За что пороли женщин

По традиции в древней Руси мужья пороли женщин, и это считалось обычным делом, и даже любовью. Правила указывали как пороть, чтобы не оставалось следов, и они не стали калеками. Ни у кого из женщин не возникало вопросов, за что их бьют, а воспринималось как должное, и даже обижались, когда их не трогали.

За что пороли женщин мужья в древней Руси

Не всегда был стереотип, что мужья должны женщин бить, тогда с них получиться человек. До 11 века, когда существовало язычество, а люди поклонялись природным богам, женщину ценили, и обожествляли. Отношение к ним изменилось после принятия христианства. Новая мораль священников, почему-то нашла все зло в обличии женщины. Поэтому ее следовало наставлять на путь истинный.

Главенствовать в семье стало принято мужчине, а он как пастырь своего «стада» должен был следить за моральным и духовным состоянием ее членов. К женщинам стали относиться, как к неразумным созданиям, которые не знают, как жить. Вот и пороли мужья женщин по поводу и без, чтобы ума набиралась. Это действие считалось благим, потому что так «спасали» их души. С женщины старались снять все пороки даны ей от природы и рождения.

Порка женщин настолько стала обычным делом, что они уже и сами воспринимали ее как должное. Некоторые даже считали, что если не бьет, значит не хочет, о ней заботится, а соответственно и не любит.

Как в древней Руси мужья пороли женщин

Усвоить уроки жизни женщинам «помогали» регулярные порки. Но из-за таких действий они могли остаться калеками, если не рассчитать силу. Поэтому в 15-16 веке появилась даже книга «Домострой» неизвестного автора. В ней излагалось в нескольких главах, как правильно мужчинам пороть женщин.

Советы касались, как и чем бить своих жен, а также детей, слуг и других работников, чтобы не нанести им увечья, но научить уму разуму. Мужчинам рекомендовалось при порке не трогать глаза, уши и другие важные части тела, чтобы она не осталась калекой. Избегать нужно было и тяжелых предметов, чтобы последствия не оказались печальными.

Источник

Как и за что на Руси и в средневековой Европе наказывали женщин

Рассказываем, как в разные эпохи и в разных странах наказывали женщин. За неверность, за неповиновение, в конце концов — за сварливость и болтливость. Как ни странно, больше всех в этом деле преуспела средневековая Европа. Сотни лет там придумывали всевозможные приспособления для наказаний женщин. О чём, глядя на современную Европу, даже и не подумаешь.

Фото © The Print Collector / Print Collector / Getty Images

Представьте себе, в Европе в XVI–XVII веках пороком считалась даже болтливость. Женщине негоже было много браниться, сплетничать и точить лясы. Если предупреждения домохозяек не останавливали, блюстители порядка действовали более радикально — надевали на них ругательную уздечку.

Ругательная уздечка — это металлический намордник с расширителем для рта. Последний вставлялся между челюстями. Он придавливал или, наоборот, приподнимал язык, что если не затыкало окаянную, то хотя бы делало её речь неразборчивой. Если жертва всё равно пыталась браниться, её в этой самой уздечке на поводке проводили по центральной улице города.

Впервые сей прибор был применён в 1567 году в Шотландии. А после приобрёл популярность и в Англии. С приходом Нового времени ругательная уздечка уступила место другим инструментам.

Фото © Markus Matzel / Ullstein bild / Kean Collection / Archive Photos / Getty Images

Судя по всему, в Средневековье считалось, что хуже одной бранящейся женщины только две бранящиеся женщины. И для решения этой проблемы изобрели колодки примирения.

С обычными колодками хотя бы по фильмам знакомы все. Это деревянное приспособление, которое надевается на шею и запястья. Так вот колодки примирения — это то же самое, но для двоих. В них в позорное для Европы время заковывали ссорящихся женщин лицом друг к другу и отпускали восвояси. Не снимали «ожерелье» до тех пор, пока они не решали все свои вопросы.

Для пущего эффекта к устройству иногда прикалывались колокольчики. Чтобы горожане заранее узнавали о приближении позорниц и готовили помои, которые непременно выливались и высыпались на головы несчастных.

Фанатами колодок примирения были немцы и австрийцы. К сожалению, в открытых источниках не уточняется, в какой именно период гаджет был в ходу.

Блуд и прелюбодеяние всегда и везде считались большими проступками. В разных местах и в разные времена церковь за это карала по-разному. Но одним из самых распространённых видов наказания в средневековой Европе было применение стула покаяния.

Вариаций у этого инструмента несколько. Где-то он выглядел как табурет с колодками для рук, где-то как стул без сиденья. Встречались версии как из дерева, так и из металла. Применялись гаджеты тоже по-разному. В одних случаях женщин с непокрытой головой и босыми ногами (в Средневековье такой лук считался верхом вульгарности) приковывали к сиденью и оставляли на пороге дома. Дабы остальные люди проходили мимо и потешались над неверной. В других — позорный трон размещали на центральной площади. Последствия такого сидения могли быть гораздо хуже, чем многие себе представляют. Не вынеся позора, женщины часто кончали жизнь самоубийством.

Третий способ — самый жёсткий — в XVII веке придумали англичане. Они привязывали стул к длинной балке. Один из концов — с человеком — располагался над водоёмом, а другой — в руках представителей порядка. Край с провинившейся на потеху и в назидание зевакам погружали в воду. Считалось, что водные процедуры остужают женщин, пылающих от греха.

Волшебный табурет в основном применялся шотландцами и англичанами. В ходу был вплоть до начала XIX века.

Позорный столб. Для него и для неё

Фото © Getty Images

Классикой жанра, пожалуй, во всех культурах является позорный столб. Ведь сделать его очень просто, а работает он при этом эффективно. Едва ли кто-то не представляет, как действует сей инструмент, но на всякий случай напомним.

На площади вкапывается столб, к нему привязывается человек, глашатай объявляет толпе, в чём именно провинился гражданин, толпа осуждающе улюлюкает. А потом и вовсе оплёвывает жертву или закидывает помоями и камнями. Нередко виновных ещё и пороли.

Разумеется, встречаются разные вариации. Где-то столб — просто столб, а где-то — столб с колодками, в которые человека заковывают в неудобной позе. С женщинами часто обходились гораздо гуманнее — им пристёгивали только шею. Руки оставляли свободными. Видимо, чтобы могли растирать затёкшие части тела.

К слову, о Лондоне. Судя по всему, позорные столбы придумали не англичане. Слово pillory («позорный столб») в английской латыни возникло ещё в 1189 году. Оно образовалось от французского pellori (всё ещё «позорный столб»), которое известно с 1168 года. Народ, фанатеющий от гильотин и крутонов, в свою очередь, позаимствовал ноу-хау у древних греков, которые привязывали буйных к pilloria.

Нет носа — нет измен

Красота — страшная сила. И если женщина ею пользуется, чтобы наставить рога мужу, то её этой силы нужно лишить. Примерно такой логики придерживался король Кнуд Великий, который правил Данией с 994 по 1035 год.

Как лишить женщину красоты? Учитывая, что в Средневековье женщине дозволялось демонстрировать только лицо, именно его неверных жён и лишали. Но не целиком — не изверги же. Свод законов Кнуда Великого от 1018 года гласит, что в наказание за прелюбодеяние женщине следовало отрезать только уши и нос.

Биби Аиши. Фото © Getty Images / Arun Nevader / WireImage

В арабских странах, где исламизм имеет радикальную форму, жён подобным образом наказывают до сих пор. В 2010 году весь мир потрясла история Биби Аиши из Афганистана. В 14 лет её женили на бойце «Талибана». Он жестоко обращался с ней, а посему в 18 лет она решила сбежать. Но была поймана. Тогда муж, тесть и трое других мужчин выволокли девушку в горы, отрезали ей уши и нос и оставили умирать. Девушку вскоре нашли и вывезли в США, где она прошла реабилитацию.

Одной из самых ярких сцен в сериале «Игра престолов» является искупление королевы Серсеи. Чтобы смыть грехи, ей приходится пройти голой по городу сквозь толпу. Народ при этом получил законное право высказать королеве всё, что он о ней думает.

Скорее всего, эту сцену авторы шоу подглядели в истории. В XV–XVI веках в Англии жила некая Джейн Шор. Примечательна она была тем, что состояла в интимной связи с самим королём Эдуардом IV и целым рядом приближённых к нему дворян. В конце концов была схвачена и приговорена к церковному покаянию за распутность.

В одно из воскресений Джейн прошлась босиком и в одной ночной рубашке по улицам Лондона. Разумеется, публика не упустила возможности, чтобы повеселиться. Люди бросали в адрес Джейн самые мерзкие оскорбления и смеялись над ней.

Известны и другие похожие случаи. Иной раз процессия организовывалась без разрешения церкви — как самосуд. Женщин выдёргивали посреди ночи из кровати и протаскивали через город в сопровождении жестокой толпы.

Постер к фильму «Поцелуй меня, Кэт» / kinopoisk

Перенесёмся поближе к нашему времени и куда-нибудь подальше. Например, в США. Найдём ли мы там причуды во взаимоотношениях мужчин и женщин? Разумеется, да.

Чуть ли не до конца XX века американские мужья считали нормой пороть своих жён. Под поркой мы подразумеваем размашистые шлепки по ягодицам ладонью или ремнём. Предполагалось, что это приемлемая форма поддержания дисциплины, воспитания и соблюдения гендерных норм.

Забавнее всего, что поп-культура не только не обходила стороной факт бытового насилия, но и охотно его культивировала. Взять, например, голливудский фильм 1953 года «Поцелуй меня, Кэт». На постере картины изображён главный герой, который шлёпает женщину, которая лежит у него на коленях.

Этот образ в кино был настолько популярным, что в какое-то время превратился в троп. То есть порка женщин стала общеупотребимым сценарным ходом.

В тексте нет ни одного примера из русской культуры. Что не значит отсутствие телесных наказаний. В допетровской Руси они были и практиковались часто. О чём свидетельствуют хотя бы поговорки. «Бей жену в младости, чтобы покой был в старости» — гласит одна из них.

Главным памятником, скажем так, бытового насилия на Руси является книга «Домострой», написанная в XVI веке протопопом Сильвестром. Её текст рекомендует мужьям «вежливенько побить плёткою» жену в воспитательных целях. Но делать это мужчина должен сдержанно, без гнева и усердия.

Занятно, что отдельно в книге прописано, как и чем женщину бить нельзя. Нельзя прикладывать к ушам и лицу. Дабы не ослепить или не оглушить. Подручными средствами, деревянными или железными, пользоваться тоже нельзя — сильные увечья можно нанести. Что характерно, запреты установлены только с одной целью: чтобы баба могла продолжать работать.

Главное отличие русской культуры от европейской в этом вопросе, похоже, заключается в том, что у нас государство и церковь редко вмешивались в семейные дела. А если и вмешивались, то проблема зачастую решалась без демонстративных наказаний. С мужика за неверность — штраф, а женщин упекали в монастыри.

Источник

Новое в блогах

Как порка женщин и расстрел мужчин опозорили царскую Россию на весь мир

На полотне, созданном в 1930 году, изображена каторжанка Надежда Сигида в сопровождении конвоя после применения к ней телесного наказания

Николай Касаткин «Сигида».

В нынешней России стало модно ностальгировать по эпохе Александра III — «государя-миротворца», который «пока удит рыбу, вся Европа может подождать». На самом деле это было сложное и противоречивое время, когда некоторые успехи в экономике сочетались с «подмораживанием» общественно-политической жизни страны. «Лента.ру» напоминает, как 130 лет назад два кровавых инцидента с политзаключенными в Сибири едва не погубили международный престиж России.

Унтерпришибеевщина

В результате к концу 1880-х годов властям почти удалось разгромить и обескровить революционное подполье в России. Одних народовольцев казнили, других — как мужчин, так и женщин — приговорили к длительным срокам заключения и сослали на каторгу в Сибирь. Однако прогремевшие на весь мир трагические события 1889 года в Якутске и Усть-Каре (Забайкалье) показали, что эта победа царского правительства оказалась временной.

Весь ужас обоих печальных инцидентов состоял в том, что их вполне можно было избежать, если бы власти не вели себя с политическими активистами столь грубо и неуклюже, а те проявили бы больше благоразумия и договороспособности. Увы, к концу XIX века в Российской империи, переживавшей стремительную социально-экономическую модернизацию, так и не выработались механизмы диалога между властью и обществом. Неумение и нежелание договариваться в итоге вылились в то, что казенная «держимордовщина» одних вошла в клинч с радикальным доктринерством других.

Каторжная Кара

Поводом для Карийской трагедии стал поступок каторжанки Елизаветы Ковальской, которая в августе 1888 года отказалась встать перед прибывшим с инспекцией приамурским генерал-губернатором бароном Андреем Корфом. По тем временам это считалось не только серьезным нарушением арестантского режима, но и унижением должностного лица. Ковальская опасалась, что заразилась туберкулезом (подозрение оказалось ложным, она потом прожила долгую жизнь и умерла в глубокой старости, в 1943 году, в возрасте 92 лет). Несколькими месяцами ранее, в феврале 1888 года, она ходатайствовала перед начальником Иркутского жандармского управления полковником фон Плотто о переводе в другую тюрьму, но получила отказ. Видимо, тогда она и решила устроить свой демарш, вряд ли предполагая возможные последствия своего поступка.

Ссыльно-каторжная тюрьма в Усть-Каре, 1891 год

Оскорбленный генерал-губернатор распорядился перевести своенравную узницу в тюрьму Верхнеудинска (современный Улан-Удэ). Но каторжное начальство во главе с комендантом подполковником Масюковым — бывшим гусаром, кутилой и пьяницей — исполнило этот приказ неумело и непрофессионально. В ночь после отъезда Корфа полупьяная охрана грубо и бесцеремонно выволокла перепуганную Ковальскую из камеры в одном белье и загнала на телегу. Затем ее переодели в тюремную одежду, причем в этой процедуре участвовали мужчины не только из тюремного персонала, но и из числа уголовников.

«Жизнь в карийских тюрьмах после увоза Ковальской и до ноября 1889 года превратилась в беспрерывный, нескончаемый кошмар, — пишет современный историк Зоя Мошкина. — За эти 15 месяцев окончательно были истреблены нервы у людей. Они оказались выбиты из нормального психологического состояния». Подруги Ковальской — Мария Ковалевская, Надежда Смирнитская и Мария Калюжная — объявили голодовку, требуя немедленного смещения с должности Масюкова, которого обвинили в унижении человеческого достоинства. Каторжане-мужчины поначалу отреагировали на ситуацию более сдержанно, за что женщины обвинили их в соглашательстве и мужском эгоизме.

Между тем напряжение на Усть-Каре усиливалось. К февралю 1889 года до ссыльных дошли слухи, что власти собираются упразднить политическую каторгу и соединить ее с уголовной. Так уже поступили на Сахалине, где эта мера доказала свою эффективность, поскольку пребывание среди уголовников угнетающе действовало на политзаключенных и существенно снижало их протестную активность. Именно по такому принципу много лет спустя будет устроен сталинский ГУЛАГ. Вдобавок к этому в марте 1889 года, по воспоминаниям народовольца Григория Осмоловского, «от вновь прибывших товарищей тюрьма узнала об ужасной Якутской бойне».

Побоище в Якутске

Кровавый конфликт в Якутске тоже во многом стал следствием взаимного непонимания и ожесточения. Город был важным перевалочным пунктом, откуда политические ссыльные (в отличие от каторжников, они не считались арестантами) отправлялись дальше на поселение в сторону Колымы — Верхоянска и Среднеколымска. Порядок и условия их передвижения и физического выживания зачастую целиком и полностью зависели от местных властей. К февралю 1889 года в Якутске сконцентрировались десятки ссыльных, некоторые приехали с семьями.

В это же время слывшего либералом якутского губернатора Константина Светлицкого перевели в Иркутск, а его должность заместил вице-губернатор Павел Осташкин. Видимо, чтобы отличиться перед вышестоящим начальством, он резко ужесточил правила дальнейшей транспортировки политических ссыльных. Осташкин не только урезал им нормы провоза имущества и продовольствия, но и распорядился немедленно отправить всю партию в путь на две-три тысячи верст. Не дожидаясь весны, все они должны были выехать одним большим караваном в количестве более 30 человек, среди которых треть составляли женщины и дети.

Политические поселенцы попали в отчаянную ситуацию. Во-первых, приказ Осташкина был ничем не мотивированным проявлением чиновного произвола и самодурства. Во-вторых, его выполнение грозило многим из них гибелью в пути. Утром 21 марта 1889 года ссыльные отправились к якутскому полицмейстеру с просьбой принять петицию о пересмотре новой инструкции. Но диалог не состоялся: чиновник накричал на делегацию («Никаких прошений скопом не подают!»), а в ответ из толпы кто-то угрожающе воскликнул «Как бы хуже не было». После этого полицмейстер зашел внутрь, после паузы все-таки принял все заявления и зловещим тоном предписал ссыльным утром следующего дня собраться в избе якута Монастырева (отсюда и второе название этого события — Монастыревский бунт), где им надлежало ждать ответа властей.

Жены и дети ссыльных перед бараком в Сибири. 1885-1886 годы. Фото Дж. Кеннана

Ссыльные предстали перед Военно-судной комиссией, состоявшей из презуса, трех аудиторов и секретаря (адвокаты к слушаниям не допускались). Это было ее последнее заседание в истории Российской империи. Трех человек — Альберта Гаусмана, Николая Зотова и Льва Когана-Бернштейна — приговорили к смертной казни. Последнего несли к виселице на носилках, поскольку он был тяжело ранен в обе ноги. Другим выжившим «монастыревцам» назначили длительные сроки каторги. Уже после смерти Александра III, в 1895 году, власти пересмотрели дело, и оставшимся в живых его фигурантам отменили приговоры.

Карийская трагедия

К этому времени на Карийской каторге тлеющий конфликт между политзаключенными и тюремным начальством вошел в острую фазу. Арестантки вновь объявили голодовку и снова выдвинули абсолютно нереальное требование: удалить с каторги опостылевшего всем коменданта Масюкова, скомпрометировавшего себя в инциденте с Ковальской. Ответ военного губернатора Забайкальской области Михаила Хорошхина был предсказуемым: «Администрации безразлично, едят или не едят преступники».

В начале 1889 года вместе с новой партией политзаключенных на Карийскую каторгу прибыла 26-летняя Надежда Сигида (Малаксиано), учительница из Таганрога, осужденная за участие в создании подпольной типографии народовольцев. Длительный изнурительный этап в Сибирь и долгое пребывание в неволе оказали тягостное воздействие на ее импульсивную и порывистую натуру. К тому же на каторге ее настигла весть о том, что на этапе по пути на Сахалин погиб ее муж — 25-летний народоволец Аким Сигида. Находясь в тяжелом психоэмоциональном состоянии, 31 августа 1889 года Сигида попыталась дать пощечину подполковнику Масюкову. Возможно, это был сиюминутный порыв, хотя она вполне могла руководствоваться и рациональным расчетом. Дело в том, что по негласной этике того времени офицер, которому нанесли подобное оскорбление, не мог больше оставаться на прежней должности.

Дальнейшие события развивались стремительно: в октябре 1889 года Мария Ковалевская, Мария Калюжная, Надежда Смирнитская и примкнувшие к ним Прасковья Ивановская и Анна Якимова снова объявили голодовку, которую держали дольше двух недель. Тогда же генерал-губернатор Корф издал новую инструкцию, позволяющую применять телесные наказания не только к уголовникам, но и к политическим заключенным, в том числе к женщинам. Надежде Сигиде назначили наказание в сто ударов розгами и привели приговор в исполнение 6 ноября 1889 года.

По свидетельству историка Зои Мошкиной, Сигида очень тяжело перенесла наказание. «После того как ее принесли в камеру, ее подруги за ней ухаживали. За занавеской, которой они отгородили угол от общей камеры, слышался плач, шепот Вероятно, в это время женщины приняли решение отравиться. Смертная агония их была долгой и мучительной. Они отказались принять противоядие и умирали уже в лазарете». Узнав об этом, в мужской части каторги попытались отравиться медицинскими опиатами 16 политзаключенных, но ввиду истекшего срока годности препаратов большинство отравившихся выжили, лишь двоих спасти не удалось.

Кандалы Кеннана

Властям не удалось утаить Карийскую трагедию, как несколькими месяцами ранее не получилось замолчать побоище в Якутске. Разразился небывалый скандал. По свидетельству бывшего узника каторги Григория Осмоловского, «скоро на Кару понаехало всякое начальство: Иркутский жандармский полковник фон Плотто, Забайкальский областной прокурор Лазаревский и областной военно-медицинский инспектор Щеглов». В декабре туда прибыл и военный губернатор Забайкальского края Хорошхин — тот самый, который совсем недавно демонстративно игнорировал голодовку женщин. Он выстроил мужчин-каторжан и заверил их, что «правительству дорога жизнь каждого подданного, хотя бы даже и лишенного прав состояния», и что «правительство не намерено без серьезных оснований прибегать к такой мере, как телесное наказание».

Благодаря новым средствам связи (гектографу, телеграфу и телефону) о трагических событиях в Сибири быстро узнали не только в России, но и в мире. Известия о гибели политических заключенных нанесли большой ущерб международной репутации Российской империи. При этом власти не обладали эффективными информационно-пропагандистскими ресурсами, чтобы этому противостоять, да и вообще повели себя на редкость неуклюже. В результате многие ведущие газеты Европы и Америки вышли со статьями, резко осуждающими репрессивную политику русского правительства.

Немалую роль в подобном повороте событий сыграл американский журналист Джордж Кеннан (его внучатый племянник — американский дипломат Джордж Фрост Кеннан, автор знаменитой «Длинной телеграммы» 1946 года), поначалу благосклонно настроенный к России и опубликовавший в 1870 году книгу «Кочевая жизнь Сибири». После очередного путешествия в Сибирь в 1885-1886 годах, совпавшего с эпохой «закручивания гаек» при Александре III, и после близкого знакомства с бытом и условиями содержания каторжан Кеннан резко изменил свое мнение о российских порядках. В 1891 году он издал двухтомник «Сибирь и ссылка», ставший в США бестселлером. Но еще раньше Кеннан стал ездить по всей Америке с публичными лекциями, где обличал деспотизм русского самодержавия и преследование политической оппозиции в России. При этом для достижения нужного эффекта он иногда одевался в одежду российского каторжника и надевал на ноги кандалы.

Джордж Кеннан в одежде сибирского каторжника. В кадр не вошли кандалы на его ногах. В таком виде Кеннан нередко выступал с лекциями о России

После одного такого театрализованного выступления в 1889 году писатель Марк Твен публично заявил: «Если правительство, подобное теперешнему русскому, не может быть низвергнуто иначе как динамитом, то слава богу, что существует динамит!» Посол в Лондоне Егор Стааль весной 1890 года докладывал в Петербург: «Агитация, поднятая в Англии против России на основании преувеличенных слухов о беспощадном обращении с ссыльно-каторжными в Сибири, не угасла до сих пор». Современный историк-американист Иван Курилла писал: «Деятельность Дж. Кеннана надолго закрепила в американском обществе один из наиболее прочных стереотипов России: страны — огромной тюрьмы. Когда спустя много десятилетий в США прочли Солженицына, то независимо от намерений автора, который имел в виду критику именно советской власти, а не дореволюционной России, его описание ГУЛАГа было понято через восстановление созданного Кеннаном стереотипа».

Российские власти некоторые выводы из событий 1889 года все-таки сделали, хотя и не сразу. Они отменили телесные наказания для женщин, в Якутске спустя некоторое время восстановили прежние нормы транспортировки политических ссыльных, а в Забайкалье в 1898 году навсегда закрыли Карийскую каторгу. Но к этому времени взамен постаревших народовольцев в России выросло новое поколение непримиримых революционеров-подпольщиков.

Источник