За что посадили варлама шаламова
Колымский узник и психохроник Шаламов, которого читали в Лондоне, Париже и Нью-Йорке, но не печатали в России
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
Как в семье священника вырос «социально вредный элемент»
Варлам Шаламов рос в семье соборного священника, унаследовав от матери увлечение литературой. С детства в мальчике крепли убеждения, росла жажда справедливости и проявлялось стремление за неё бороться. Своим идеалом он выбрал народовольцев, героически боровшихся на страницах любимых книг против государственной машины.
Покинув родное село после окончания школы, юноша устроился на подмосковный кожевенный завод дубильщиком, позже поступил в МГУ на советское право. В это время литератор-активист и сблизился с университетскими троцкистами, поучаствовав в оппозиционном антисталинистском митинге к годовщине Октября.
Вскоре последовал первый арест. Под приговорной формулировкой «социально вредный элемент» ему присудили три года исправительно-трудовых лагерей. Шаламов отреагировал на это с гордостью, считая то испытание важным экзаменом для взглядов и убеждений.Срок юноша отбывал в лагере особого назначения на Северном Урале, где познакомился с первой женой Галей Гудзь.
Зэк-фельдшер
После освобождения в 1931 году Варлама Шаламова полностью восстановили в правах, и он даже успел поработать в редакции ведомственных журналов «За ударничество», «За овладение техникой», «За промышленные кадры». В те годы в Москве и был опубликован его первый рассказ. Но уже в следующем 1937 году последовал повторный арест «за контрреволюционную деятельность» и 5 лет очередных лагерей с физическими работами.
На этот раз все было куда мрачнее. Сначала Шаламов отбывал наказание в золотых магаданских приисках. Условия, в которых там пребывали заключенные, фактически рассчитывались на физическую ликвидацию человека. Варлам прошел через таежные переходы, часто его подкашивали болезни, в том числе тиф. А в 43-м его осудили снова, якобы за то, что назвал русским классиком Бунина. И все ужасы лагерей пошло по кругу.
Отчаявшись, писатель решился на побег. Но все закончилось его поимкой и размещением в штрафной зоне. Тут его жизнь оказалась под реальной угрозой. Спас от смерти Шаламова врач, направивший его из больницы на курсы фельдшеров. Так, при содействии неравнодушных товарищей Шаламов остался работать при больнице.
Возвращение из ада и разрыв с единомышленниками
В 1951-м Шаламова освободили из лагеря, как отбывшего наказание. Но еще два года ему запрещалось покидать Колыму, откуда он уехал лишь в 1953-м. К тому моменту распалась его семья, а дочь Елена, не знавшая отца, и вовсе указывала всюду, что его нет в живых. Здоровье писателя было серьезно подорвано, мучили проблемы с почками. Ему не позволялось жить в Москве, поэтому вчерашнему зэку пришлось устроиться на торфоразработки в Калининской области. В этот период он начинает работу над материалом, составившим впоследствии «Колымские рассказы», ставшие главным трудом жизни Шаламова.
Однако это повлекло за собой другие события. В феврале 1972-го в «Литературной газете» было опубликовано письмо авторства Варлама Шаламова, в котором он опротестовал появление за рубежом «Колымских рассказов». Но этот шаг был неоднозначно воспринят среди интеллигенции и трактовался как отречение Шаламова от прошлого. Многие предполагали, что он поддался давлению КГБ, и Шаламов потерял доверие лагерных друзей.
Психические отклонения, дом инвалидов и одинокая смерть
Параллельно со всеми неурядицами на профессиональном фронте у Шаламова прогрессировало заболевание центральной нервной системы. Он очень изменился внешне, постоянно терял сознание, лишился зрения и слуха. Его бросила жена, и вскоре ему понадобилось срочное психиатрическое лечение.
В 1979-м в тяжелом состоянии писателя поместили в закрытое заведение для инвалидов и стариков. Здесь он будто бы ощутил себя снова узником, и воспринял это место как тюрьму с насильственной изоляцией. Будучи серьезно больным, Варлам Тихонович написал свою прощальную подборку стихотворений «Неизвестный солдат». На родине писателю так и не удалось увидеть свои напечатанные рассказы.
17 января 1982-го Шаламов умер от развившегося крупозного воспаления легких после перевода из дома престарелых в лечебницу для безнадежных психохроников. Союз писателей отрекся от него, и гражданская панихида не состоялась. Первая подборка «Колымских рассказов» в Советском Союзе вышла лишь к 1988 году. С тех пор популярное собрание не единожды переиздавалось как отдельной книгой, так и в составе однотомников. Неожиданно удачно сложилась и судьба произведений Шаламова в киноиндустрии: в 2007 году мини-сериал «Завещание Ленина», основанный на его рассказах, удостоился награды «Золотой орел», а в настоящее время идут съемки фильма «Сентенция» о последних днях жизни писателя.
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
Новое в блогах
Ложь Варлама Шаламова в «Колымских Рассказах»
Давно, достаточно давно хотелось мне детально, поабзацно разобрать хотя бы одно произведение такого признанного авторитета в области описания кромешных ужасов ГУЛАГа, второго мэтра после Великого Солженицына, как Варлам Шаламов.
И вот случайно попал в руки номер журнала «Новый Мир» за 1989 год. Перечитал, и окончательно решил, что без подробного анализа не обойтись. Анализа не с точки зрения литературоведения, а исходя из элементарной логики и здравого смысла, призванных просто ответить на вопрос: честен ли с нами автор, можно ли ему верить, допустимо ли принимать описанное в его рассказах за объективно-историческую картину?
Тут одно из двух:
— либо «лагеря смерти» отнюдь не ставили перед собой цель уничтожение своих заключенных, раз десятки раз вытягивали их из могилы
— либо, если Шаламов сам выздоравливал десятки раз, то условия жизни и труда вовсе не были такими адскими, как они их рисует.
– Что же, б. – громко сказал Леша Чеканов, глядя мне прямо в глаза, – думаешь, если мы из одной тюрьмы, так тебе и работать не надо? Я филонам не помогаю. Трудом заслужи. Честным трудом.
С этого дня меня стали гонять более усердно, чем раньше».
Тут, понимаешь, Варлам Тихонович в 208 раз пережил своих умерших-в-две-недели-солагерников, а его стали более усердно гонять. Заметим, его не посадили в карцер, не урезали пайку, не отбили почки, не расстреляли даже. Просто стали обращать больше внимания, как он трудится.
Затем Шаламова отправлют на исправление в бригады к изуверу, и вот что с ним происходит:
«Каждый день на глазах всей бригады Сергей Полупан меня бил: ногами, кулаками, поленом, рукояткой кайла, лопатой. Выбивал из меня грамотность.Битье повторялось ежедневно. Разгорячившись, Полупан снимал куртку и оставался в телогрейке, управляясь с ломиком и кайлом еще более свободно. Полупан выбил у меня несколько зубов, надломил ребро«.
Живуч был гражданин Шаламов.
Но все плохое когда-то кончается, и вот з/к Шаламов едет в «Центральное северное управление – в поселок Ягодный, как злостный филон, для возбуждения уголовного дела и нового срока».
«В изоляторе гоняют следственных на работы, стремясь выбить хоть один рабочий час из транзитного дня, и следственные не любят этой укоренившейся традиции лагерей и транзиток.
Но я ходил на работу не затем, конечно, чтобы попытаться выбить какую-т о норму в ямке из камня, а просто подышать воздухом, попросить, если дадут, лишнюю миску супа.
В городе, даже в лагерном городе, каким был поселок Ягодный, было лучше, чем в изоляторе, где пропахло смертным потом каждое бревно. За выходы на работу давали суп и хлеб, или суп и кашу, или суп и селедку.»
— Продолжаем поражаться порядкам в системе «лагерей уничтожения». Не за проделанную работу, а лишь за выход на нее, дают суп и кашу, и даже можно выклянчить лишнюю миску.
А как же кормили товарища Шаламова за его выходы на работу? Вот так:
«Норма питания № 1 (основная) заключённого ГУЛАГа в 1948 году (на 1 человека в день в граммах)[20]:
И наконец, рассказ заканчивается тем, что ненавистного изверга Полупана убивают, а также словами «Тогда рубили бригадирских голов немало, а на нашей витаминной командировке блатари ненавистному бригадиру отпилили голову двуручной пилой.».
Вот такой рассказ. Ложь на лжи. Ложь, приправленная пафосом и лицемерием. У кого другое мнение?
Украинолог
За что посадили варлама шаламова
Опубликовано в журнале Знамя, номер 6, 2001
Реабилитирован в 2000
Из следственного дела Варлама Шаламова
Публикация И. Сиротинской
Следующая предлагаемая вниманию читателей публикация являет собой новый литературный жанр: донесения осведомителей.
Освобожденный из лагеря В.Т. Шаламов находился, как видим, под надзором даже после его реабилитации 18 июля 1956 года.
В Москве и Калининской области донесения поставляет некто И., однако он, видимо, имеет общих знакомых с Шаламовым в Магадане. Варлам Тихонович осведомляется у него, где теперь Лоскутов (донесение от 23 декабря 1957 года).
Может быть, И., — лицо собирательное. Однако тот факт, что о наиболее часто посещавшем Шаламова колымчанине И. умалчивает, позволяет сделать определенные выводы.
Шаламов всегда знал, что к нему подведут осведомителя, и даже определенно называл его имя — поэт П., но П. был не одинок. И. также не чужд литературы: в донесении от 11 апреля 1956 г. он опытным пером разоблачает «субъективные» позиции Шаламова: тот, кто следует теории «откровенности», может отразить лишь правду своей души, а не тенденции поступательного движения к коммунизму и т.п.
Как-то неприятно и горько, что дорогие для Шаламова мысли услышаны были этим И. Тем не менее есть в этих документах интересные сведения о Шаламове, особенно в донесении от 31 мая 1957 года, где подробно обрисовано его окружение перед первым арестом 19 февраля 1929 г.
О Сарре Гезенцвей и Нине Арефьевой скажет Шаламов на следствии 1937 года: «Я любил их». И много лет спустя с большой теплотой говорил Варлам Тихонович о своих университетских друзьях, поднявшихся со всей отвагой юности против Сталина. Фигурирует здесь и вездесущий И., арестованный, видимо, в 1929 г.
Их отвагу, их жизни использовали в борьбе за власть. Все заплатили по кровавым счетам политических игр. К тому же в каждой организации, бросающей вызов государству, были свои Азефы.
Донесение № 1
10 апреля 1956 г.
Ст. оперуп. УКГБ при СМ СССР
по Калининской области
Донесение № 2
11 апреля 1956 г.
… при знакомстве с Шаламовым В.Т. последний произвел впечатление человека грамотного и культурного, хорошо знающего современную и классическую литературу. Ориентируется в литературных течениях: реализм, символизм, декаданс, имажинизм и др.
Явления литературы объясняет с позиций сугубо субъективных. Ценность художественного произведения он рассматривает не с позиций ленинской теории отражения реальной действительности, а с позиций так называемой теории откровенности. Эти попытки были раскритикованы и отброшены.
Тот, кто в художественной литературе отражает реальную действительность с ее тенденцией поступательного движения к коммунизму, тот отражает правду жизни; тот, кто следует только теории «откровенности», — может отразить откровенно «правду» лишь своей души.
Шаламов считает несущественным, куда зовет произведение, на что оно мобилизует читателя. Главное, по его суждениям, состоит в том, чтобы оно было написано кровью сердца, т.е. откровенно.
Шаламов по первому впечатлению человек общительный. Из разговоров чувствуется, что у него есть в Москве приятели, которые его информируют о явлениях в литературной жизни помимо официальных источников.
Шаламов обладает пытливым умом. К установившимся и очевидно бесспорным оценкам в литературе относится весьма критически. При первой встрече он прямо сказал, что Горького не любит, Ермилова не терпит, хотя последний считается лучшим теоретиком и критиком-марксистом. Находит, стараясь, оправдание политически неправильным стихам Пастернака, пророчит звучание стихам М. Цветаевой (Цветаева — поэтесса лирического круга. Причем круг этот ограничен — кроватью, церковью, богом без особых примет и возлюбленным «лебедем-молоденьким». Никаких общественных вопросов в стихах Цветаева не поднимает. Критики ее относят к писателям личной лирики, причем очень бедной).
Ст. оперуп. УКГБ при СМ СССР
по Калининской области
Донесение № 3
21 июня 1956 г.
Как последний сгас на мосту фонарь —
Я — кабацкая царица, — ты — кабацкий царь.
Присягай, народ, моему царю,
Присягай его царице — всех собой дарю
Люди на душу мою льстятся,
Нежных имен у меня святцы.
А восприемников за душой
Целый, поди, монастырь мужской!
Уж и священники эти льстивы,
Каждый день у меня крестины! 15
От греха до покаяния недалеко. Нагрешила и в церковь:
Девять жизней Варлама Шаламова
«Он был живуч как кошка — эта поговорка неверна. О кошке было бы правильнее сказать — эта тварь живуча, как человек».
Человек может вынести многое — гораздо больше, чем думает. Аресты, доносы, штрафные прииски, больничные койки. Варлам Шаламов почти 20 лет выгрызал право на жизнь в лагерях и ссылке и был уверен: человек выносливее любого животного. Один из вариантов автобиографии Шаламов озаглавил «Несколько моих жизней» — у него их было точно не меньше кошачьих девяти.
Кошка Муха
Шаламов трепетно относился к кошкам. Он любил рассказывать, что даже на знамени Спартака была изображена кошка — символ независимости, спутница римской богини свободы Либертас. «Людям далеко до кошек, но вы — можете быть кошкой», — сказал однажды Шаламов своей подруге Ирине Сиротинской. Высшая похвала из его уст.
У Шаламова не было никого ближе черной кошки Мухи. Она жила у писателя до середины 1960-х гг. Непростое время: разрыв с женой без возможности разъехаться, бедность, проблемы со здоровьем (давали знать о себе колымские годы), жизнь на обочине литературного мира. Отдушиной были вечера в маленькой комнатке: Шаламов работал за письменным столом, Муха урчала у него на коленях.
Муха была самостоятельной кошкой. Она выскальзывала на улицу через открытое окно и возвращалась, когда считала нужным. Но однажды Муха не пришла. Шаламов искал её всюду — тщетно. Спустя несколько дней узнал, что рабочие, чинившие трубы во дворе, нашли мёртвую кошку и зарыли её в землю. Шаламов попросил выкопать Муху. Рабочие сначала посмеялись над старым чудаком, но затем всё же помогли. Писатель забрал свою любимицу домой, попрощался с ней, вымыл и похоронил в другом месте. Неизвестно, что именно произошло с Мухой. Шаламов думал, что её «застрелил какой-то генерал».
Борис Лесняк — с Шаламовым они познакомились в больнице на Колыме — несколько раз фотографировал друга с Мухой. Лесняк вспоминал: «Между прочим, у этого снимка с Мухой были дубли. На одном из них у Мухи получились как бы сдвоенные глаза. В. Т. это страшно заинтриговало. Он никак не мог понять, каким образом такое могло получиться. А мне это непонимание казалось забавным — при его-то разносторонности и гигантской эрудиции».
Кот раздора
В 1962 г. журнал «Новый мир» напечатал повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Публикация прославила имя автора на весь мир. По воспоминаниям Лидии Чуковской, Анна Ахматова сказала: «Эту повесть о-бя-зан про-чи-тать и выучить наизусть — каждый гражданин изо всех двухсот миллионов граждан Советского Союза».
Шаламов тоже высоко оценил повесть. В письме к Солженицыну он говорил о художественных достоинствах «Одного дня…», об удавшихся образах героев. Шаламов назвал повесть достоверной, но с оговорками. Изображая подробности лагерного быта, Солженицын допустил несколько осечек. Так, Шаламов не понимает, зачем главному герою ложка. В настоящем лагере она не нужна: баланда обычно настолько жидкая, что её можно выпить через край тарелки.
Ещё один прокол: в санчасти, в которую попадает Шухов, «даже мыши не скребли — всех их повыловил больничный кот, на то поставленный». Шаламов без обиняков комментирует: в лагере не могло быть кота — его бы непременно съели.
Спустя пять лет после публикации «Одного дня…» и два года после смерти Мухи Шаламов пишет рассказ «Безымянная кошка». Словно полемизируя с Солженицыным, Шаламов помещает раненую кошку в арестантскую больницу, где та выживает, крепнет и избавляет отделение от крыс. Но идиллическая жизнь кошки и двух её котят продолжается недолго: блатные варят из них суп. Третьего безымянного котёнка, попавшего к рыбаку, вскоре также ждёт гибель.
Между Шаламовым и Солженицыным в итоге пробежала чёрная кошка. Когда Шаламов отрекся от публикации «Колымских рассказов» на Западе, заявив, что их проблематика «давно снята жизнью», Солженицын отрезал: «Умер Шаламов». Шаламов, в свою очередь, называл Солженицына «дельцом» и «орудием холодной войны».
Варлам Шаламов умер в 1982 г. в пансионате для психохроников. С 1979 г. он жил в доме престарелых и инвалидов.
За что посадили варлама шаламова
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Не суди нас слишком строго. Лучше милостивым будь. Памяти Варлама Шаламова
Варлам Шаламов. «Колымские рассказы»
Варлам Шаламов в детстве и студент
В 1924 году 17-летний Шаламов покинул родной город. В 1926 году поступил на факультет советского права в МГУ. Жажда деятельности переполняла его, Шаламов вел активную студенческую жизнь, участвовал в митингах, дискуссиях, демонстрациях.
Но тут произошло роковое событие, предопределившее всю его последующую судьбу. В 1929 году Шаламов был арестован по обвинению в распространении якобы фальшивого политического завещания Ленина. Это было знаменитое «Письмо съезду». Трехлетнее заключение Шаламов отбывал в одном из лагерей Северного Урала, где зеки строили громадный химкомбинат. В 1932 году, выпущенный на волю, Шаламов возвратился в Москву.
Преподаватели и выпускники вологодской Единой трудовой школы № 6. Варлам Шаламов (внизу) в белой рубашке. 1923 г.
Главным делом его жизни стали литература и журналистика. Многочисленные очерки и статьи, фельетоны Шаламова печатались в журналах «Вокруг света», «Литературный современник», и др. Наконец, в первом номере журнала «Октябрь» за 1936 год был опубликован его рассказ «Три смерти доктора Аустино».
В своих воспоминаниях Варлам Тихонович не раз повторял: «Колыму же я никогда не забуду». А «Синяя тетрадь», сделавшая его знаменитым, родилась в Оймяконе.
Эти шедевры Варлам Тихонович писал на «обороте старых рецептурных книг, на полосках оберточной бумаги, на каких-то кульках». Он не раз уточняет в своих записях:
«Я работал фельдшером близ Оймякона в Куйдусуне, на полюсе холода,
и писал день и ночь на самодельных тетрадях».
Варлам Тихонович Шаламов. Колыма, пос. Кюбюма, ноябрь 1952
Но все же северный край превратил его жизнь в осколки, он же сделал его своим летописцем. Посмотрите пронзительный фильм Варлам Шаламов. «Колымские рассказы».
Даже Томторская школа была воспета Шаламовым (Томтор и по сегодняшний день называется II–м Борогонским наслегом Оймяконского улуса). Стихотворение так и называется.
Находясь в Томторе, Варлам Шаламов переписывался с Борисом Пастернаком, который отправлял в дальнее якутское село рукописи своего бессмертного творения «Доктор Живаго». Именно за это произведение будет присвоено Пастернаку звание лауреата Нобелевской премии.
О жизни писателя в лагере узнаем и через его письма к Пастернаку. Однообразный пейзаж: тайга, снега, мороз, лагерные бараки, вышки с часовыми… Писать здесь было равносильно подвигу, ибо все это было рискованно и вызывало подозрение у лагерного начальства.
В больнице для заключенных, 1948 год: Второй справа в верхнем ряду – В.Т.Шаламов, в то время старший фельдшер хирургического отделения центральной больницы для заключенных и сам заключенный. В нижнем ряду вторая слева – хирург-ординатор вольнонаемная Е.А. Мамучашвили.
Пастернак высоко оценил стихи, причем отозвался о них без скидок на тяжелую судьбу автора. Впоследствии стихи эти вошли в «Колымские тетради» как и стихи из «Синей тетради». Часть этих стихов была опубликована в пяти сборниках, выпущенных издательством «Советский писатель».
Мы стихи построим эти и надежны, и крепки.
Их раскачивает ветер, до того они легки.
И, шагнув на шаткий мостик, поклянемся только в том,
Что ни зависти, ни злости мы на небо не возьмем.
В 1956 году Шаламов был полностью реабилитирован.
Первые сборники стихотворений, опубликованные в 60-е годы, удовлетворения Шаламову не принесли, так как были изуродованы редакторами, выпускавшими их в свет. Кроме того, колымские стихи, которые поэт считал наиболее важными, не были пропущены цензурой.
Последние три года жизни тяжелобольной Шаламов провёл в Доме инвалидов и престарелых Литфонда (в Тушине). О том, что представлял из себя дом инвалидов, можно судить по воспоминаниям Елены Варламовны Захаровой, находившейся рядом с Шаламовым в последние полгода его жизни:
Е. Захарова. Из выступления на Шаламовских чтениях 2002 г.
Шаламов в доме престарелых
Уделом Шаламова стали одиночество и болезнь. Он потерял зрение, слух и медленно угасал в доме престарелых. Больше всего его тревожило стремление общества забыть о сталинских преступлениях.
«На свете нет ничего более низкого, чем намерение забыть эти преступления».
«Великий писатель умирал. Умирал уже три дня, с тех пор как его, сопротивляющегося из последних сил, уверенного, что его опять погонят на Колыму, избитого и растерзанного, со связанными за спиной руками, перевезли из дома престарелых и инвалидов в психиатрическую лечебницу под Москвой.
На исходе белых ночей. Портрет В.Шаламова. Корбаков В. 1989
Умирал уже три дня, не понимая, что умирает. Жизнь медленно покидала его, только покидала, не возвращаясь ни на мгновение, даже на те краткие мгновения, которые позволяют умирающему осознать умирание. Сразу после того, как его перевезли в лечебницу, у него наступила потеря памяти. Потеря полная, если не считать одного-единственного образа. Этот образ был когда-то стержнем его рассказа о «прибытии на причал ада».
Наконец он понял, что умирает, наконец воскресли и ненадолго обступили его воспоминания, наконец восторжествовала несломленная память. Он улыбнулся, в его слабой, едва заметной улыбке тень страдания слилась с тенью победного торжества. И он умер, как засыпают после изнурительно долгой и тяжелой дороги, легко опускаясь в чистую и черную глубину. Будущий биограф Великого писателя, наверное, попытается установить, на чьих руках он умер.
И вот он лежит в гробу, усыпанный цветами, а над ним, с возвышения, священник совершает обряд. Палата, превращенная в часовню, небольшая и темная, тридцать человек с тонкими, ярко горящими в руках свечами тесным кольцом окружают гроб. В тот январский день выпал обильный снег и одновременно потеплело. От сверкающей белизны за окном побледнели в полумраке часовни звездчатые огоньки свечей, побледнели и лица стоящих кольцом людей. Хотелось бы прочесть хоть что-нибудь в их глазах, но все взгляды обращены были к лицу умершего».
Из рассказа выдающегося польского писателя Густава Герлинга-Грудзинского «Клеймо». Написан вскоре после смерти В.Т. Шаламова и опубликован в польской газете «Культура» (Париж) в апреле 1982 г.
Мемориальная доска Варламу Шаламову на доме номер 8 в Чистом переулке. Москва