За что люблю англию
»За что я люблю Англию»: одна в Лондоне
Помните это ностальгическое школьное United Kingdom of Great Britain and Northern Ireland? От одного названия Великобритании я ощущаю себя вчерашней романтичной девчонкой, запоем читающей очередной детектив Агаты Кристи в оригинале и мечтающей оказаться на чаепитии в каком-нибудь респектабельном отеле, совсем как настоящая английская леди!
У моей Великобритании нет конкурентов: люблю ее давно, безнадежно и навсегда. Люблю за то, что она всегда меняется, но при этом остается такой же благородной и изысканной, настоящим примером для подражания, как дама, меняющая наряды, но не изменяющая своей сущности.
Итак, мечтая о чашечке английского чая после продолжительной прогулки по Лондону, промерзшая от неприветливого ветра, я забрела в один из пабов. и взяла пару кружек пива. Не подумайте ничего плохого, просто милейший официант сказал, что в их пабе очень вкусное пиво. После отличного «чаепития» ноги сами понесли меня на рынок, кстати, в Англии лучшие рынки — и невероятный шопинг. Результат моего спонтанного шопинга: кожаная куртка расцветки английского флага, шотландский килт для мужа и раритетный самогонный аппарат. для папы. Нужно пояснить, что работаю я в офисе, ношу классическую одежду, муж у меня — очень консервативный человек, а папа вообще не употребляет алкоголь. Вы думаете, после этих приключений я больше не была в Англии? Отнюдь!
Гении, алхимики, авантюристы, лучшие умы и самые отчаянные головы — все стремились в Англию, так что если в вас есть что-то подобное, вы не сможете устоять перед обаянием этого места — вас будет манить туда снова и снова.
«Полгода я выла от отчаяния» Рассказ россиянки о непростом переезде и жизни в Великобритании
Наталья из России никогда не задумывалась о жизни за границей. Она училась на переводчика, была увлечена английским и практиковала его с носителями языка на сайтах языкового обмена. Все изменилось, когда она по воле судьбы познакомилась с британцем и влюбилась. В рамках цикла материалов о россиянах, перебравшихся за границу, «Лента.ру» публикует ее рассказ о непростом переезде и жизни в Великобритании.
Роковое знакомство
Однажды мне написал сообщение молодой парень из Англии, которого звали Райан, и предложил помочь с английским. Мы долго общались как друзья, а потом поняли, что наши отношения перетекают в нечто большее. Все закрутилось, завертелось, и в какой-то момент он купил билеты и приехал ко мне в гости. Да так в России и остался!
Изначально в наши планы не входил переезд в Великобританию. Мне нужно было доучиваться, да и работа уже была неплохая. Райан мечтал преподавать английский в чужой стране и тут же начал воплощать это в реальность. Сначала нас все устраивало.
За полгода мы проверили отношения на прочность и поняли, что идеально сходимся. Мы начали задумываться о планах на будущее. Райан не захотел навсегда оставаться в России — ему тяжело давался русский язык, и он понимал, что на родине может добиться большего. Я не хотела резких перемен, но сдалась.
Тяжелый переезд
Настала его очередь приглашать меня в свою страну. Я сделала гостевую визу и сорвалась к своему джентльмену. Месяцем позже, во время прогулки у Тауэрского моста, он сделал мне предложение руки и сердца. После этого мы задумались о том, как перевезти меня в Великобританию на ПМЖ.
Все оказалось гораздо тяжелее, чем мы думали. Условия визы невесты казались невыполнимыми, поэтому мы поженились в России. После свадьбы для нас наступил сложный период бюрократической волокиты, продолжавшийся целый год, так как условия визы жены были еще замороченнее.
Райану требовалось найти работу с определенным доходом и продержаться на ней как минимум полгода. Для новоиспеченного выпускника вуза это не так уж просто, но он справился. Мне нужно было пройти тест на туберкулез в специальном центре и сдать экзамен по английскому языку. Каждый раз приходилось ездить за тридевять земель.
Понадобились доказательства наших отношений. Переписки, скрины звонков, фотографии, билеты. В общем, тотальный контроль. Но без этого было не обойтись — слишком много в стране фиктивных браков ради гражданства. После всего этого бумажного ада я все-таки получила свою первую визу жены.
Три стадии адаптации
В Англию я влюбилась сразу. Мне нравилась британская вежливость и легкость в общении, старинная архитектура и зеленые парки, даже традиционную еду я оценила по достоинству! Именно так я и представляла Туманный Альбион, о котором столько читала в учебниках по английскому. До сих пор помню то состояние эйфории.
Мне повезло, и в первую же неделю после переезда по визе жены я вышла на работу по специальности — устроилась переводчиком. В маленьком пригороде Лондона это было большой удачей. Я до сих пор работаю в этой компании, оспаривая фразу: «Там вас никто не ждет». На работе меня, как и всех моих коллег из других стран, уважают, а мой труд ценят.
Несмотря на это, адаптироваться оказалось непросто. Мне было все не так. Медицина — мрак, к врачам не попасть, да и им на тебя плевать. Люди оказались открытыми только снаружи, а дружбы ни с кем не построить. Закрывается все рано, после пяти вечера город спит.
Около полугода я выла от отчаяния. Меня даже начал раздражать их акцент. Когда слышала за углом русскую речь, хотелось бежать навстречу. Но постепенно я начала ко всему привыкать: подступила к третьей стадии иммиграции — принятие.
Минус в плюс
Всем тяжело выходить из зоны комфорта, сейчас я это понимаю. Сначала я была слепым котенком и не знала, как тут все устроено, куда можно пойти, не понимала негласных правил общения с местными. Только спустя полгода-год я начала более-менее ориентироваться в новой среде.
Постепенно все минусы, которые меня вгоняли в депрессию, стали превращаться в плюсы. Да, многие магазины закрываются довольно рано. Но перестроиться на новый график недолго. Зато сколько разных магазинов здесь можно найти! Да и заказываю я уже все в онлайне — от продуктов и до одежды. Пара дней ожидания — и вуаля! Все, что пожелал, — у тебя на пороге.
Рестораны и кафе — отдельная тема. В Лондоне и крупных городах можно найти рестораны любой кухни. Я распробовала популярные здесь индийскую и китайскую кухни и сейчас не могу без них жить. Британские традиционные блюда в хороших пабах тоже очень даже неплохие.
Дружба с британцами — на всю жизнь
С самого начала я общалась только с британцами: с семьей мужа, его друзьями, девушками в студии танцев и со своими коллегами. Русских в нашем маленьком пригороде я найти не могла, а ведь даже искала первое время. Думаю, тот факт, что в моем окружении были исключительно местные, помог мне адаптироваться быстрее, хоть сначала было и невыносимо.
Со временем я начала понимать нюансы общения с британцами и перенимать их. У них принято быть очень вежливыми, например, не использовать резкие фразы, а увиливать. Наше «нет» они воспримут как грубость. У них считается нормой саркастично шутить друг над другом, и здесь уже мы, русские, можем обидеться на их подколы. Хотя все, что надо сделать, — подколоть в ответ и вместе посмеяться! Сейчас мне эти колкости кажутся безобидными и очень даже веселыми.
Что касается дружбы, то с русскими сдружиться легче. Если в России можно поговорить с незнакомцем по душам после десяти минут знакомства, то к британской душе подступиться тяжелее. Они дружелюбны, улыбчивы, но общение очень долгое время остается поверхностным. Все держится на уровне вежливых фраз: «Как дела? Сегодня такая дождливая погода. Какие планы на выходные?» Только через два года я начала теснее общаться со своими британскими знакомыми.
Британцы — люди толерантные и притеснять вас только из-за национальности не будут. Правда, местные не любят тех, кто отказывается адаптироваться и лезет в чужой монастырь со своим уставом. Но таких в любой стране не любят, так ведь? Если вы вежливы, приветливы и миролюбивы, вас примут как своего. Даже с жестким русским акцентом. Конечно, могут по традиции «стереотипно» подколоть про водку или вечную мерзлоту, но обижаться на это не стоит.
Толерантность британцев мне нравится. Им нет дела до жизни чужих людей, если те никому не мешают; им все равно, как ты выглядишь, во что одет, они не докапываются и редко осуждают. По моим ощущениям, здесь меньше резкости, злобы на что-то, что их не касается, да и негатива вообще.
Партнерские отношения
Мужчины-британцы редко оплачивают все полностью. Сразу отмечу, что во время декрета они, конечно, обеспечивают своих жен. А жена помогает мужу, если он вдруг потерял работу. В этом суть партнерских отношений, которые все популярнее в Англии. Обычно люди либо создают общий бюджет, либо делят счета.
Нам ближе вариант с общей копилкой. Мы делим и доход, и домашние обязанности. Все честно, и все счастливы. Меня с самого начала привлекал именно такой подход к совместной жизни.
Особенности британского менталитета
Чтобы свободно разговаривать с англичанами, недостаточно хорошо говорить на английском языке. Важно также знать британскую культуру и менталитет. Если не учитывать особенности национального характера, разговор с англичанином может показаться грубым или неуместным. Нужно хорошо представлять себе, что и когда стоит говорить и как при этом необходимо себя вести.
На самом деле большинство из нас имеют представление о британском менталитете исходя из типичного образа англичанина – чопорного, вежливого и невозмутимого. Но насколько эти характеристики правдивы? И в чем именно они заключаются? Давайте получше узнаем характер англичан. Вот список из их основных особенностей.
Вежливость
Вежливость проявляется и в поведении. Англичане не толпятся, пытаясь первыми попасть в вагон метро. Они не стараются занять чужое место или ни за что не влезут без очереди. По правилам вежливости они не разговаривают громко в общественных местах. В метро, например, чаще всего молчат, даже если едут с другом или компанией.
Английскую вежливость называют «отрицательной» или «пассивной». «Активную» вежливость, которая предполагает проявление заинтересованности в другом человеке, англичане считают навязчивой. Они полагают, что вежливо не вмешиваться в жизнь других людей. Это связано еще с одной особенностью менталитета – особым отношением к личным границам.
Личные границы
Британцы трепетно относятся к частной жизни. У них есть строгие правила соблюдения личных границ. Во-первых, англичане следят за своими и чужими физическими границами. Например, они не подходят к людям слишком близко, всегда интуитивно выдерживая определенную дистанцию. С незнакомыми людьми эта дистанция составляет от 1 до 4 метров, с незнакомыми собеседниками – не больше 85 см. При общении с друзьями допустимо подходить на расстояние 45 см. Эти цифры примерно в 1,5 раза больше, чем в России. Это очень заметно по тому, как британцы стоят в очереди, располагаются в лифте, рассаживаются в общественном транспорте. Они всегда держат дистанцию.
Физическая дистанция выражается также в прикосновениях. Даже среди очень близких людей не принято часто дотрагиваться, обниматься и целоваться. Считается неприличным дотрагиваться до другого человека своим телом: поэтому в вагоне метро англичане прокладывают путь через толпу с помощью рук. Прикосновения к руке или плечу считаются нормальными, остальное – нарушение личных границ.
Во-вторых, у англичан есть строгие границы частной жизни. Англичане настолько уважают личные границы, что никогда не входят в комнаты своих детей без стука. Задавать личные вопросы считается нарушением. Англичане не проходят в гостях дальше гостиной и не показывают свой дом гостям: это частная территория. Знакомиться без повода, спрашивать имя собеседника без важной причины – тоже нарушение границ. Заводить разговор с незнакомым человеком нежелательно, максимум – можно позволить себе small talk о погоде, если ситуация это допускает.
Самообладание
Типичный образ чопорного английского джентльмена, в любой ситуации сохраняющего самообладание, возможно, немного устарел. Вполне можно встретить эмоциональных и неспокойных британцев. Тем не менее, знаменитая невозмутимость англичан – не миф, а важная особенность менталитета. Невозмутимость – одна из самых достойных черт характера, по мнению британцев.
Самообладание заключается в том, что человек не должен слишком явно показывать свои эмоции. И неудачу, и успех, и горе, и радость нужно встречать с внешним, а желательно и с внутренним спокойствием. Чрезмерная эмоциональность, раскованное поведение, открытое проявление чувств на людях осуждаются. Страх, боль, холод и голод нужно самоотверженно терпеть, оставаясь внешне невозмутимым.
Иностранцы не понимают, зачем скрывать свое состояние за маской и считают эту особенность лицемерием. Это не совсем справедливо. Дело не в том, что англичане боятся чужого мнения или привлечения внимания. Основная причина такого поведения, которое воспитывается с детства и становится неотъемлемой частью менталитета, это забота об окружающих. Они не хотят доставлять неудобства другим людям своими эмоциями – это еще одно последствие английской вежливости.
Консерватизм
Англичане консервативны по сравнению с другими нациями – это тоже не преувеличение. Конечно, не все и не до крайности. Есть британцы с нестабильным характером, есть совершенно не консервативная молодежь, есть много новых и модных течений. Но в целом и в среднем англичане не любят изменения и ценят традиции. Они едят одну и ту же традиционную английскую еду на завтрак, обед и ужин, ходят в один и тот же паб, любят знакомые предметы обстановки и антиквариат, ценят порядок и дисциплину. Ремонт в доме для них означает не смену мебели и декора, а реставрацию.
Англичане тяжелы на подъем, им не свойственна спонтанность. Они почти никогда не решают ничего внезапно. А любые крупные дела планируют за несколько недель или месяцев. Они записываются к зубному врачу не на следующую неделю, а через два месяца. Отпуск планируют за год, а крупные события – свадьбы и юбилеи – за пару лет.
Стабильность в характере англичан способствуют сохранению стереотипного английского менталитета, ставшего известным на весь мир с викторианских времен. Хотя в стране произошло много перемен и до сих пор изменения постоянно продолжаются, основные черты – вежливость, самообладание и тот же самый консерватизм.
Особенное чувство юмора
Чувство юмора выделяется среди других особенностей британского менталитета тем, что англичане его считают своим основным достоинством. Они гордятся своим чувством юмора – не только наличием, но и его спецификой, отличиями по сравнению с другими нациями. И их юмор действительно особенный. Во-первых, часто его сложно вообще заметить. Во-вторых, даже если вы заметите, что англичанин сказал что-то смешное, то необязательно поймете юмор. И в-третьих, некоторые шутки могут вас задеть или уязвить, если вы не привыкли к такому юмору.
Между близкими людьми допустимо язвительное чувство юмора с саркастичными насмешками и ироничными замечаниями. Непосвященные люди из других стран могут счесть такие шутки оскорбительными. Но для англичан это демонстрация мастерства в остроумии. Они могут подкалывать друг друга, совершенно не обижаясь.
Отношение к классовому разделению общества
В Великобритании общество строго разделено на классы, и особенности классового разделения стойко закреплены в сознании англичан. Каждый человек принадлежит к определенному классу в зависимости от происхождения родителей и воспитания. Классовая принадлежность – важная информация о человеке в Великобритании.
Переход из одного класса в другой в Великобритании очень затруднен, в отличие от США. Это возможно только через поколения – по расчетам ученых, на это нужно целых 10 поколений! Межклассовые браки – огромная редкость. Конкретный человек не может выйти за пределы своего класса, как бы он ни старался – ни богатство, ни влияние, ни профессия это не изменят.
Манеры, вкус, привычки и другие показатели класса невозможно устранить или замаскировать. Как невозможно поменять свое школьное и университетское образование – а это очень важный показатель класса. Также показателями класса являются акцент, профессия, связи и даже почтовый индекс. По одному индексу об англичанине можно узнать очень многое, поэтому при знакомстве или описании какого-либо человека британцы часто упоминают место жительства вместо профессии.
Если англичанин захочет все-таки повысить класс своих детей или внуков, для этого нужно приложить огромные усилия. Но почти никто так не делает – англичан из любого класса все устраивает. Много денег можно заработать и в низшем классе, а получать непрактичное дорогое образование, менять привычки, учиться другому диалекту, носить непривычную одежду и общаться с неинтересными для себя людьми никто не стремится.
Экономность
Англичане бережливы. Даже при хорошем достатке они экономят на том, на чем русским не приходит в голову экономить. Это их привычка и особенность национального характера.
Британцы экономят воду. Например, они не умываются под струей воды, а набирают воду в раковину. Так же они моют посуду: набирают воду, намыливают всю посуду и только потом быстро смывают под струей. Экономят и на отоплении: зимой топят мало или почти не топят. Англичане спят под теплыми одеялами с грелками, и их это устраивает.
Англичане покупают только качественные и надежные вещи, которые стоят достаточно дорого. Это тоже способ экономии – такие вещи долго служат, не приходится часто делать покупки. Это касается и одежды, и техники, и других предметов.
Русская англомания
За нашим столом – кино- и телережиссер Петр Померанцев; автор путеводителя «Афиша. Лондон» Петр Фаворов; главный редактор журнала «Иностранная литература» Александр Ливергант; переводчик Виктор Голышев; поэт, переводчик, литературный критик Григорий Дашевский и критик Анна Наринская, специальный корреспондент Издательского дома «КоммерсантЪ».
— Несмотря на то, что в России периодически возникают «шпионские» скандалы вокруг какого-то странного камня и какие-то журналистские и политические ужасы, связанные с Лондоном, все-таки Лондон остается любимым городом как олигархов, так и простых граждан. В России есть некоторая специальная любовь к Англии, и она уходит корнями в историю. Но давайте начнем с того, за что лично вы любите Англию и что вам в ней не нравится.
Анна Наринская: Мне в голову сразу же пришли три пункта. И если говорить не о том, за что я преклоняюсь, стою на коленях, а именно люблю Англию, то это, наверное, Диккенс, «Алиса в Стране чудес» и «The Beatles». И ровно эти три пункта, за которые я ее люблю, за них же я ее и не люблю. Потому что они в разное время так взяли меня в плен, что я до сих пор, как дура, слушаю «The Beatles», и мои дети смотрят на меня как на сумасшедшую, и никто меня в этом смысле даже понять не может. И точно так же «Алиса в Стране чудес» кажется мне практически лучшей книжкой. А с Диккенсом – это вообще какое-то сумасшествие. Когда Григорий Дашевский искал какую-то цитату из Диккенса, набрал в Интернете «Холодный дом», то первое, что вылезло – это была моя статья, где это было процитировано, как что-то самое лучшее. И это вызывает привыкание, эти английские вещи – это все-таки какой-то вид наркомании. Поэтому, может быть, в этом смысле и любовь, и нелюбовь, они здесь и оказались вместе.
Григорий Дашевский: У меня Англия и любовь к ней (или нелюбовь к ней) как-то отдельно от единичных, индивидуальных имен. Когда я думаю о том, что я люблю стихи Блейка, у меня не возникает идеи, что я при этом люблю Англию. Англия – это какой-то отдельный феномен, который, скорее, фоном может быть в книжках второго ряда, в детских, начиная с «Острова сокровищ» и заканчивая, например, «шпионскими романами» Ле Карре. Я испытываю примерно такое чувство, как, по-моему, в начале «Анны Карениной», она читает английский роман, где герои идут к своему английскому счастью. И вот это чувство, которое возникает из этих жанровых, скажем, книжек, какого-то замкнутого мира, в котором есть какие-то правила, которые не возникают, пожалуй, когда читаешь чью угодно литературу.
Что касается моего чувства к Англии, то я бы сказал, что оно возникло тогда, когда. мало сказать, что я не был в Англии, но, как и все мы, никогда и не мечтал там оказаться. Поэтому любовь к объекту странным, парадоксальным образом возникла до появления этого объекта. Порой мне, по крайней мере (а может быть, и нам всем), казалось, что ни Англии, ни Америки вообще не существует, что это выдумка. Поэтому, кстати, эта любовь и выглядит литературной, она направлена на литературные объекты за отсутствием любого другого. Я попал в Англию первый раз в 1995 году в возрасте 48 лет. И надо сказать, что испытал, может быть (скажу странную вещь), скорее, даже разочарование, чем радость от встречи с этой страной. Потому что чувство к ней было куда сильнее, чем то, которое испытываешь, когда предмет своей любви видишь воочию.
— Давайте теперь послушаем молодых людей, которые жили в Англии.
Петр Фаворов: С точки зрения человека, который пожил в Англии и вернулся, я максимально коротко могу ответить так: я люблю Англию за то, что это самая разумная, здраво устроенная страна в мире, а терпеть ее не могу за то, что у меня нет никаких шансов стать там «своим» человеком.
— А из-за чего, Петр, из-за вашего произношения, из-за вашего английского языка?
Петр Померанцев: Да-да. Англия – это лингвистическая страна. И они тебя определяют твоим акцентом. Я учился в Шотландии, к сожалению, что еще намного хуже, чем Англия.
— А почему «к сожалению»?
Петр Померанцев: Потому что я был англичанином в Шотландии. Я вырос в Лондоне, всегда жил на юге Англии. И я не знал, что есть страна прямо возле Англии, которая сильно не любит Англию. И когда ты открываешь рот – все! Ну, это как москали приехали в Западную Украину. Очень понятная, очень глубокая и очень детская ненависть в Шотландии. И есть много стран, где ты открываешь рот. Едешь на Ямайку, в очень многих частях Индии, несмотря на поверхностную любовь, глубокая ненависть, конечно. И ты открываешь свой рот, и ты – продукт этой имперской культуры. Я говорю о жизни.
Но я хотела бы рассказать анекдот, как моя приятельница, пожилая дама, эмигрировала в Америку. И начала, абсолютно не зная английского языка, немножко его учить. Она жила в Нью-Джерси. Она села в Нью-Йорке в автобус, чтобы ехать домой. А рядом с ней сел пожилой негр (или надо говорить афроамериканец?). И она, чтобы тренировать свой английский, решила с ним завести беседу. И вот она говорит, говорит. А он спрашивает: «Скажите, вы откуда?». А она кокетливо говорит: «Догадайтесь». Он долго-долго думал, посмотрел на нее и сказал: «British?». Поэтому все-таки понимание, что в других странах по акценту уж так сразу. Но при этом, действительно, получается даже здесь, что восприятие англичанина как чего-то чужого в мире, оно, конечно, существует. А как относиться к этому чужому – с восторгом, как относимся мы здесь в большинстве, или с недоверием и так далее – ну, это вопрос.
— Мы начали с того, что это открытая страна и люди, которые могут со стороны посмотреть на себя, на свои недостатки и шутить сами над собою, а сейчас закончили тем, что это страна закрытая, с классовой системой. И Петр Фаворов сказал, что «не люблю эту страну за то, что никогда не стану там своим», и Петр Померанцев сказал, что есть классовое разделение. Но мне кажется, что все-таки важнее первое – способность смотреть на себя со стороны и способность себя критиковать.
Петр Фаворов: Мне кажется, что странное развитие разговора объясняется тем, что мы говорим немного про разные Англии. Воображая себе, если бы мы жили в Средние века, мы всегда представляем себя рыцарями, а не крепостными. Точно так же, мы все, внешние в большей или меньшей степени по отношению к Англии люди, говоря об Англии и английской культуре, говорим об этом «upper-middle class», мы смотрим куда-то туда. А у Петра более реалистичный взгляд на Англию, как на страну, где 99% населения, возможно, и не имеют никакого отношения к этому «upper-middle class», и не очень ценят Диккенса, Льюиса Кэрролла и. ну, «The Beatles», наверное, ценят по-прежнему.
Петр Померанцев: Нет.
Петр Фаворов: Ну, старше 40 люди ценят. Это все-таки было массовое явление. Поэтому надо учитывать еще и это. Когда я говорю о невозможности встроиться в Англию, я, конечно, говорю о невозможности встроиться в «upper-middle class». Потому что в стройные ряды польских официантов и тринидадских гаражистов я мог бы встроиться без проблем, мне кажется.
Александр Ливергант: Я начал говорить о том, что мы любим Англию от противного, но мы, между прочим, и иронизируем по поводу Англии тоже от противного. И есть, по крайней мере, два таких упоминания в русской литературе. Одно из них было уже названо – это в «Анне Карениной». Но вы цитировали Толстого, забыв про притяжательное местоимение: там было сказано «их английское счастье». Это первое. И второе. Вспомним, когда Анна Каренина читала этот явно примитивный английский роман про их английское счастье? Когда она ехала на свое несчастье. Она ехала в Петербург и уже понимала, что она влипла, говоря сегодняшним словом. Английская литература и английская культура воспринимались русскими как что-то чужое, далекое, может быть, отчасти примитивное, неглубокое.
Поэтому мы, с одной стороны, Англию любим, а с другой стороны, как уже здесь отчасти говорилось, эта страна, далекая от нас, вызывает какое-то и ироническое ощущение. И тут опять мы с ними несхожи, потому что они-то обожают нашего Чехова, считают его в большей степени своим, чем целый сонм английских писателей. А наше отношение к Англии, по крайней мере, литературное отношение, пожалуй, вот такое.
Анна Наринская: Несмотря на описанную у Чехова же англичанку, которая удит, пока он умоляет ее отвернуться. И они ему это вполне простили.
Григорий Дашевский: Конечно, предметом здешней «англомании» является же во многом выдуманная, сказочная страна. Поэтому когда мы говорим в одном и том же разговоре о свойствах реальной Англии и о любви русских к Англии номер два, мы говорим действительно о немножко разных сущностях. Мне кажется, что наше общее за последние, скажем, 150 лет отношение к Англии, а особенно советской интеллигенции, оно близко к отношению людей к миру, придуманному Толкиеном, например, где возможно отождествление с какими-то хоббитами. И человек, который, как Петр Померанцев или Петр Фаворов, говорит «на самом деле так», действительно, это как если бы живой хоббит сказал: «У нас трудная жизнь. Не так все сладко, не так хорошо одеваться в наши костюмы». Мне кажется, это важный момент.
И я хотел бы вспомнить одного своего приятеля. Когда я учился в университете, вокруг меня были люди, любившие и французскую, и немецкую культуру и так далее, но они любили там то, что они любили и здесь – любили высокую литературу. И франкофил обожал Валери. А мой друг-англоман выучивал наизусть английские команды второго дивизиона. То есть человек целиком себя там воображал, он переставал быть тем любителем книг, высокого искусства и так далее. Он целиком переселялся в эту сказочную страну.
— Мне кажется, мы находимся в заведении, которое является примером того, о чем Гриша рассказал. Это заведение, сделанное для любителей футбола, и оно называется «Джон Донн». Только человек, который хорошо знает, кто такой Джон Донн, может оценить юмор людей, которые этому заведению название давали. Здесь недавно смотрели трансляцию матча между сборной России и сборной Уэльса, возможно, это были персонажи, подобные тем, которых Григорий описывал.
Виктор Голышев: После Гриши я хочу сказать вот что. Что мы сказочную Англию любим. Дело в том, что все, к чему мы относимся в этой стране или в любой другой, мы через какую-то кривую призму, к любой стране мы относимся как к сказочной, в том числе и своей. Мы чего-то про нее знаем, мы чего-то не знаем. Говорят, что к Англии какое-то особое в этом смысле отношение, что мы через литературу или через попсу знаем ее. Так же мы и Россию, к сожалению, знаем.
Петр Померанцев: Вопрос об «англомании», как некое проявление русской культуры, мне очень интересен. Я в России плюс-минус последние семь лет нахожусь, и очень интересно смотреть, как за последние семь лет Лондон стал городом-фетиш: Англия стала культовой не только среди интеллигенции, через литературу, а в общем плане в поколении MTV или РЕН ТВ, или ТНТ и так далее. Я занимаюсь популярной культурой в России, и как-то в курсе всего этого. И очень интересно, что Англия – это не только «англомания», а есть еще «англофобия», и они идут вместе. И чем больше любви, тем больше ненависти. Я не думаю, что эти вещи можно рассматривать отдельно. Это дело с Литвиненко и еще несколько скандалов было. Россия маниакально искала себе какой-то ад и рай и решила найти это в Англии. И это точно есть. Англия – и самое злое место. И есть такая идея, что Англия как-то еще борется в России и в историческом процессе, что злые англичане нас погубят (это Англия, беспомощная страна с малюсенькой экономикой). В то же время Лондон – это город-рай. И эти вещи вместе: и ад, и рай. И англичане, конечно, на это смотрят очень странно. И есть уже такое слово «Лондонград» в Лондоне. Русские в Англии не встречаются с англичанами, они там живут в своем мире, в придуманном Лондоне. Но очень интересно, почему выбрали Лондон как и самое больше зло, и самое большое добро. Почему не Париж? Почему не Нью-Йорк? Может быть, вы ответите мне?
Петр Фаворов: Лондон, даже больше, чем за последние семь лет, мне кажется, стал столицей зарубежья для русских. И в этом смысле стал как главный город вне России, он стал альтернативным России. И соответственно, это не рай и не ад, а это просто какое-то отражение, в котором, естественно, есть все очень плохое и все очень хорошее, ну и вообще почти все. В городе 200 тысяч русского населения, у нас мало таких за пределами СНГ, вообще нет. То есть он стал тем, чем был Париж в 20-е или Нью-Йорк в 70-е, как-то так.
Александр Ливергант: Лондон выбран именно потому, что он дальше всего от Москвы, и не только по расстоянию. Лондон – это некоторая оппозиция Москвы, некоторая оппозиция России. И когда ты уезжаешь в Лондон, ты уезжаешь от России гораздо дальше, чем когда ты уезжаешь в Берлин или в Париж.
— Потому что Англия на острове?
Александр Ливергант: Потому что Англия на острове, потому что Англия, как я уже говорил, очень многими чертами от нас диаметрально отличается.
Григорий Дашевский: Что-то вроде примечания или соображения к упоминанию здешней «англофобии». Она все-таки не сейчас возникла. Это традиция XIX века, и подоплекой ее была борьба Англии за то, чтобы на континенте не было преобладающего влияния какой-либо державы. И когда такой державой грозилась стать Россия, то действительно у англичан была политика. не целенаправленно, как здесь боялись, русофобская, а постоянная английская политика XIX века против преобладания любой державы. Плюс борьба империй уже на Востоке, в Афганистане и так далее. Но мне кажется, что сейчас люди. я не знаю, в правительстве ли, но в какой-то околокультурной среде, мне кажется, точно выбрали Англию источником зла, и воспроизводят эту формулу XIX века «англичанка гадит», как объяснение разных неурядиц, просто потому, что это культурный и безобидный вариант «теории заговора». Есть два варианта: дикий, варварский, что евреи виноваты, и какая-то часть людей «теорию заговора» хочет, а вот дикого и варварского уже не хочет. И поэтому вместо «еврейского заговора» говорится «английский», как бы овеянный благородной предысторией XIX века. Люди чувствуют себя включенными в эту, как говорил Киплинг, большую игру, когда говорят это, а не в какие-то ужасные, темные традиции антисемитизма. Хотя по устройству мозгов это примерно такая же вещь: поиск закулисного кукловода.
Петр Померанцев: Нет, эта Англия есть. Но ее просто нужно искать и нужно уходить от путеводителей. Это есть, но просто хорошо спрятано. Я был на свадьбе в Шотландии, очень-очень старая английская семья. Это все есть. Это же странная страна. Там толерантность. Можешь приезжать, но не заходить в дом. И из-за этого там дикие социальные проблемы. Потому что приехало очень много из бывших колоний, их вроде бы приняли, но не приняли. И они безумно обижены. И из-за этого в Англии огромные социальные проблемы.
И «англомания» сейчас всеобщая – она в Италии, в Америке. Англия очень здорово себя продала и представила себя. И сейчас Лондон стал. это пройдет, наверное, скоро, но на какое-то время стал столицей мира, как Нью-Йорк был раньше, или Париж. Это достаточно продуманная вещь. Но мне интересна другая вещь. Когда мы говорим про Англию, мы, конечно, говорим про ускользающую натуру, той Англии почти уже нет, и точно нет больше как доминанты.
Они оставили красивый-красивый театр, а сами уходят. И итальянцы, русские приезжают и дальше продолжают этот культ игры, придумывая себе «Англию ад», «Англию рай». Ну, в принципе, играют на этой безумно красивой сцене. А сами англичане как-то уходят, уходят. И скоро только будут разговоры про «англоманию», и англичане скромно уйдут куда-то в угол и умрут. Конечно, великая культура, которая создала сцену, где люди могут играть в какие-то игры. Но режиссеры и актеры не уходят, вы же понимаете. Все-таки мы говорим об ускользающей натуре, ее, вообще-то, нет.
Петр Фаворов: Немножко выступлю с англофобских позиций. Потому что мне кажется, Петр, как настоящий представитель английского «upper-middle class», применил довольно характерный для английской культуры и идеологии прием преуменьшения. И вот это беспрерывное английское, что «мы уходим, мы уже ушли, мы – маленькая, бессильная нация, очень бедная» и все такое, на самом деле, это все-таки, похоже, неправда. И никуда англичане не уходят, а просто меняются способы их воздействия на мир. Конечно, уже нет Британской империи, но есть англосаксонская культура, которая по-прежнему определяет абсолютно все в этом мире. И не надо так уж думать, что фраза «все придумал Черчилль в 18-ом году», которую до сих пор повторяют англофобы, она настолько уж неактуальна. Действительно, довольно много придумал Черчилль в 18-ом году, к его чести. Ну и с этим надо жить.
Александр Ливергант: Все то, что мы превозносим в англичанах, забавно, что в Соединенных Штатах Америки, в стране, которую часто сравнивают (и совершенно напрасно) с нашей по, вроде бы, широте какой-то, эмоциональности и так далее, вызывает обратную реакцию. Консерватизм, сдержанность – у американцев это вызывает живую иронию. Они замечательно изображают британскую речь. И относятся к Англии со снисходительной улыбкой победителя. Потому что с конца XVIII века Соединенные Штаты в тяжких муках обрели независимость, они стали за это время (не будем этого скрывать) властелинами мира, а Англия превратилась в то, что когда-то было незаселенными Штатами Америки. И они смотрят на британцев все-таки сверху вниз. И вот эта сдержанность, самоирония – все то, что мы поднимаем на щит, представляется им каким-то смешным, мелковатым, музейным что ли.
Анна Наринская: Я хотела бы передать мяч Виктору Петровичу, потому что мы до передачи как раз говорили, и я высказала мысль, что Англия и Америка противопоставлены. Виктор Петрович, который привел для нас столько замечательных английских и американских книжек, сказал, что «я любил Англию, а потом уже это вылилось в любовь и к Америке». И я сказала: «Как же это может быть?! Вместе они не сойдутся». На что вы сказали, что это совсем для вас не так. Это было бы очень интересно послушать.
Виктор Голышев: Я наблюдал несколько англичан в Америке, правда, они профессорами были или поэтами, но я никакой снисходительности со стороны американцев не видел, во-первых. Во-вторых, было сказано про англосаксонскую культуру. В Америке больше немцев живет, чем англосаксов, а при этом культура англосаксонская. И там «цветных», наверное, уже больше половины, приезжих. Тем не менее, почему-то есть непонятная сила в этом устройстве, и в праве, и в литературе, во всем, и мне не кажется, что у американцев снисходительное отношение к англичанам. Я думаю, что, наоборот, есть некоторое почтение, которое здесь тоже испытывают. А вот как англичане относятся? Мне тоже кажется, что после войны очень сильно изменилось отношение к Америке. Они ее более своей стали считать, чем, скажем, в 40-ые или 50-ые годы.
Петр Фаворов: У меня реплика к Петру Померанцеву: у вас несколько искаженное восприятие русского общества. Думаю, что процент людей, читающих Вудхауза, примерно равен в России и в Англии.
Петр Померанцев: Сериал по Вудхаузу «Дживс и Вустер» здесь имеет огромную популярность, его крутят в прайм-тайме.
Петр Фаворов: Он имеет здесь огромную популярность в довольно ограниченном социальном круге, я боюсь, как и в Англии, наверное, тоже.
Александр Ливергант: Две коротеньких реплики. Во-первых, что касается английской аристократии, то уж кому-кому, а ей достается от английской литературы больше всех. Мы сейчас в журнале «Иностранная литература» печатаем вещь современную Алана Беннета про королеву, которая больше всего на свете любит читать. Пользуюсь возможностью отрекламировать это событие. И там как раз отношение к аристократии. мы вспоминаем Ивлина Во, мы вспоминаем все эти антиаристократические выпады английской литературы, в которых, да, действительно есть недоумение, есть раздражение, но есть, наверное, в сущности, в глубине какая-то удивительная теплота. Наверное, в отношении к Америке есть примерно то же самое. Да, я бы тут согласился, что, может быть, узы эти столь тесны и глубоки, что одним пренебрежением и иронией объяснить их нельзя. Однако сказал же замечательный Оскар Уайльд, по-моему, лучше всех, что «у нас все общее, кроме языка». И это в некотором смысле решающий афоризм в отношениях между этими двумя странами.
Виктор Голышев: Переход от англомании к американомании произошел, наверное, за счет того, что в Америке более демократичное устройство общества. Там нет этого расслоения жестокого на аристократию, средний класс, нижний класс. Но дело в том, что Леонтьев считал, что это гарантия крепкой страны, когда не происходит первоначального смешения. Может быть, они поэтому так долго держатся, может быть, Леонтьев был прав в этом смысле.
— Я хочу, чтобы мы вспомнили историю англомании в России. Когда начинается первая англомания? Если я правильно понимаю, это начало XIX века.
Александр Ливергант: Я привел пример с Григорием Ивановичем Муромским. Да, это, наверное, начало XIX века, потому что про XVIII век русский я в смысле англомании ничего не знаю. Но хочу еще раз подчеркнуть, что в этой англомании есть немало иронии, есть немало иронического отношения к Англии, как к чему-то все-таки далекому, непохожему, на что мы походить никогда не будем, и в общем, наверное, и не должны. Отсюда русское, пушкинское слово «проказничать». Для русского человека, живущего в России, подражать англичанам – проказничание.
— Я тут вспомню английские клубы и русских джентльменов, которые хотели походить на английских джентльменов. Это что, была просто игрушка аристократии?
Петр Фаворов: Нет, конечно, это не была игрушка аристократии. Но это было часто реальное обезьянничанье. Мы говорили про Англию как про далекую страну, но надо еще учитывать, что где-то в XVI веке Англия была вовсе не далекой страной, а была единственно доступной нам заграницей. Потому что выход к морю был в Белом море, и был путь из Архангела в Лондон, а в Германию и во Францию было попасть гораздо сложнее. И Иван Грозный хотел жениться все-таки на Елизавете Английской, а не на ком-нибудь – тоже своего рода ранний пример англомании.
И еще: конечно, Ивлина Во только русский человек может воспринимать как антиаристократического, потому что в Англии сейчас Ивлина Во воспринимают скорее как психованного сноба, никому не придет в голову считать его романы антиаристократическими. Это опять-таки к тому, что Петр говорил про разные восприятия.
— Я воспринимаю Ивлина Во как самого гуманистического, самого человечного писателя на свете. В этом смысле он мой самый любимый писатель.
Григорий Дашевский: Вы спросили про историю англомании в России. Мне кажется важным помнить, кто является носителем, субъектом этой англомании. Потому что мы привыкли говорить какое-то расплывчатое «мы», за которым не очень ясно, кто в России стоит. А все-таки одно дело – русская дореволюционная аристократия, вроде Григория Ивановича Муромского, который имеет поместье, которое может устроить по английскому образцу, и может выписать миссис Жаксон, и может охотиться, он может свою англоманию воплощать в реальных формах. И мы можем называть это карикатурным, пародийным, но, вообще говоря, в таком же положении находятся наши новые богачи, которые свою англоманию могут выразить в том, чтобы не только самим, скажем, сбежать в Англию или поселиться временно, но отдавать своих детей в Итоны, Кембриджи и так далее. И это одна линия, за которой один носитель любви к Англии.
А есть другое, я бы сказал, интеллигентское. И это, мне кажется, скорее, советский феномен. Потому что дореволюционная интеллигенция тоже искала реальные образцы для действия. Это были немцы для образовательных проектов, для университетов, это были французы для освободительных проектов, для революционных кружков. А англичан полюбила уже интеллигенция позднесоветская, мне кажется, и полюбила во многом как страну, где интеллигенции нет, в нашем понимании, как отдельного класса неприкаянных интеллектуалов, которые критикуют без всякой надежды участвовать в управлении. И мне кажется, любовь интеллигенции здешней к Англии – это во многом отражение желания превратиться в обычный средний класс, не нести этого бремени неприкаянности и так далее. Это Англия, страна, где, кажется нам, по крайней мере, нет социального изгойства для образованных людей.
Виктор Голышев: Я про XIX век хочу вспомнить две вещи. Во-первых, начало XIX века, первая половина, очень сильно под влиянием Байрона была. И Пушкин был под его влиянием, и Лермонтов, наверное. И мне кажется, важнее естественный человек с нюхом на народ и на все Лесков, у него есть рассказ «О «Квакереях» и есть «Левша», и там прекрасное отношение к англичанам. Хотя как к чему-то чудному довольно, не в «Квакереях», в «Левше», но замечательному. Так что, наверное, эта традиция вызвана не только тем, что англичанин-мудрец изобрел из машины машину, а еще, по-моему, и в гуманистическом смысле большое преклонение было уже в XIX веке.
— Мне кажется, что английская литература – самая человечная литература в мире, и нет литературы лучше.
Петр Померанцев: Русская – тоже вполне себе человечная.
Виктор Голышев: Мне кажется, они тоже так думают.
— Англичане думают о русских?
Виктор Голышев: Да. О классике XIX века – безусловно.
Анна Наринская: Мне кажется, что этот разговор получается как бы двумерным. Мы говорим все время о двух разных вещах. И на самом деле мы говорим не, как сначала казалось, об одной Англии, которую видим мы, и другой Англии, которую ощущают англичане или люди, которые привычно ее ощущают своей страной, а об англомании, грубо говоря, социальной или об Англии, как о месте мечты, где можно жить, например, или твои дети пускай живут, и о культурой англомании, которая для нас все-таки является главной. И мне кажется легким притворством попытки определить себя относительно Англии, как государства, империи, устройства и так далее.
Мы все присутствующие здесь и многие, с которыми мы будем об этом говорить, они определяют себя именно относительно английской культуры, которая оказалась нам так ко двору. Она оказалась нам ко двору своими писателями и всем прочим. Мы просто говорим о себе. Конечно, вы совершенно правы, Англия во всем мире оказалась корневой страной сейчас и относительно поп-музыки, и относительно каких-то еще вещей, даже современного искусства, которое, может быть, мы все здесь не любим, типа Хирста или кого-то, но это такой факт. И определяемся мы относительно этого. Поэтому это вещи более вкусовые и душевные, чем социальные, на мой взгляд. И это, может быть, тайна. У меня нет ответа, почему именно английское так для нас всех сработало. Просто это факт.
Александр Ливергант: Я все это время думаю о том, как бы выглядела дискуссия, если бы ее устроила не радиостанция «Свобода», а «Би-Би-Си», и англичане говорили бы о России. Я думаю, что основной тезис был бы такой: противопоставление гуманной русской литературы и экзотического или даже дикого русского социального быта, общества и так далее. Мне кажется, что наша любовь, наше чувство к Англии в какой-то степени связано с тем, что в Англии этого противопоставления нет.
Анна Наринская: Англичане обидятся?
Петр Померанцев: Нет. На русском канале. Англичанам бы понравилась такая ирония над собой. Кстати, про англоманию. Там очень смешные сцены, как она заставляет его надевать английский твидовый халат. В общем, милый сценарий.