факультет Московского Университета, откуда спустя год перевелся на факультет словесности. Именно здесь на итоговом испытании по риторике он продемонстрировал комиссии удивительные знания сверх программы и полную неосведомлённость в лекциях, а также в свойственной ему манере вступил в споры с экзаменаторами и в качестве оценки получил пометку «посоветовано уйти».
В том же году поэт отправился в Петербург, чтобы продолжить обучение в стенах столичного университета. Но местные преподаватели отказались учитывать два года московской учебы и предложили Лермонтову зачисление на первый курс. Такой вариант его не устроил, и поэт решил стать воспитанником привилегированного военного училища – «Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров».
После двух лет обучения Лермонтов получил чин корнета, и в 1834 году был переведен в 7-й эскадрон лейб-гвардейского гусарского полка, который дислоцировался в Царском селе.
Первая ссылка на Кавказ
Конец спокойной службе пришел в 1837 году, когда возмущенный гибелью Пушкина Лермонтов написал прославленное стихотворение «Смерть поэта», в котором недвусмысленно намекал якобы на истинных виновников его уничтожения. Император Николай I назвал поэта за его вольнодумство преступником, приказал полковым врачам проверить Лермонтова на предмет сумасшествия и, понизив в звании, отправил в ссылку на Кавказ.
Там Лермонтов столкнулся с реалиями военной жизни, проникся сочувствием к кавказским горцам, боровшимся за свою свободу и не понимавшим безрезультатность своих желаний. В период первой ссылки поэт был всего лишь наблюдателем боевых действий, которые дали ему обширный материал для размышления и творчества. Понюхать пороху ему помешали старания бабушки и Жуковского, которые упросили императора смягчить наказание и вернуть нерадивого Лермонтова обратно.
Вторая ссылка
Причиной для второй ссылки стала дуэль с французом Барантом, о которой не было своевременно доложено начальству. Состоявшийся незамедлительно суд определил Лермонтову трехмесячную гауптвахту, лишение всех титулов и чинов, и ссылку на Кавказскую войну в звании рядового. Но Николай I проявил к поэту благосклонность и послал его воевать в чине корнета.
Прибыв в Тенгинский пехотный полк, Лермонтов стал адъютантом генерала Галафеева и активным участником кровопролитных боев, в которых проявлял мужество, хладнокровность, способность быстро оценивать ситуацию с правильным принятием решения.
Искренне уважая горцев, поэт, как офицер русской армии должен был сражаться с ними, и делал это уверенно и бесстрашно, не ведя счет убитых своею рукою оппонентов.
Валерик
Окрасив воды ручья в красный цвет, императорские солдаты одолели противника, и Лермонтов, как отчаянный участник сражения был представлен командованием к ордену Св. Владимира 4-й степени. Однако в высших эшелонах власти посчитали эту награду слишком завышенной для оценки действий ссыльного офицера и присвоили ему орден Св. Станислава 3-й степени.
Лермонтовский отряд
Впрочем, полковое руководство продолжало доверять бравому поэту и назначило его командиром отборного конного формирования, получившего название «лермонтовского отряда». Предпочитая огнестрельному оружию кинжалы и шашки «лермонтовские кавалеристы» своими неожиданными вылазками приводили горцев в замешательство, беспощадно выполняя свой долг.
Императорская благодарность
По окончании кавказской войны в 1840 году в качестве благодарности за лихую службу генерал Граббе рекомендовал не жалевшего себя в бою Лермонтова наградить золотой саблей «За храбрость», которая позволяла опальному поэту восстановиться в гвардии.
Но император собственноручно вычеркнул его имя из наградного листа, а когда писатель подал прошение об отставке, не удовлетворил его, отправив Лермонтова обратно в Тенгинский пехотный полк. Дабы больше не решать вопросы с награждением неугодного литератора, но отважного воина, Николай I приказал командиру полка больше не пускать Лермонтова на фронт, чтобы у него не было повода отличиться.
Но в действующую армию поэт больше не вернулся, поскольку по пути в полк, заехал на лечение в Пятигорск, где 15 июля 1841 умер на дуэли с Мартыновым.
Мой Лермонтов. Первая ссылка
В Пятигорске Лермонтов вёл привычный образ жизни: кутил, крутил романы с девицами, заводил новые знакомства. Встретил он здесь и своего старого знакомого, Николая Михайловича Сатина, с которым когда-то учился в Московском университетском пансионе. Сатин, в отличие от Лермонтова, близко сошёлся с Герценом и Огарёвым. В 1835 году он был вместе с ними арестован и выслан в Симбирскую губернию, а в 1837 тяжело заболел ревматизмом и был переведён на Кавказ, где усиленно лечился водами. Сатин тоже писал стихи, но больше известен своими переводами из Байрона и Шекспира. Он один из немногих, лично знавших Лермонтова людей, оставивший о нём воспоминания:
«С Лермонтовым мы встретились, как старые товарищи. Мы встретились уже молодыми людьми и, разумеется, школьные неудовольствия были взаимно забыты. Я сказал, что был серьёзно болен и почти недвижим. Лермонтов, напротив, пользовался всем здоровьем и вёл светскую, рассеянную жизнь. Он был знаком со всем «водяным обществом» (тогда очень многочисленным), участвовал на всех обедах, пикниках и праздниках. Такая, по-видимому, пустая жизнь не пропадала, впрочем, для него даром: он писал тогда свою «Княжну Мери» и зорко наблюдал за встречающимися ему личностями. Те, которые были в 1837 году в Пятигорске, вероятно, давно узнали и княжну Мери, и Грушницкого, и в особенности милого, умного и оригинального доктора Майера. »
Местный врач Н.В. Майер, числившийся при командующем войсками на Линии генерале Вельяминове, лечил военных больных на Кавказских Минеральных Водах. Он послужил прототипом доктора Вернера в повести Лермонтова «Княжна Мери». После выхода романа «Герой нашего времени» Майер был очень возмущён тем, как он был изображён и даже написал в письме своему другу ;.М. Сатину о Лермонтове:
«Ничтожный человек, ничтожный талант».
Практически все реальные люди, запечатлённые Михаилом Лермонтовым в его стихах и прозе, негодуют и оскорбляются тем, как он это сделал.
После Тифлиса, Мишель пожил, сколько хотел, в Пятигорске, потом в Ставрополе, затем побывал в Елисаветграде, в Москве и, конечно, в Петербурге. В столице Лермонтов постарался задержаться подольше. Сохранилось его письмо генерал-майору П.И.Петрову:
«Петербург, 1 февраля 1838 г.
Любезный дядюшка Павел Иванович. Наконец, приехав в Петербург, после долгих странствований и многих плясок в Москве, я благословил, во-первых всемогущего Аллаха, разостлал ковёр отдохновения, закурил чубук удовольствия и взял в руки перо благодарности и приятных воспоминаний. Бабушка выздоровела от моего приезда и надеется, что со временем меня опять переведут в лейб-гусары; и теперь я ещё здесь обмундировываюсь; но мне скоро грозит приятное путешествие в великий Новгород, ужасный Новгород…»
В Петербурге Лермонтов побывал в гостях у Жуковского, читал тому свои новые стихи и получил в подарок экземпляр «Ундины» с автографом. Но в литературные круги Мишеля по-прежнему не допускают.
В конце концов, Лермонтов всё же вынужден покинуть столицу и отправиться к новому месту службы. Ехал он, как обычно, не спеша, и прибыл в Новгород лишь 25 февраля 1838 года. Лейб-гвардии Гродненский гусарский полк в то время дислоцировался в 145 верстах от столицы империи в местечке Селищи в знаменитых селищинских казармах. В Новгороде Лермонтов задерживаться не стал и 26 февраля 1838 года явился к командиру полка князю Багратиону-Имеретинскому. Он получил назначение в 4-й эскадрон, а на другой день, 27-го числа, уже дежурил. Здесь у Мишеля не было дядюшки-генерала, который простил бы ему столь долгое путешествие к месту службы – пришлось отрабатывать опоздание.
Впрочем, и в этом полку Лермонтов надолго не задержался, ведь его бабушка, Елизавета Алексеевна, неустанно хлопотала о переводе внука в стольный Петербург. По её просьбе граф Бенкендорф уже 28 марта 1838 года писал военному министру Чернышёву:
«Родная бабка его, вдова Гвардии Поручика Арсеньева, огорчённая невозможностью беспрерывно видеть его, ибо по старости своей она уже не в состоянии переехать в Новгород, осмеливается всеподданнейше повергнуть к стопам его Императорского Величества просьбу свою о… переводе внука её Лейб-гвардии в Гусарский полк, дабы она могла в глубокой старости (ей уже 80 лет) спокойно наслаждаться небольшим остатком жизни и внушать своему внуку правила чистой нравственности и преданность монарху.
Принимая живейшее участие в просьбе этой доброй и почтенной старушки и душевно желая содействовать к доставлению ей в престарелых летах сего великого утешения и счастия видеть при себе единственного внука своего, я имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство в особенное, личное мне одолжение испросить у Государя императора к празднику Св. Пасхи Всемилостивейшее, совершенное прощение корнету Лермантову, и перевод его Лейб-Гвардии в Гусарский полк.
Генерал-Адъютант Граф Бенкендорф».
Вот так, оказывается, на самом деле «преследовал» опального поэта Лермонтова главный жандарм России граф А.Х. Бенкендорф! В результате Мишель прослужил под Новгородом всего полтора месяца и уже 9 апреля 1838 года был переведён в Царское Село в свой прежний лейб-гвардии Гусарский полк. Насколько известно, за время пребывания в Селищах Лермонтов шесть раз дежурил по полку и два раза был на церковном параде. Здесь с ним никто не нянчился, да и поэтом не считал.
Некоторые литературоведы пишут, что, несмотря на краткость пребывания Лермонтова в Лейб-гвардии Гродненском гусарском полку, он успел приобрести среди товарищей по службе уважение и авторитет как офицер и поэт. Однако, один из его сослуживцев, А.И. Арнольди, по данному поводу написал позднее в своих мемуарах следующее:
«Лермонтов в то время не имел ещё репутации увенчанного лаврами поэта, которую приобрёл впоследствии и которая сложилась за ним благодаря достоинству его стиха, и мы, не предвидя в нём будущей славы России, смотрели на него совершенно равнодушно…»
Что же касается офицерской удали, то надо понимать специфику гусарской службы. В казармах не было иных развлечений, кроме вечеринок с вином и картами. Известно, что Лермонтов в Селищах в первый же вечер проиграл за карточным столом 800 рублей! Четыре офицерских жалованья за раз! Таких «удальцов» в любом карточном обществе будут носить на руках. Кроме того, в свободное от службы время Лермонтов позволял себе довольно часто отъезжать в Петербург, а ведь это 145 вёрст туда и столько же обратно! Кто ещё из товарищей Лермонтова по службе мог себе позволить такое? Так что, словами Пушкина можно сказать: «Он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог!», однако то ли это уважение, которого достоин именно офицер? Всё тот же Александр Арнольди, ставший позднее генералом от кавалерии, участником Кавказских походов и русско-турецкой войны 1877—1878 годов, военным губернатором Софии писал в своих мемуарах:
«Он был препустой малый, плохой офицер и поэт неважный. В то время мы все писали такие стихи. Я жил с Лермонтовым в одной квартире, я видел не раз, как он писал. Сидит, сидит, изгрызёт множество перьев, наломает карандашей и напишет несколько строк. Ну, разве это поэт?»
Конечно, Арнольди пристрастен в своих оценках личности Лермонтова, а кто – нет? Ведь даже обычный стакан, наполовину наполненный водой, разные люди видят неодинаково: для одних он наполовину полон, а для других – наполовину пуст. А тут – живой человек! Но, очевидно, что мнение Арнольди о Лермонтове было на чём-то основано. По-видимому, оно не раз обсуждалось в различных офицерских компаниях и в конечном итоге сложилось именно таким. И скорее всего не только у него одного, раз этот человек в своих мемуарах говорит о Лермонтове не только от своего лица, но и неоднократно употребляет слово «мы». Вот и Ю. Елец в своей «Истории лейб-гвардии Гродненского гусарского полка» пишет:
«За свое пребывание в полку Лермонтов не оставил по себе того неприятного впечатления, каким полны отзывы многих сталкивавшихся с ним лиц. Правда, отзывы гродненских офицеров о Лермонтове устанавливали одно общее мнение о язвительности его характера, но это свойство не мешало Лермонтову быть коноводом всех гусарских затей и пирушек…»
Вот так и прошла первая ссылка Михаила Лермонтова – в туристических походах по Кавказу, балах и офицерских пирушках.
За что Николай I отправил Лермонтова в ссылку на Кавказ
Своенравный характер отвел Лермонтову ничтожные 27 лет жизни, но судьба наделила его литературным талантом, обессмертившим его имя и обогатившим русскую культуру. Будучи своевольным человеком, Лермонтов не раз вступал в заочную схватку с императором Николаем I, который, желая поучить писателя, отправил его менять характер на кавказскую войну 1830-1840 годов.
Его университеты
Карьера военного не входила в планы Лермонтова, который без особых проблем поступил на нравственно-политический факультет Московского Университета, откуда спустя год перевелся на факультет словесности. Именно здесь на итоговом испытании по риторике он продемонстрировал комиссии удивительные знания сверх программы и полную неосведомлённость в лекциях, а также в свойственной ему манере вступил в споры с экзаменаторами и в качестве оценки получил пометку «посоветовано уйти».
В том же году поэт отправился в Петербург, чтобы продолжить обучение в стенах столичного университета. Но местные преподаватели отказались учитывать два года московской учебы и предложили Лермонтову зачисление на первый курс. Такой вариант его не устроил, и поэт решил стать воспитанником привилегированного военного училища – «Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров».
После двух лет обучения Лермонтов получил чин корнета, и в 1834 году был переведен в 7-й эскадрон лейб-гвардейского гусарского полка, который дислоцировался в Царском селе.
Первая ссылка на Кавказ
Конец спокойной службе пришел в 1837 году, когда возмущенный гибелью Пушкина Лермонтов написал прославленное стихотворение «Смерть поэта», в котором недвусмысленно намекал якобы на истинных виновников его уничтожения. Император Николай I назвал поэта за его вольнодумство преступником, приказал полковым врачам проверить Лермонтова на предмет сумасшествия и, понизив в звании, отправил в ссылку на Кавказ.
Там Лермонтов столкнулся с реалиями военной жизни, проникся сочувствием к кавказским горцам, боровшимся за свою свободу и не понимавшим безрезультатность своих желаний. В период первой ссылки поэт был всего лишь наблюдателем боевых действий, которые дали ему обширный материал для размышления и творчества. Понюхать пороху ему помешали старания бабушки и Жуковского, которые упросили императора смягчить наказание и вернуть нерадивого Лермонтова обратно.
Вторая ссылка
Причиной для второй ссылки стала дуэль с французом Барантом, о которой не было своевременно доложено начальству. Состоявшийся незамедлительно суд определил Лермонтову трехмесячную гауптвахту, лишение всех титулов и чинов, и ссылку на Кавказскую войну в звании рядового. Но Николай I проявил к поэту благосклонность и послал его воевать в чине корнета.
Прибыв в Тенгинский пехотный полк, Лермонтов стал адъютантом генерала Галафеева и активным участником кровопролитных боев, в которых проявлял мужество, хладнокровность, способность быстро оценивать ситуацию с правильным принятием решения.
Искренне уважая горцев, поэт, как офицер русской армии должен был сражаться с ними, и делал это уверенно и бесстрашно, не ведя счет убитых своею рукою оппонентов.
Окрасив воды ручья в красный цвет, императорские солдаты одолели противника, и Лермонтов, как отчаянный участник сражения был представлен командованием к ордену Св. Владимира 4-й степени. Однако в высших эшелонах власти посчитали эту награду слишком завышенной для оценки действий ссыльного офицера и присвоили ему орден Св. Станислава 3-й степени.
Лермонтовский отряд
Впрочем, полковое руководство продолжало доверять бравому поэту и назначило его командиром отборного конного формирования, получившего название «лермонтовского отряда». Предпочитая огнестрельному оружию кинжалы и шашки «лермонтовские кавалеристы» своими неожиданными вылазками приводили горцев в замешательство, беспощадно выполняя свой долг.
Императорская благодарность
По окончании кавказской войны в 1840 году в качестве благодарности за лихую службу генерал Граббе рекомендовал не жалевшего себя в бою Лермонтова наградить золотой саблей «За храбрость», которая позволяла опальному поэту восстановиться в гвардии.
Но император собственноручно вычеркнул его имя из наградного листа, а когда писатель подал прошение об отставке, не удовлетворил его, отправив Лермонтова обратно в Тенгинский пехотный полк. Дабы больше не решать вопросы с награждением неугодного литератора, но отважного воина, Николай I приказал командиру полка больше не пускать Лермонтова на фронт, чтобы у него не было повода отличиться.
Но в действующую армию поэт больше не вернулся, поскольку по пути в полк, заехал на лечение в Пятигорск, где 15 июля 1841 умер на дуэли с Мартыновым.
Лермонтов на Кавказе
Автор: Пётр Красовский
 Все статьи на QRZ.RU Экспорт статей с сервера QRZ.RU Все статьи категории «Наша история» |
Материал как повод к учреждению диплома.
…«Синие горы Кавказа, приветствую вас! Вы взлелеяли детство моё; вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, вы к небу меня приучили, и я с той поры всё мечтаю об вас да о небе…». Этими вдохновенными словами Лермонтов выразил своё отношение к первым его поездкам на Кавказ в детские годы. Впервые он побывал на Кавказе в четырёхлетнем возрасте в 1818 году, а затем в 1820 и 1825 годах. Его бабушка Елизавета Алексеевна Арсеньева привозила любимого внука на Горячие Воды, так тогда до 1830 года назывался Пятигорск, чтобы поправить его здоровье. Этот край в предгорьях Северного Кавказа занял особое место в жизни Лермонтова. Здесь он не раз находил приют в годы изгнаний.
Первые свои, по сути автобиографические произведения, посвящённые Кавказу, он создавал в разные годы, будучи уже воспитанником университетского пансиона, студентом Московского Университета, а затем юнкером в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров в Петербурге. А уже в зрелые годы в его литературных произведениях раскрылась истинно русская душа поэта, его гражданское мужество и удивительная способность проникать в существо тяжелой жизни людей в условиях крепостного права. Это понимание общества отмечалось уже в ранних его стихах. Создавая свои произведения, Лермонтов придавал некоторым из них аллегоричные формы узнаваемых обстоятельств и персонажей. В стихотворении «Парус», например, выражено его личное мнение о состоянии мрачного народного моря его времени, требующего бури перемен обретающих покой. А в драме «Маскарад» с обличительной силой изображен «век нынешний, блестящий, но ничтожный», где показана жизнь петербургского великосветского общества, которая представлялась ему как пустой и лживый маскарад. Он знал себе цену, рассказав о ней про «дубовый листок, оторвавшийся от ветки родимой». Такой гений мог родиться только на российской земле.
В те годы Кавказ был местом ссылки людей, по каким – либо причинам неугодным царской России. Среди них был и Лермонтов. Он был сослан на Кавказ по делу «О непозволительных стихах, написанных корнетом лейб – гвардии Гусарского полка Лермонтовым». 29 января 1837 года скончался смертельно раненый на дуэли Пушкин. Его убийство потрясло Лермонтова, и он пишет стихотворение «Смерть поэта», в котором выражает свой протест с обличением тех, кто погубил поэта. На донесении царю шефа жандармов Бенкендорфа, в котором говорилось: «Вступление к этому сочинению дерзко, а конец – бесстыдное вольнодумство более чем преступно», резолюция Николая I: «Мы поступим с ним согласно закону». написал он, отправляя в ссылку «под пули черкесов». К счастью они пролетали мимо него. Но трагическая гибель Лермонтова потрясла тогдашнюю общественность своей нелепостью.
До наших дней дошли свидетельства современников Лермонтова о событиях, предшествующих трагической гибели поэта до и после неё. Бывая в Пятигорске, Лермонтов постоянно встречался не только со своими друзьями и хорошими знакомыми, но и с явными и тайными врагами. В его недолгой жизни таких было много. Среди них был и Мартынов, получивший позорное имя убийцы поэта. Человек себялюбивый, озлобленный неудачной военной карьерой, готовый стать орудием любой провокации недругов поэта. Постоянно находился в обычном экстравагантном одеянии – в черкеске с засученными рукавами, с огромным кинжалом и шашкой на поясе. И вот эта форма его одежды стала невинной шуткой Лермонтова, сказанной им дамам на вечере в доме Верзилиных, одном из наиболее известных в Пятигорске того времени: «Горец с большим кинжалом». Услышав эту шутку, побледневший Мартынов, давно питавший скрытую личную неприязнь к Лермонтову, подошел к нему и гневно сказал: «Сколько раз просил я Вас оставить свои шутки при дамах». На что удивлённый Лермонтов спросил: «Что ж, на дуэль что ли вызовешь меня за это?». Мартынов ответил утвердительно и назвал день дуэли.
Статью подготовил по материалам музея – заповедника «Домик Лермонтова» и собственных впечатлений о творчестве Лермонтова и прислал Пётр Красовский RW3ZH, (ex UA6GY).
Послесловие к статье.
Оно относится непосредственно к авторской статье «Лермонтов на Кавказе», где автор, опережая событие, с детской наивностью поведал читателям о разработке радиолюбителями минеральных вод и Георгиевска положения к учреждаемому ими электронному диплому «Лермонтов на Кавказе», за что приносит им свои извинения.
На момент подготовки и написания статьи такое желание высказали радиолюбители Георгиевска, Ессентуков и Пятигорска. Спустя некоторое время оказалось, что вопрос учреждения диплома просто завис в неизвестности. Попытки автора установить через радиолюбителей контакт с радиоклубами края по учреждению диплома, были проигнорированы.
Для учреждения диплома нужен коллектив единомышленников, но такого к великому сожалению там, видимо,нет.Как нет и желания заниматься разработкой положения о дипломе.Это же ведь трудно, надо мозгами шевелить! А что может быть проще, чем для получения диплома надо провести всего 27 QSO (по числу прожитых им лет) на различных диапазонах различными видами связи по стандартной схеме за период со дня его рождения по день гибели?
Быть диплому или нет,вот в чём вопрос. Станет ли этот диплом одной из страниц всенародной памяти бессмертия и славы великого поэта России зависит от нас.
Послесловие подготовил П.Красовский RW3ZH (ex UA6GY)
Попов А.В.: Лермонтов на Кавказе
В первой ссылке.
В Пятигорске
В Пятигорске
«Я теперь на водах, пью и купаюсь, словом, веду жизнь настоящей утки, — писал Лермонтов из Пятигорска 31 мая 1837 года М. А. Лопухиной. — У меня здесь очень хорошее помещение; каждое утро из своего окна смотрю на всю цепь снежных гор и на Эльбрус; вот и теперь, сидя за письмом к вам, я по временам кладу перо, чтобы взглянуть на этих великанов: так они прекрасны и величественны. Надеюсь порядком скучать всё время, покуда останусь на водах, и хотя очень легко завести знакомства, однако я стараюсь избегать их. Ежедневно хожу по горам и уж от этого одного укрепил себе ноги; хожу постоянно: ни жара, ни дождь меня не останавливают. Вот вам мой образ жизни, милый друг; особенно хорошего тут нет, но. когда я выздоровлю и когда здесь будет государь, отправлюсь в осеннюю экспедицию против черкесов».
Кавказский офицер Э. В. Бриммер, прошедший курс лечения в Пятигорске во второй половине двадцатых годов прошлого столетия, вспоминает единообразные наставления врача:
«Вы будете пить из Михайловского источника два стакана утром и два вечером; сабанеевские ванны — 10 минут, увеличивая время до 20 минут и полчаса; так и питьё — до 12 стаканов в день; 10 ванн сабанеевских, 20 ермоловских и 10 александровских».
«Первые были, кажется, 28 градусов, вторые 35 градусов, а третьи — 40 градусов, — повествует Бриммер. — Когда пациенты сходились и поверяли друг другу данные наставления, то сходство их смущало мнительных, которые всегда желают, чтобы и судьба, и доктора пеклись о них особенно; молодёжь же говорила, что докторам нельзя входить в подробности всех болезней, что для этого у них записаны все источники один за другим и, по приходе больных, они назначают им пить по порядку записанные у них источники — кому какой пришёлся. «
«Испарившись до нельзя в ермоловских ваннах, — продолжает рассказчик, — неутомимый эскулап непременно настоял, чтобы я взял назначенные мне 10 александровских ванн, вероятно, чтобы совершенно выварить меня. Этот александровский ключ был весьма замечательное явление природы: он находился на верхней плоскости горы и бил из камня ключом, почти кулак в объёме. Над этим камнем, который был почвою горы, выстроили домик с двумя отделениями — для мужчин и женщин. В мужской половине находился самый ключ серной минеральной воды, температурою 40° R. Когда в камне над ключом была высечена ванна, то ключ уменьшился в объёме на половину, но зато вода выходила из трёх расселин в самой ванне и ещё сбоку — из дудочки в палец толщиною. Вода была горяча, но удивительно легко в ней просиживали от 2 до 7 минут, и всякую минуту пили по стакану из дудочки, для чего у сторожа были песочные часы. После ванны, в просторном предбаннике отдыхали непременно двадцать минут. Казалось бы, что после такой усиленной транспирации человек должен ослабнуть, что и было при других ваннах, но, выйдя из александровской, я чувствовал себя легко, и если бы не голод, настойчиво навязывающийся к завтраку, то не вошёл бы в квартиру. Из мужской половины ключ был проведён на женскую, прямо в ванну; устройство было то же. Ожидали очереди войти в ванну на галлерее с перильцами и весьма малым навесом. Кто прежде пришёл, тот прежде брал и ванну. Если приходилось долго ждать — предложишь руку знакомой даме, пойдёшь с ней гулять по горе. » 77
Лермонтов, несомненно, прошёл этот же курс лечения, ибо он, как об этом упоминалось выше, писал из Пятигорска во время лечения, что он ведёт жизнь настоящей утки: пьёт и купается в горячих серных ключах. Серные источники подействовали очень благотворно: «в месяц меня воды совсем поправили», — писал поэт своему другу С. А. Раевскому.
Сведения о Пятигорске 30-х годов прошлого столетия очень скудны. Многие авторы обычно заимствуют их из «Трёх писем о Пятигорске», напечатанных в 1847 году в газете «Кавказ» и затем перепечатанных в «Сборнике» газеты «Кавказ» за второе полугодие 1847 года. К сожалению, внимательное чтение «Трёх писем о Пятигорске» показывает, что данные о городке (тогда ещё нельзя было назвать Пятигорск городом), которые сообщал их автор, чиновник, много лет проживший на Кавказе, относятся ко второй половине 40-х годов, т. е. к тому времени, когда Лермонтова уже не было в живых. Более точное описание Пятигорска дал декабрист А. Е. Розен, отдыхавший здесь вслед за Лермонтовым, в 1838 году. «Город построен на левом берету Подкумка, — вспоминал автор «Записок декабриста», — на покатости Машука, имеет одну главную улицу с бульваром, который ведёт в гору, на коей рассажена виноградная аллея, близ Елизаветинского источника, где устроена крытая галлерея. В различных местах горы, в недальнем расстоянии, бьют серные ключи различной температуры, от 21 до 37° теплоты; при них устроены роскошно обширная купальня Николаевская и скромные купальни Александровская, Ермоловская, Сабанеевская, Варвар- циевская и Елизаветинская. При тихой погоде летом, при тумане зимою по всему городу распространяется сильный серный запах. Пятигорск, безлюдный, тихий городок зимою, вдруг в попо- ловине мая переполнился приезжими и закипел. Посетители были большей частью из наших степных губерний, немного из обеих столиц, а всего более было офицеров Кавказского корпуса. Пестрота одежды, форм, моды чрезвычайно разительна в Пятигорске, оттого что, кроме русского и европейского покроя, можно видеть и азиатский. По вечерам бульвар переполнен прогуливающимися, близ Николаевских ванн играет военная музыка; тут я в первый раз услышал Норму. Офицеры в черкесском наряде гарцуют на славнейших черкесских конях. Раз в неделю бывают собрания, танцуют здоровые и больные, играют в карты, как везде. Машук служит хорошим местом для прогулки, на вершине Эолова арфа немного расстроена; посетители охотно ездят за город семь вёрст в Шотландскую колонию». 78
Сезон 1837 года, как вспоминают современники, был большой. В Пятигорске поэт встретил своих однокашников по школе, гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров — А. М. Миклашевского, Н. С. Мартынова и Г. П. Самсонова и товарища по Московскому благородному пансиону Н. М. Сатина. Здесь же его обрадовала встреча со ставропольским приятелем доктором Майером, который обычно летом выезжал из Ставрополя на воды.
У Сатина произошла первая встреча Лермонтова с Белинским, который в этот сезон также лечился в Пятигорске.
«Лермонтов приходил ко мне почти ежедневно после обеда отдохнуть и поболтать, — пишет Сатин в своих воспоминаниях. — В одно из таких посещений он встретился у меня с Белинским.
Познакомились и дело шло ладно, пока разговор вертелся о разных пустяках.
Но Белинский не мог долго удовлетворяться пустословием. На столе у меня лежал том записок Дидерота; взяв его и перелистав, он с увлечением начал говорить о французских энциклопедистах и остановился на Вольтере, которого именно он в то время читал. Такой переход от пустого разговора к серьёзному разбудил юмор Лермонтова, На серьёзные мнения Белинского он начал отвечать разными шуточками; это явно сердило Белинского, который начал горячиться; горячность же Белинского более и более возбуждала юмор Лермонтова, который хохотал от души и сыпал разными шутками.
— Да я вот что скажу вам о вашем Вольтере, — сказал он в заключение, — если бы он явился теперь к нам в Чембары, то его ни в одном порядочном доме не взяли бы в гувернёры.
Такая неожиданная выходка. совершенно озадачила Белинского. Он в течение нескольких секунд смотрел молча на Лермонтова, потом, взяв фуражку и едва кивнув головой, вышел из комнаты.
Так встретились и разошлись в первый раз эти две замечательные личности. Через два или три года они глубоко уважали и ценили друг друга». 79
В последние годы многие крупные исследователи творчества Лермонтова ставили под сомнение достоверность воспоминаний Сатина. Так, проф. Л. П. Семёнов полагал, что к воспоминаниям Сатина надо относиться осторожно, ибо, по его мнению, «они кажутся тенденциозными и не вполне достоверными. В обширной литературе о Белинском и Лермонтове нет, помимо сообщения Сатина, какого-либо источника, подтверждающего «ссору» великого критика и молодого гениального поэта при их первом знакомстве».
Проф. Н. Л. Бродский в своём сообщении «Лермонтов и Белинский на Кавказе в 1837 году» также пришёл к выводу, что якобы «достоверность воспоминаний Н. М. Сатина весьма сомнительна. Доверяясь им, можно установить один биографический факт: Лермонтов и Белинский встретились в Пятигорске летом 1837 года — и одно предположение: между поэтом и критиком произошла беседа, вскрывшая их расхождение в оценке просветительной философии XVIII века». 80
— великий просветитель или Вольтер — поэт, а Вольтер — политический делец, апологет «просвещённого абсолютизма», Вольтер — человек очень невысоких моральных качеств, Вольтер — камергер Фридриха II и пенсионер Екатерины II. Для Лермонтова, отвергавшего, не в пример Вольтеру, ориентацию на милость двора и бросившего в стихах «Смерть поэта» вызов великосветской челяди, стоявшей у трона Николая I, большое значение имела опубликованная в 1836 году в третьей книге «Современника» статья Пушкина «Вольтер», осуждавшая политические компромиссы и моральную нечистоплотность Вольтера. Белинский же, под влиянием либеральных иллюзий Станкевича и Бакунина, в это время полагал, что вся надежда России на просвещение, а не на перевороты. Вольтер — как идеолог просвещённого абсолютизма особенно занимал Белинского. Таким образом, правота Н. М. Сатина как мемуариста в этой части его рассказов остаётся непоколебленной. 81
Одна из причин резкости столкновения между Белинским и Лермонтовым заключалась, как мы на это не раз указывали, в горячей убеждённости Белинского в непогрешимости его суждений и в его резко отрицательном отношении ко всему тому, что он считал вредным заблуждением, которое некоторыми современниками великого критика расценивалось, как наклонность к диктаторству. 82
Подобно современнику Белинского В. Н. Майкову, Лермонтов мог обратить внимание не только на содержание суждений Белинского, но и на их тон и вообразить своё самолюбие обиженным. Что у Белинского в это время была такая нетерпимость к чужим мнениям, показывает недавно опубликованное письмо Н. М. Сатина Белинскому, отправленное из Ставрополя 7 ноября 1837 года.
«Кстати, о резкости, — читаем мы в этом весьма любопытном письме; — это главное обвинение против тебя. Твои суждения вообще слишком резки и вместе с этим им не достаёт прочного основания. Примеры: Шатобриан — идиот, Ламартин — пошляк. и прочая, и прочая. К чему это. Односторонность — качество наших московских профессоров — есть твой недостаток, порок. — Твоя сторона прекрасна, благородна, но зачем же пренебрегать другими сторонами, зачем бросать на них незаслуженное проклятие. » 83
Дом, где летом 1837 года произошло знакомство Белинского и Лермонтова, сохранился в Пятигорске до сих пор. Это дом № 28 по Советскому проспекту, угол улицы Карла Маркса. На литографии Пятигорска 1839 года он красуется рядом с ресторацией (сожжённое немцами в 1942 г. здание Бальнеологического института), выделяясь своим нарядным фасадом на фоне остальных скромных домиков Пятигорска. Колонн на фасаде дома уже нет, но сам дом и надворный флигель сохранились. На плане Пятигорска тридцатых годов прошлого столетия дом этот значится под № 15, как принадлежащий помещикам Арешевым.
Архив Вольховского, обнаруженный несколько лет тому назад И. К. Ениколоповым, наглядно показывает благожелательное, даже сострадательное отношение Вольховского к пострадавшим декабристам: письма родных П. Коновницина, адресованные Вольховскому, проникнуты, по словам И. К. Ениколопо- ва, признательностью и упованием на него.
Не меньшее сочувствие находили у Вольховского его друзья по лицею. И. К. Ениколопов опубликовал следующий отрывок из письма лицеиста позднейшего выпуска к Вольховскому: «Не нахожу слов выразить благодарность мою за старание Ваше об определении меня в Грузии. Все воспитанники лицея привыкли ожидать от Вас больше, чем от кого бы то ни было, неизменных чувств прежнего товарищества. «
Как показывает опубликованное А. Михайловой письмо В. Д. Вольховского родственнику Лермонтова генерал-майору А. И. Философову, хлопотавшему за Лермонтова перед своим бывшим боевым товарищем, начальник штаба Отдельного Кавказского корпуса принял живейшее участие в судьбе опального прапорщика.
«Письмо твоё, любезнейший и почтеннейший Алексей Илларионович, от 19 мая, — писал Вольховский Философову, — получил я только в начале июля в Пятигорске и вместе с ним нашёл там молодого родственника твоего Лермонтова. Не нужно тебе говорить, что я готов и рад содействовать добрым твоим намерениям на счёт его: кто не был молод и неопытен? На первый случай, скажу, что он по желанию ген. Петрова, тоже родственника своего, командирован за Кубань в отряд ген. Вельяминова: два, три месяца экспедиции против горцев могут быть ему небесполезны — это предействительное прохладительное средство (calnont — успокаивающее. — А. П.), а сверх того лучший способ заглушить проступок. Государь так милостив, что ни одно отличие не останется без внимания его. По возвращении Лермонтова из экспедиции постараюсь действовать на счёт его в твоём смысле».
Таким образом, окончательно установлено, что по настоянию «любезнейшего дядюшки» П. И. Петрова Лермонтов получил возможность принять участие в экспедиции генерала Вельяминова.
18 июля 1837 года поэт писал Елизавете Алексеевне Арсеньевой:
«Милая бабушка, пишу к вам по тяжёлой почте, потому что третьего дня по экстра-почте не успел, ибо ездил на железные воды и, виноват, совсем забыл, что там письма не принимают; боюсь, чтобы вы не стали беспокоиться, что одну почту нет письма. Эскадрон нашего полка, к которому барон Розен велел меня причислить, будет находиться в Анапе на берегу Чёрного моря при встрече государя, тут же, где отряд Вельяминова, и, следовательно, я с вод не поеду в Грузию. Итак, прошу Вас, милая бабушка, продолжайте адресовать письма на имя Павла Ивановича Петрова и напишите к нему: он обещался мне доставлять их туда; иначе нельзя, ибо оттуда сообщение сюда очень трудно, и почта не ходит, а депеши с нарочным отправляют». Дальше поэт сообщал известия о своём родственнике Монго-Столыпине, уехавшем вслед за Лермонтовым на Кавказ и прикомандированном к одному из казачьих полков в отряде Вельяминова: «он здоров, и некоторые офицеры, которые оттуда сюда приехали, мне говорили, что его можно считать лучшим офицером из гвардейских, присланных на Кавказ». Не удивляется Лермонтов и судьбе младшего товарища по школе гвардейских юнкеров и кавалерийских подпрапорщиков П. А. Гвоздева, который в это время за одно из своих сатирических стихотворений был разжалован в солдаты и отправлен на Кавказ. «Здесь погода ужасная, — жалуется поэт, — дожди, ветры, туманы; июль — хуже петербургского сентября, так что я остановился брать ванны и пить воды до хороших дней. Впрочем, я думаю, что не возобновлю, потому что здоров как нельзя лучше. — Для отправления в отряд мне надо будет сделать много покупок, а свои вещи я думаю оставить у Павла Ивановича. Пожалуйста, пришлите мне денег, милая бабушка; на прожитьё здесь мне достанет, а если вы пришлёте поздно, то в Анапу трудно доставить».
Это письмо Лермонтова свидетельствует лишний раз о близких отношениях Лермонтова с П. И. Петровым.
«Ресторацию» и принимал участие в устраиваемых там развлечениях, бродил в окрестностях города, а также наездами бывал в Железноводске и Кисловодске.
государственном архиве найдены документы, гласящие, что Лермонтову со 2 июня по 10 августа отпускались в Пятигорске серные ванны. 85 Следовательно, 10 августа Лермонтов прекратил лечение.
В середине августа Лермонтов покидает Пятигорск и едет в Грузию. Обстановка в Дагестане и в Кубанской провинции осложнилась настолько, что Нижегородский драгунский полк решено было оставить в Кахетии. Лермонтову необходимо было явиться в полк.
Примечания
77 «Кавказский сборник”, том 15, Тифлис, 1896 г., стр. 208—210.
78 Барон А. Е. Розен. Записки декабриста. — СПб, 1907 г., стр. 247—249. Много ценных, любовью собранных данных о Пятигорске и его окрестностях времён Лермонтова опубликовано С. И. Недумовым, П. Е. Селегей и А. И. Гребенковой в путеводителе «По лермонтовским местам”, Ставрополь, 1952 г., стр. 55—124.
79 Из воспоминаний Н. М. Сатина. ”Почин”, Сборник любителей российской словесности за 1895 г., М., 1895 г., стр. 237—241.
80 ”Литературное наследство”, том 45—46. М. Ю. Лермонтов, том 2. Академия наук СССР. — М., 1948 г., стр. 738.
81 ”Ли- тературное наследство” № 56. Белинский, том 2, Изд. Академии наук СССР. — М., 1950 г., стр. 241.
82 — Ставрополь, 1949 г., стр. 40.
А. В. Попов. Белинский на Ставрополье, ”Молодой ленинец”, 1951 г., №71 (2307), 14 июня.
83 В. Г. Белинский и его корреспонденты. Под редакцией проф. Н. Л. Бродского. Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина. Отдел рукописей. — М., 1948 г., стр. 245—266.
84 ”Литературное наследство”. — № 45—46. М. Ю. Лермонтов, том 2. — М., 1948 г., стр. 678—680.
85 Временник Государственного музея ”Домик Лермонтова”, 1947 г., стр. 57.