За что осудили сократа какие были обвинения
Первый украинский информационный — 5 канал
Поиск по сайту
Соцсети
За что казнили Сократа: хроники самого громкого суда, который длился всего один день
Процесс Сократа состоялся в Афинском народном суде (гелиее) в 399 г. до н. э. 70-летний философ был приговорен к смертной казни.
Пройдет немного времени, и приговор мыслителю будет пересмотрен, его обвинители сами предстанут перед судом. Процесс реабилитации Сократа, споры о причинах его осуждения демократическими Афинами продолжаются до сих пор. Благодаря воспоминаниям современников и учеников Сократа – Ксенофонта и Платона – известно содержание обвинения афинского мудреца, его речей на суде.
Судьи кто?
В последние годы V – в нач. IV в. до н. э. афинская демократия переживала затяжной кризис. Еще сравнительно недавно в «золотой век Перикла» (454/453-430 гг. до н. э.), в период расцвета демократии такие казни за отрицание богов или тем более за инакомыслие были невозможны. Но изнурительная Пелопоннесская война 431–404 гг. до н. э., огромные человеческие и материальные потери, утрата союзников, вспышка чумы в 430 г. до н. э., разоренные хозяйства, прекращение морской торговли – это привело к разорению цветущих Афин. А еще – пережитый голод во время осады Спартой Афин, капитуляция, установление олигархической власти «Тридцати тиранов», которые к концу 404 г. казнили 1500 афинян и около 5000 отправили в изгнание. Восстановление афинской демократии спартанским царем Павсанием в 403 г. не вернуло прежних ценностей и идеалов.
За 27 лет войны выросло поколение афинян, которое утратило эти идеалы, вынуждено было выживать, отчаялось, ждало благодеяний от «новых демократов». Для большинства афинян проблема хлеба стала несравненно важнее высоких материй духовной свободы, творческих поисков и моральных поучений Сократа.
Обнищавшая демократия стала нетерпимой к самостоятельности мысли, духовной автономии, приобрела черты тоталитарной. Сократ высказывался о важности моральной организации полисной жизни и поэтому критиковал недостатки афинской демократии. Сократовская критика была объективной. В условиях же возрожденной афинской демократии судьи, пропитанные тоталитарным духом, не увидели разницы между дружественной и враждебной ее критикой.
Сократ в школе Афин Shutterstock
Кризис афинской демократии сказался в падении уровня общественного правосознания и морали, в возрождении патриархальных представлений о суровых обязанностях граждан перед государством, во влиянии демагогов на принятие решений Народным собранием.
Военная и общественная катастрофа расколола фундамент религиозных и нравственных основ жизни. Война и голод привели к обесцениванию человеческой жизни, достоинства гражданина, росту коррупции, неразборчивости в средствах выживания или обогащения.
«Вся моя жизнь была подготовкой к защите»
Обвинение в адрес Сократа описывает Диоген Лаэртский: «Это обвинение написал и клятвенно засвидетельствовал Мелет, сын Мелета, пифиец, против Сократа, сына Софрониска из дема Алопеки. Сократ обвиняется в том, что не признает богов, которых признает город, и вводит других, новых богов. Обвиняется и в развращении молодежи. Наказание, которое требуется, – смерть».
Обвинения поддержали глава «новых демократов», богач Анит (главный инициатор иска) и ритор Ликон. Анит был в обиде на Сократа за сравнение его с ремесленником в политике, Ликон – за отзывы философа о платных ораторах (составителях текстов речей) и плохих ораторах (в Афинах такой считался плохим политиком), Мелет – за поэтов-неудачников, участников преследований во времена «Тридцати тиранов».
При тогдашней процедуре обвиняемый мог до суда покинуть Афины, не надеясь на оправдательный приговор. На это надеялся Анит, желая избавиться от своего критика. Но в кругу друзей Сократа это даже не обсуждали. Более того, когда друг Сократа Гермоген предложил философу подумать над защитной речью, Сократ ответил: «А разве, по-твоему, вся моя жизнь не была подготовкой к защите? Я за всю жизнь не сделал ничего несправедливого, это я считаю лучшей подготовкой к защите».
Друзья и ученики Сократа без его согласия заказали защитную речь у опытного логографа Лисия, но и от нее философ отказался. Соратники мудреца волновались не напрасно: по правилам суда, обвиняемый должен был сам перед присяжными защищаться. И на рассмотрение дела любой сложности выделяли один день – таким был порядок рассмотрения преступлений против богов и полиса.
Биографы Сократа считают, что он зря отказался от помощи. Так как не имел опыта публичных выступлений, не знал тонкостей судебного процесса, да и к судебной ответственности был привлечен впервые.
День Х
В день суда утром в гелиее собрались почти 500 присяжных, избранных по жеребьевке. Внешне спокойный Сократ с друзьями и учениками, среди которых и известный нам Платон, заняли свои места. Председательствующий первому предоставил слово обвинителю – Мелету, который зачитал иск, подтвердив его клятвой. Свои предыдущие обвинения он значительно расширил:
Мелет рассчитывал на то, что большинство присяжных – ремесленников и крестьян – плохо знакомы с учением философа.
Слово предоставили Сократу. С иронией он сказал: «Как подействовали мои обвинители на вас, афиняне, я не знаю, а я из-за них чуть сам себя не забыл, так убедительно они говорили. Впрочем, они правильного. ничего не сказали».
Не прибегая к красноречию, об опасности которого Мелет предупреждал судей, философ обращался к ним, как к обычным афинянам, уровень морали большинства которых хорошо знал. Сократ назвал обвинение его в непризнании богов полиса беспочвенным. Ведь многие свидетели видели его на общих праздниках и принесении жертв богам на народных алтарях. Что же касается «новых божеств», то «как можно выводить это из моих слов, что мне бывает голос бога, который подсказывает, что следует делать?». Если люди верят в пророчества, например, жрицы в храме Аполлона, то «я называю это божественным голосом – выражение более близкое к истине и более благочестивое».
Сократ начал говорить, что утверждения о «непризнании богов» и «введении новых богов» взаимоисключающие. Отрицать одних богов и признавать других – не значит быть безбожником. Поэтому он – не безбожник. Этот пункт обвинения могли опровергнуть и свидетели. Сократовские аргументы обличали противоречия в обвинениях Мелета, и среди присяжных начались активные споры.
Сократ вызвал к трибуне Мелета и спросил, назовет ли тот хоть одного человека, «которого бы я сделал из благочестивого нечестивым, из скромного – наглым, из экономного – расточительным, из умеренно пьющего – пьяницей, из трудолюбивого – неженкой или рабом иной низкой страсти?» Мелет заверил, что знает тех, кого Сократ уговорил слушаться его больше, чем родителей. Но фактов развращения молодежи Сократом не приводит, при этом играя на родительских чувствах присяжных. Сократ предложил выслушать своих старых знакомых в качестве свидетелей, «и Мелету лучше было бы сослаться на кого-нибудь из них как на свидетеля; если тогда он забыл это сделать, пусть сделает теперь, пусть скажет, если ему есть, что сказать по этому поводу. Но вы убедитесь, афиняне, что все они будут готовы помочь мне, развратнику, который причиняет зло их домашним, как утверждают Мелет и Анит». Ни обвинители, ни судьи к этому не прислушались, а молодому Платону не позволили защищать учителя.
Сократа беспокоила возможность объяснить присяжным свое учение. Он рассказал о своем участии в войне, общественной и просветительской деятельности, сопротивлении тирании. Философ понимал, что его объяснения для многих присяжных будет укором в их непатриотичном или аморальном поведении во время войны, голода в Афинах, в принятии ошибочных решений Народным собранием. Еще больше судьи были раздражены, когда он привел показания известного присяжным Херефонта: Дельфийский оракул в храме Аполлона назвал Сократа самым мудрым среди людей, что тогда удивило и самого философа.
За признание оракулом Сократа «самым великим из всех своей мудростью» ему завидовали, тем более что он часто обличал тех, кто много думал о себе. Так обошелся и с Анитом, а тот, не стерпев насмешек, уговорил Мелета подать на Сократа в суд за бесчестие и развращение молодежи. Теперь уже большинство присяжных возмущалось «дерзостью» мудреца, высокомерного, как они считали, «софиста».
По правилам суда, после заслушивания обеих сторон по делу проходила первая подача голосов присяжных. Сократа признали виновным 280 голосами против 221-го.
Присяжные и все присутствующие надеялись, что наказание пожилому мудрецу будет мягким, а то и символическим, учитывая его возраст и бедность – лишь бы в назидание другим. По тогдашней традиции, первым предложить себе наказание должен был обвиняемый.
Назначить себе наказание должен был сам обвиняемый
Но Сократ не назначил ни одного штрафа, ведь это значило бы признать себя виновным. Поэтому Сократ не прибегнул к «сделке с правосудием». Он сказал, что его удивляет небольшое преимущество в количестве голосов, поданных против него. Еще бы 30 камешков, которыми голосовали присяжные, – и он был бы свободен. Сократ говорит, что всю жизнь «шел туда, где частным образом мог сделать всякому наибольшее. благодеяние. стать как можно лучше и умнее и больше, чем о себе самом, заботиться о государственных делах». «Итак, если я должен по справедливости оценить мои заслуги, то вот к чему я присуждаю себя – к (бесплатному) обеду в Пританее».
Оплатить штраф или уйти в изгнание он отказался: «Ради чего сидеть в тюрьме, пока не будет уплачен штраф? Или уйти в изгнание на склоне жизни». Такая неслыханная «дерзость и святотатство» окончательно разгневали присяжных: вместо признания вины и назначения себе наказания подсудимый просит. вознаграждения за заслуги перед полисом. Следствием иронического предложения Сократа было увеличение голосов против него. За требование обвинителей – смертную казнь – проголосовал 361 присяжный.
В последнем слове Сократ сказал: «Не доказана моя виновность ни в одном пункте. Однако даже и несправедливый приговор не заставит меня чувствовать себя униженным, он позорит не меня, а тех, кто постановил его. Будущее подтвердит, как свидетельствует и прошлое, что я никогда никого не обижал, никого не испортил, а наоборот, приносил пользу людям. обучая их бесплатно какому мог добру».
Доказательного права 2500 лет назад еще не существовало, а отведенное время – один день – лишало судей возможности изучить дело и, похоже, они к этому и не стремились.
Несмотря на недоказанность и явные противоречия обвинения, нарушение принципа презумпции невиновности, требование Сократа решать его дело с позиции объективной истины, с привлечением свидетелей и рассмотрением доказательств – на решение присяжных это не повлияло.
Исследователи считают, что если бы он не пренебрег привычными методами защиты и сделал некоторые уступки требованиям судей, несомненно, был бы оправдан.
Большинство присяжных в процессе над Сократом радовались 3 оболам (мелкие монеты) за свое участие в суде, своим решением старались угодить новым руководителям демократии, таким, как Анит. Новая власть не терпела, чтобы к ней подходили с моральными мерками и откровенно критиковали. Приговор Сократа некомпетентной власти, по форме – народной, привел к смертному приговору ему.
Приговор Сократу был уроком для противников и критиков восстановленной демократии. Это была явная месть за критику философом недостатков деградирующей демократии, принципа жеребьевки при подборе состава Народных собраний, суда, некомпетентности руководителей, ведь он поучал: править должны лучшие, ум – источник нравственности.
Сократ раз в жизни, в своем далеком прошлом, председательствовал в Народном собрании – и тогда отказался ставить на голосование вопрос о казни стратегов и привлечения к суду несогласных, и заявил, что будет действовать только по законам. Он считал, что истинная сила государства – в духовном единстве граждан, в верховенстве равного для всех закона. Этому учил других.
Он говорил на суде: «Я только то и делаю, что хожу и убеждаю каждого заботиться прежде всего и сильнее всего не о теле и не о деньгах, а о душе, чтобы она была как можно лучше».
Угрызения совести в нарушении справедливости, в невежестве не помешали неразборчивым, но ретивым перед властью судьям вынести смертный приговор мудрецу.
Сократ
За что казнили Сократа
Еще при жизни Сократ стал уважаемым философом, но даже это не спасло его от смертной казни. Узнаем, за что осудили Сократа и как мыслитель относился к смерти.
Где почитатели — там и противники. Популярность обернулась против Сократа: его осудили и приговорили к смертной казни.
В чем обвиняли античного философа? 👇
1️⃣ Развращение молодежи. И речь не о сексуальных отношениях: Сократ противопоставлял себя толпе. Он развращал молодые умы, призывая пересмотреть старые устои, глубоко вошедшие в социальную реальность, и искать истину. Массам же никакие истины были не нужны: они мыслят готовыми конструкциями и предрассудками.
2️⃣ Посягательство на религию. Сократа обвиняли в том, что он создает новых богов. Но на самом деле богом, которого он создал, был внутренний голос совести.
О суде над философом мы узнаем из «Апологии Сократа». В переводе с древнегреческого «апология» значит «оправдание», но в защитительной речи Сократа нет ничего оправдательного.
Вот как проходил суд 👇
🙅🏼 Афиняне не хотели смерти Сократа: он был уважаемым семидесятилетним старцем, его влиятельные друзья могли легко выкупить или украсть философа из-под стражи. Но Сократ отверг любые предложения о помощи
⚔️ Сократ не видел никакого смысла в защите. Наоборот, он подчеркивал, что спасает Афины, а обвинения кажутся ему смехотворными: «В самом деле, если вы меня убьете, то вам нелегко будет найти еще такого человека, который, смешно сказать, приставлен к городу как овод к лошади, большой и благородной, но обленившейся от тучности и нуждающейся в том, чтобы ее подгоняли. В самом деле, мне кажется, что бог послал меня городу как такого, который целый день, не переставая, всюду садится и каждого из вас будит, уговаривает, упрекает».
💸 Вместо того, чтобы согласиться оплатить денежный штраф, Сократ заявил, что заслуживает обеда за общественный счет: «Итак, если я должен назначить себе что-нибудь мною заслуженное, то вот я что себе назначаю – даровой обед в Пританее».
🔥 В своей речи Сократ довел противопоставление философа и толпы до кульминации, которая могла закончиться только казнью.
Поразмышляйте, казнили бы Сократа в наше время?
Кто стал последователем Сократа? Спойлер: все.
🤩 Скептики, киники, стоики, эпикурейцы: все философские школы, которые расцвели в эпоху элинизма, обычно называют сократическими.
🌟 Школы наследовали разные идеи Сократа, но для всех он долгое время оставался фигурой, в которой сложно было найти какие-либо негативные черты. Его можно представить как «античного святого». Еще до Христа появлялись образы очень на него похожие, такое сравнение Сократа и Христа достаточно распространено.
🙅♂️ Киников привлекали в Сократе его социально-мизантропические черты, его скептический настрой по отношению к социальной реальности, то, что он критикует мир вокруг себя, противопоставляет себя социальной реальности и оказывается от нее свободным.
🙌🏻 Скептики, как и Сократ, были убеждены в существовании истины и необходимости ее поиска, но отрицали возможность достоверного познания объективной действительности.
Давайте еще раз вспомним все, что мы узнали:
🗣 Сократ воплощал образ философа: он искал истину и призывал других искать ее, мыслил и помогал «рождать» идеи.
В чем основные открытия Сократа 👇
🔹 Первым заговорил о внутреннем голосе совести.
🔹 Считал, что любое знание есть припоминание, с помощью майевтики помогал собеседникам «вспомнить» эти знания.
🔹 Зло не может совершаться сознательно, оно совершается только по незнанию.
🔹 Мужественность не существует отдельно от благоразумия, любовь есть некоторая нехватка, а лучшая дружба — дружба с самим собой.
🔹 Сократ не боялся противопоставлять себя обществу и призывал людей перестать слепо следовать традиционным устоям.
☀️ Влияние. Порой мысли учеников Сократа неотделимы от его собственных, так как все знания о Сократе мы узнаем их их трудов. Скептики, киники, стоики, эпикурейцы опирались на его идеи, эти философские школы часто называют сократическими.
Пост-пост, мета-мета: как понять идеи современного мира
ОБВИНЕНИЕ
Дело против Сократа было возбуждено в марте 399 г. до н. э.
По афинским законам, судебный процесс мог начаться лишь после соответствующего заявления того или иного лица, полноправного афинского гражданина. Причем если по существу дела речь шла о частных интересах, то возбуждался процесс дике, если же дело касалось государственных интересов процесс графэ, точнее, графэ параномон. Процесс второго рода и был начат против Сократа. Инициатор дела, Мелет, как и полагалось в таких случаях, в письменной форме обратился с официальным обвинением в коллегию фесмофетов, которая состояла из 6 афинских архонтов, ведавших делами о государственных преступлениях и при их слушания председательствовавших в афинском суде присяжных (гелиэе).
Текст обвинения следующий: «Это обвинение составил и, подтвердив присягой, подал Мелет, сын Мелета из дема Питтос, против Сократа, сына Софрониска из дема Алопеки: Сократ повинен в отрицании богов, признанных городом, и во введении новых божественных существ; повинен он и в совращении молодежи. Предлагается смертная казнь». Так воспроизводит содержание жалобы Мелета Диоген Лаэртский со ссылкой на свидетельство философа Фаворина, который лично ознакомился с ней спустя 6 веков (во II в. н. э.), роясь в афинских архивах.
Платон, сам присутствовавший на суде, воспроизводит обвинение, видимо, по памяти и отмечает, что оно звучало «примерно так»: «Сократ преступает законы тем, что портит молодежь, не признает богов, которых признает город, а признает знамения каких-то новых гениев» (Платон. Апология Сократа, 24 с). Другой ученик Сократа, историк Ксенофонт, который хотя и не присутствовал на суде, но впоследствии был хорошо осведомлен о происшедшем, пишет в «Воспоминаниях о Сократе» (I, I, 1): «…Самое обвинение против него было приблизительно такое:,Сократ виновен, потому что не признает тех богов, каких признает город, а вводит другие, новые божества; виновен и потому, что развращает юношество»».
Обвинение, таким образом, содержало 3 пункта: 1) безбожие Сократа, 2) введение им каких-то новых божеств (подразумевался знаменитый демон Сократа, его внутренний голос) и 3) развращение молодежи. По всем этим пунктам Сократ обвинялся именно в государственном преступлении, так как по афинским представлениям и почитание богов, и воспитание юношества относились к делам общеполисным, государственным.
Хотя вопросы отправления религиозного культа и воспитания юношества в Афинах и не были четко и ясно урегулированы законами и постановлениями, однако сложившаяся практика, традиции и обыкновения в этих делах считались общеобязательными. Те или иные вариации и отступления допускались, судя по всему, лишь в пределах признания общепринятого; явные отступления от традиционно сложившегося положения вещей считались вызовом полисному правопорядку. Является ли подобный вызов преступлением и какое наказание должно за него последовать — эти вопросы, поскольку они не были законодательно жестко регламентированы и оставляли довольно широкий простор для разнотолков, решались на основе сложившегося правосознания, с ориентировкой на имеющееся законодательство, на традиции и обыкновения, на неписаное право, общеполисную мораль и т. д. В конечном счете эти вопросы решались, после соответствующего сигнала от членов полиса, афинским полномочным судом присяжных (гелиэей), разбиравшим уголовные дела в составе 501 судьи. По числу своих членов гелиэя не уступает законодательным собраниям нового времени, а рассмотренное в пропорции ко всем афинянам число афинских судей выглядит еще более внушительно. Таким образом, наличие пробелов в афинском законодательстве компенсировалось тем, что конкретные дела решались на таком широком судебном форуме, который, по более поздним понятиям, мог бы быть наделен даже законодательными полномочиями, не говоря уж о юсти-ционных.
По сути дела, афинский суд, решая ставившиеся перед ним обвинителями и жалобщиками правовые коллизии, занимался не только специальной узкосудебной деятельностью по применению к данному спору уже наличного конкретного и определенного закона, но, поскольку таковой часто отсутствовал, также и правотворчеством в отношении к рассматриваемому случаю. Значительную роль в правопонимании и правосознании афинян и избранных ими по жребию судей играла правовая аналогия — толкование и решение данного правового спора на основе устоявшихся общих принципов полисного правопорядка, по аналогии с прежними решениями подобных дел, подведение актуальной коллизии под тот или иной наиболее подходящий по смыслу закон.
Недостатка в таком правовом материале не было. Так, сократовскому случаю предшествовали дела философа Анаксагора и софиста Протагора, которые, будучи обвиненными в безбожии и спасаясь от расправы, покинули Афины. Обвинение Сократа по двум первым пунктам (непризнание признанных богов и введение новых божеств) довольно отчетливо подпадало под действие закона, предложенного примерно в 433–432 гг. до н. э. афинским прорицателем Диопифом, приверженцем старины и врагом «софистических» нововведений, Плутарх сообщает: «Диопиф внес предложение о том, чтобы люди, не почитающие богов или распространяющие учения о небесных явлениях, были привлекаемы к суду как государственные преступники». Законопроект Диопифа был нацелен, прежде всего, против «софиста» Анаксагора, а косвенно — против его ученика и покровителя Перикла. Кстати, Анаксагору удалось спастись благодаря вмешательству и помощи Перикла.
Что же касается третьего пункта — обвинения Сократа в «совращении молодежи», то, судя по всему, имелось в виду, во-первых, это «совращение» путем внушения им в ходе бесед собственного отношения к богам, т. е. распространение преступных воззрений, отмеченных в двух первых пунктах обвинения, и, во-вторых, «совращение» юношей-«учеников» с истинного пути воспитания их в преданности демократическим устоям и порядкам афинского полиса. В этом втором аспекте Сократ обвинялся в подрыве самих основ полиса, его основных законов, а не какого-то частного и конкретно определенного законоположения.
Великий принцип нового времени-енот преступления, нет наказания, если об этом не сказано в законе» — не адекватен условиям и отношениям в античном полисе, где удельный вес собственно юридического законодательства незначителен по сравнению с другими средствами упорядочения и регламентации человеческого поведения и общественного устройства (обычаями, традициями, заветами, гражданской присягой, нравами, сложившимися обыкновениями и нормами полисной жизни, правосознанием, чувствами принадлежности к единому коллективу полиса и т. п.).
Все устоявшееся и вошедшее в жизнь полиса считалось законом и законным в силу своей фактической принятости; такое утвердившееся в течение времени установление и выкристаллизовавшаяся норма-правило политической, религиозной или частной жизни становились регулятором поведения и без того, чтобы специально оформляться в качестве закона на народном собрании. Легкая обозримость внутриполисной жизни, обстановка общеизвестности (вот уж где все обо всех знали все!) и доступности позволяли довольствоваться во многих отношениях и сферах жизни фактичностью, не прибегая к формальностям: силой обязательной нормы пользовалась сложившаяся фактичность.
Основой всего афинского правопорядка было полисное единомыслие, та общая и безусловная преданность полису, которая в самом существовании полиса и его благе видела высший закон жизни. Полис подразумевал единомыслие, состоявшее в том, что основным законом для всех сограждан-афинян было само наличие полиса, восходящего к богам и обладавшего безусловной ценностью. Этой преданностью своему городу-государству, полисным патриотизмом и признанием установленных в нем порядков и законоположений пронизана гражданская присяга, которую давали все афиняне, приобщаясь к коллективу полноправных членов полиса.
Преданность граждан полису дополнялась доверием полиса к ним. Ближе к интересующему нас делу это доверие полиса к своим гражданам видно уже из того, что полис, не заводя специальных органов публичного обвинения, вполне полагался на правосознание своих членов, их понимание того, что полезно и что вредно для полиса, следует или пет выступать с обвинением, каким именно и т. д.
Это, правда, имело и теневую сторону — чрезмерную распространенность в Афинах крючкотворства, сутяжничества и вымогательства. Лукиан отмечал, что финикиец занимается торговлей, киликиец разбойничает на море, спартанец истязает себя, а афинянин крючкотворствует. И Аристофан в пьесе «Мир», обращаясь к афинянам, бросает им такой же упрек: «Ваше единственное занятие — сутяжничество».
Под благовидным предлогом защиты полиса и его законов афиняне развивали усилия, достойные лучшего применения. Афинские суды были завалены частными и публичными делами. По словам неизвестного автора «Государственного устройства афинян» (около 425 г. до н. э.), афинянам приходилось разбирать столько частных и государственных процессов и отчетов, сколько не разбирают и все люди вообще.
Обстановка благоприятствовала доносам. Критон как-то пожаловался Сократу, что из-за засилья сикофантов[18] «трудно жить в Афинах человеку, который желает заняться собственными делами» (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе, II, IX, 1). Узнав, что Критона одолевают сикофанты, зарившиеся на его богатство, Сократ напомнил ему, что хорошие пастухи держат собак, чтобы не допустить волков до овец. Нашли и соответствующего «волкодава» — некоего Архидема, человека энергичного и бедного, который за «милости» со стороны патрона оказал ему множество услуг. «Скоро он открыл множество преступлений, совершенных сикофантами Критона, и множество их врагов. Тогда он одного сикофанта подвел под уголовное преследование, за что сикофант должен был подвергнуться телесному наказанию или денежному штрафу. Сикофант, сознавая за собой множество преступлений, употреблял все усилия, чтобы избавиться от Архидема, но тот не отступал до тех пор, пока сикофант не прекратил своих доносов на Критона и не внес платы самому Архидему» (Там же, II, IX, 6).
Этот эпизод с энергичной антисикофантской деятельностью Архидема, надежно засвидетельствованный историком Ксенофонтом, интересен не только для уяснения конкретных деталей правовой ситуации в Афинах сократовского времени, но и как дополнительный штрих к политико-правовому портрету главного героя нашей книги, который, как видим, был за активный и действенный отпор волкам, рыскавшим по темным тропам полисного правопорядка в поисках наживы. А как сказал поэт, «быть злым к неправде — это доброта!»
Но прием Архидема явно не годился в случае с обвинителями Сократа, которые как бы олицетворяли собой реакцию различных слоев афинского демократическою полиса, враждебно относившихся к опасным сократовским «софистическим» новшествам и мудрствованиям. «Вот почему, — поясняет Сократ па суде, — накинулись на меня и Мелет, и Анит, и Ликон; Мелет негодует на меня из-за поэтов, Анит — из-за ремесленников, а Ликон — из-за ораторов. Так что я удивился бы, как говорил в начале, если бы оказался в силах опровергнуть перед вами в такое короткое время эту разросшуюся клевету» (Платон. Апология Сократа, 24 а).
После сокрушительного поражения в Пелопоннесской войне Афины из надменного лидера Эллады и ведущей державы всего Средиземноморья превратились в ординарный полис, судьба которого оказалась в руках победителя. Спарта вынудила Афины вступить в союз под своим главенством и вносить соответствующие взносы в казну этого союза. Борющиеся в Афинах политические партии взваливали на своих внутриполитических противников ответственность за внешнеполитические неудачи. Каждая новая смена власти в полисе сопровождалась поисками «козлов отпущения» и кампанией расправ над поверженным соперником и лицами, его поддерживающими.
Когда в начале 403 г. до н. э. «правление тридцати» было низложено и в Афинах вновь установилась демократия, уцелевшие сторонники олигархии обосновались в Элевсине, крупном населенном пункте в Аттике, севере-западнее Афин. Условия примирения между враждующими партиями, в частности, предусматривали — и на этом настаивали спартанцы, убедившиеся в бесперспективности олигархического правления в Афинах, — право всех желающих покинуть Афины и поселиться в Элевсине и право всех изгнанных при олигархах из полиса сторонников демократии возвратиться обратно.
Во избежание новых кровопролитий в Афинах была объявлена амнистия всем сторонникам прежней олигархии, кроме уцелевших правителей (сам Критий погиб) и узкого круга должностных лиц. «За прошлое, — сообщает Аристотель, никто не имеет права искать возмездия ни с кого, кроме как с членов коллегий Тридцати, Десяти, Одиннадцати[19] и правителей Пирея, да и с них нельзя искать, если они представят отчет» (Аристотель. Афинская полития, ч. 1, XIV, 39, 6).
На первых порах положения этой амнистии соблюдались довольно жестко. Когда один из демократов-возвращенцов стал добиваться наказания какого-то сторонника бывшей олигархии, он в назидание другим был сам без суда казнен. Искатели возмездия за прошлое на некоторое время приутихли. Твердость в соблюдении амнистии диктовалась как внешним давлением со стороны Спарты, так и поиском путей к преодолению раскола среди афинян и достижению гражданского мира. Политика сдерживания принесла свои плоды: к 400 г. до н. э. государственное единство Афин и Элевсины было восстановлено. Это была крупная мирная победа афинского демократического полиса в трудной внутри- и внешнеполитической обстановке. Появилась возможность несколько свободнее и раскованнее оглянуться назад, предъявить кое-какие счета за прошлое, дать хоть некоторое удовлетворение ранее вынужденно отжатым политическим эмоциям, начать развязывать на время связанные чувства и настроения нетерпимости, восстанавливать привычные стандарты и прежний стиль внутренней жизни демократического полиса.
Именно в этой ситуации представители окрепшей демократии начали уголовное преследование Сократа. Дело было щекотливое, требовавшее тонкого камуфляжа. Поэтому политические мотивы преследования были умело приглушены и сокрыты под религиозно-воспитательными формулировками пунктов обвинения. Открыто политический процесс был, видимо, не своевременен; кроме того, Сократ, не бывший активным политиком, и не подошел бы в качестве фигуры для такого процесса. Но в той обстановке он для афинских демократов был удобной мишенью, позволявшей начать громкое дело против широко известного критика демократии и в то же время делать вид, будто речь идет не о политике, а о богах и детях — о религии и воспитании. Афинская демократия вытаскивала па судебную сцену человека, хотя прямо и не занимавшегося политикой, но весьма заметного за философскими кулисами афинской полисной жизни.
По такому делу, как сократовское, его инициаторы без расчета на успех, конечно, не стали бы начинать уголовное преследование. Браться за такое обвинение могли лишь люди, хорошо знающие настроения афинского демоса и твердо рассчитывающие на его поддержку. Все это приводит к выводу, что к моменту обвинения Сократ в глазах афинского демоса был довольно одиозной фигурой, успевшей порядком ему надоесть. Такое впечатление подтверждается и самохарактеристикой Сократа, сравнивающего себя с оводом, не дающим своим согражданам покоя. Вряд ли афинский демос мог всерьез принять слова Сократа о высших целях этого беспокойства, А вот его иронические выпады и критические насмешки в адрес «незнающего большинства» — демоса не забывались и не прощались.
Пожалуй, в Афинах Сократа знали, так или иначе, все — видели, слушали его или, на худой конец, были наслышаны о нем. Не будем забывать, что всего-то взрослых афинян было не более двух десятков тысяч человек — народу на один небоскреб. Популярность в Афинах ценилась и наказывалась: свободный демос, сам не претендуя на популярные (и неоплачиваемые!) роли и должности (даже демагоги, как правило, были выходцами из знатных и богатых афинских семей), зорко следил за тем, не пора ли освободиться от чрезмерно популярного деятеля.
Популярность Сократа была особого рода, будь она привычно политической, не дотянуть бы ему до своих семидесяти. Предчувствуя все это, Сократ и ушел в философию, чураясь прямых занятий политикой. Но философия оказалась тоже политикой, хотя и замедленного действия.
Официальное обвинение Сократа лишь по-своему резюмировало уже давние антисократовские предрассудки, наветы, настроения.
Античный демос — и до и после Сократа — настороженно относился к мудрости и мудрецам. В этом плане признание дельфийским оракулом Аполлона мудрости Сократа лишь осложнило его жизнь. Основная масса современников Сократа не проводила какого-либо различия между философией и софистикой, между Сократом и многочисленными софистами. Это уж потом, усилиями прежде всего Платона, самого знаменитого ученика Сократа, было проведено и отстоялось это различение, а тогда все они были в глазах большинства людьми одной суетно, бесполезно и даже опасно мудрствующей породы, дурачащими своих слушателей умниками, сбивающими с толку демос и подрастающее поколение.
Афинский демос отличался особым скепсисом в отношении к мудрецам и философам. Мы уже упоминали, что интерес к философии был привит афинянам мыслителями из других греческих полисов, в основном — малоазийских и сицилийских. Правда, по крайней мере один коренной афинянин, законодатель Солон, числился среди легендарных «семи мудрецов» Эллады, но дальнейший переход от древней мудрости к философии и софистике произошел без какого-либо духовного вклада со стороны афинян. Собственно первым философом-афинянином был ученик клазоменца Анаксагора Архелай, который, по некоторым версиям, был учителем Сократа. Выходцами из других полисов были почти все софисты, учившие состоятельных афинян за плату своей мудрости. С точки зрения давних афинских представлений и предрассудков, стойкого религиозно-духовного традиционализма, все это новоявленное мудрствование было чужим делом — ненужным и опасным, К слову сказать, нелегко пришлось уже Солону, который после проведения своей реформы был вынужден покинуть накаленную обстановку родного полиса и на время удалиться в Египет. Да и «мудрым» он был признан не соотечественниками, перед которыми он даже прикидывался сумасшедшим, а другими эллинами. А иностранцы, софист Протагор и философ Анаксагор, тоже принятый за «софиста», во времена Сократа бежали из Афин, опасаясь расправы афинского демоса над ними за «безбожие» их мудрости.
Аптисократовские настроения среди афинян и выпады против него начались задолго до официального обвинения и имели давнюю историю. Сам Сократ, по свидетельству Платона, отмечал, что против него имеется два рода обвинителей: теперешние обвинители (Мелет и поддерживающие его Анит и Ликон) и многочисленные прежние обвинители — озлобленные, сильные, честолюбивые, уже давно пустившие молву о том, будто Сократ не признает богов и законов, попусту усердствует, исследуя то, что под землею и в небесах, выдавая ложь за правду и научая всему этому других. Другими словами, Сократу приписывали объединенные «грехи» натурфилософа и софиста, ненавистные для традиционистски настроенного афинянина. Эти прежние обвинители, поясняет Сократ своим судьям, «восстанавливали против меня очень многих из вас, когда вы были еще детьми, и внушали вам против меня обвинение, в котором не было ни слова правды… Но всего нелепее то, что и по имени-то их никак не узнаешь и не назовешь, разве вот только случится среди них какой-нибудь сочинитель комедии» (Платон. Апология Сократа, 18 с-d).
Сократ имел в виду знаменитого Аристофана, который своей комедией «Облака» (423 г. до и. э.) во многом содействовал широкому распространению среди афинян всякого рода небылиц и вздора о Сократе. В «Облаках» Сократ представлен в качестве наглого софиста, натурфилософа и богохульника. Отрицая богов Олимпа и самого Зевса, он обожествляет облака. Хор облаков аттестует Сократа как «проповедника тончайшей чепухи», «философа-шарлатана», в школе которого развращают молодежь, обучая за плату искусству выдавать ложь за правду и «выскальзывать из рук кредиторов». Старик Стрепсиад, афинский крестьянки, хочет, чтобы его погрязшего в долгах сына Фидиппида научили этому искусству. «Ты, — обещает отец сыну, агитируя за учебу у Сократа, — познаешь самого себя, что ты невежествен и глуп». Плоды сократовского поучения оказываются горькими: ссылаясь на приоритет естественного положения дел среди животных перед условным человеческим законом, сын «объясняет» отцу свое естественное право бить его.
Кроме этого поучения «праву сильного», Сократу приписываются софистический релятивизм в вопросах нравственности («ничего не считай позорным») и иные пороки. Сидя в корзинке, которая свешивается с потолка сцены, аристофановский Сократ изрекает: «Эти ходящие по небу облака, могучие богини для лентяев: мы им обязаны даром суждения, способностями к диалектике, умом, искусством морочить других, болтать, спать и умением сбивать с толку противника». Приписывается Сократу и натурфилософское богохульство (в духе Анаксагора, Диогена из Аполлонии, Антифона). На вопрос Стрепсиада, почему это Сократ презирает богов «с корзинки, а не с земли», он отвечает: «Я воздухошествую и взираю на солнце… Я не мог бы правильно понять небесных вещей, если бы не подвесил свой ум и не смешал тонкую мысль с подобным ей воздухом, А если бы я наблюдал верхнее снизу, находясь на земле, я никогда не постиг бы этого, так как земля насильно влечет к себе влагу мысли». Далее, аристофановский Сократ глубокомысленно разъясняет строение неба, жужжание комара, действие мирового вихря, меля всякую чепуху и вздор.
В комедии Аристофана Сократ олицетворяет начала новоявленной Несправедливости, пришедшей на смену прошлой Справедливости, в духе которой в доброе старое время были воспитаны герои Марафона. Ныне же, под влиянием «развратителей молодежи» типа Сократа, подрастающее поколение склоняется к Несправедливости. Такова охранительно-консервативная позиция Аристофана, тенденциозно нацеленная против философского просвещения и связанных с ним новшеств. Антисократовские насмешки и выпады Аристофана сродни реакции традиционно настроенного, темного афинского крестьянина и городского обывателя против новоявленной мудрости и вредного умничанья.
Реальный Сократ и его тезка из аристофановской комедии схожи, пожалуй, лишь в том, что оба они — и в жизни, и на сцене — ходят босиком. Это, однако, не помешало тому, что для многих афинян карикатура подменила собой прототип и прочно закрепилась в их памяти. Антисократовский предрассудок афинских обывателей, комедийно обыгранный и шаржированный Аристофаном, привел в конечном счете к трагическому финалу, — правда, этот переход от смешного к печальному длился довольно долго, около трети всей сократовской жизни.
Уже у Аристофана в утрированной форме встречаются основные пункты будущего обвинения — безбожие и развращение молодежи. Для Аристофана, как и для будущих обвинителей, Сократ — софист и натурфилософ, сторонник опасных нововведений, критик устоявшихся представлений и канонов, ниспровергатель порядков и законов афинского полиса. Критика Сократа, таким образом, началась и проводилась с позиций консервативной реакции против просветительства софистов, рационализма и нововведений философов, поставивших под сомнение почти все привычные и традиционные ценности и их религиозно-мифологическую основу.
Позиция Сократа, как мы видели, существенно отличалась от воззрений софистов, но народной молве, прежним и новым обвинителям, да и самим судьям, состоявшим из того же демоса и разделявшим те же предрассудки и предубеждения, было, конечно, не до философских, этических и гносеологических тонкостей расхождения Сократа с софистами.
Кроме того, между взглядами Сократа и софистов было и немало общего пафос просветительства, очеловечивания знания, демифологизация мира, жизни и мысли, дальнейший отход от мифа к рационально-логическим формам трактовки естественных и общественно-политических явлений, от мифологически ориентированного коллективного бессознательного к индивидуальному сознанию, критичность к сложившимся формам полисной жизни, ставка на обучение и воспитание как средство совершенствования индивидов и всего полиса. Предрассудок против софистов и Сократа, следовательно, состоял не только в отождествлении их взглядов, но и в приписывании последним огульно и чохом дурных мотивов аптиполисного инакомыслия.
И в других своих комедиях («Птицы» — 414 г., «Лягушки»-405 г.) Аристофан не упускал случая еще раз высмеять «неумытого Сократа» и увеличивающуюся группу «сократствующих» молодых людей, увлеченных его болтовней и подражающих его спартански опрощенному образу жизни. Имя Сократа всплывает и в аристофановских нападках на Еврипида, находившегося под известным влиянием современной ему философской мысли, в том числе взглядов Сократа, с которым, согласно стойкой молве и легендам, он дружил и часто беседовал. В комедии «Лягушки», поставленной на афинской сцене вскоре после смерти Еврипида, творчество последнего как разлагателя народных нравов противопоставляется произведениям предшествующих трагиков Эсхила и Софокла, учивших народ истинной добродетели. Еврипид выведен в качестве наглого интригана, недостойными средствами домогающегося на том свете первенства среди поэтов. Беседы с Сократом и на этот раз, как говорится, пошли не впрок. Таков по существу смысл заключительного вывода этой комедии Аристофана.
Обращение античной комедии к Сократу свидетельствует о широкой его известности в Афинах по крайней мере уже в 20-е годы V в. до н. э. Более двух десятилетий «Сократ» сцены сосуществовал со своим реальным прототипом, усложняя, конечно, и без того трудную жизнь последнего. Насмешкам подвергался Сократ и в комедиях Каллия, Телеклида, Эвполида. Но его выводят в своих произведениях — чаще всего в облике мудрствующего чудака и оригинала, гордо и стойко переносящего свою бедность, человека бескорыстного и добродушного — другие комедиографы, которых особенно привлекали старенький плащ и босые ноги Сократа. Так, с явным сочувствием к его нужде и симпатией к его душевным качествам вывел Сократа Амейпсий в комедии «Конн» (423 г. до н. э.), где к философу обращены, в частности, такие слова: «Мой Сократ, ты лучший в узком кругу, но непригодный к массовым действиям, также и ты — страдалец и герой, среди нас?».
Но подобная хвала Сократу тонула, по всей видимости, в более интенсивной хуле — на сцене и в жизни. Такое соотношение «за» и «против» должно было настраивать официальных обвинителей Сократа на уверенность в легком успехе. Новые обвинители — податель официальной жалобы Мелет и поддержавшие его обвинение Анит и Ликон — лишь искусно использовали старую неприязнь против Сократа и разросшуюся клевещу на него, выбрав подходящее время и удобную форму для решительного удара.
Мелет был посредственным поэтом-трагиком, высмеянным современниками за бездарность. При «правлении тридцати» участвовал в преследовании неугодных властям лиц, в частности Леонта Саламинского. Сократ, отказавшийся от такой гнусной роли, на суде иронично аттестует Мелета как «человека хорошего и любящего наш город» (Платон. Апология Сократа, 24 b). Этот молодой честолюбец, решившись официально обвинить столь знаменитого человека, как Сократ, видимо, надеялся одним махом скомпенсировать свои неудачи в сфере Муз успехами на зыбком политическом поприще. Сократ, обычно воздержанный в своих оценках даже враждебно к нему настроенных людей, при характеристике Мелета прибегает к довольно сильным выражениям. «По-моему, афиняне, говорит Сократ о своем обвинителе, — он — большой наглец и озорник и подал на меня эту жалобу просто по наглости и невоздержанности, да еще по молодости лет» (Там же, 27 а).
О Ликоне, поддержавшем вместе с Анитом жалобу Мелета, известно лишь, что он подвизался — правда, без заметного успеха — на процветавшем в Афинах ораторском поприще. Зачастую от такого рода занятий афиняне в дальнейшем переходили к участию в политических делах. Плохой оратор в Афинах не мог считаться хорошим политиком.
Из обвинителей лишь Анит, богач и владелец кожевенных мастерских, был заметной и влиятельной фигурой. Фактически именно он был главным инициатором травли Сократа. Еще ранее Анит, озлобленный насмешками Сократа, побудил Аристофана высмеять его публично в комедиях. Так сообщает Диоген Лаэртский. По некоторым сведениям, сын Анита после встреч и бесед с Сократом стал холодно и неприязненно относиться к отцу. И Анит решил, что сына против него настроил Сократ.
Будучи видным сторонником демократии, Анит принял активное участие в свержении власти «тридцати». Вместе с Фрасибулом он возглавлял выступление против олигархов и после их свержения играл влиятельную роль в политической жизни Афин.
Аристотель счел нужным в своем обзоре развития афинской демократии специально отметить, что именно Анит первым подал пример подкупа афинских судей. Когда в 409 г. до н. э. гавань Пилос (в западной части Пелопоннесса) была у афинян взята спартанцами, поход с целью спасения гавани возглавил Анит, бывший тогда одним из афинских стратегов. Действия его не имели успеха и за потерю Пилоса он был привлечен к суду, однако сумел подкупить суд и добился оправдания. Это был первый такой случай после введения Периклом государственного вознаграждения судьям.
Анит был догматическим приверженцем полисного традиционализма, нетерпимо относился к чужим мыслям и новым идеям, ко всем этим пустым умникам-софистам, к которым уже давно причислял и Сократа.
Анит и Сократ не раз встречались, сталкивались, полемизировали. Друг другу они явно не нравились. Для Сократа Анит был духовно ограниченным, нетерпимым я самоуверенным человеком, посредственным политиком, преуспевающим дельцом. А в глазах Анита Сократ олицетворял пустое и вредное мудрствование. Больно Анита задевали и иронические насмешки Сократа в его адрес.
О столкновениях этих двух людей словами одного ив них можно было бы сказать: ни дурному человеку на дано испортить прекрасного человека, ни прекрасному — исправить дурного. Видимо, это и придает особый драматизм подобному сосуществованию. В конце концов, антиподам становится тесно в границах одного полиса, и худший одолевает лучшего.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
Обвинение машины О психосоциальных истоках антитехницизма
Обвинение машины О психосоциальных истоках антитехницизма Когда впервые бананы появились в Казенге, мы предложили их вождю. Он с ужасом отшатнулся: «Нет, нет, я никогда не видел подобных плодов. Это tonda». Это означает, что данный необычный плод будет признан, если я
§ 42. Изложение проблемы опытного познания другого ego как ответ на обвинение в солипсизме
§ 42. Изложение проблемы опытного познания другого ego как ответ на обвинение в солипсизме Начнем наши дальнейшие размышления с рассмотрения одного, как может показаться, весьма весомого возражения. Оно касается, ни много ни мало, притязания трансцендентальной
ОБВИНЕНИЕ
ОБВИНЕНИЕ Дело против Сократа было возбуждено в марте 399 г. до н. э.По афинским законам, судебный процесс мог начаться лишь после соответствующего заявления того или иного лица, полноправного афинского гражданина. Причем если по существу дела речь шла о частных
133. ОБВИНЕНИЕ
133. ОБВИНЕНИЕ Дурак обвиняет других; умный обвиняет себя; мудрый же не обвиняет никого, ибо он набожен.Габирол — Мибхар ХаПенинимГоре человеку, если его защитник стал его обвинителем.Леей — Талмуд Иерусалимский, Сукка, 3:1Обвинителю не приличествует вести себя, как