За что церковь предала анафеме толстого
Нераскаявшийся грешник: за что Льва Толстого отлучили от Церкви
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
«Анафема» состоит в лишении церковного общения, анафеме предавали еретиков и нераскаявшихся грешников. При этом отлучение от церкви подлежит отмене в случае покаяния отлученного. Однако в акте об отлучении Льва Толстого термин «анафема» не употреблялся. Формулировка была куда более деликатной.
Газеты опубликовали Послание Священного Синода, в котором говорилось: «Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию своему, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно перед всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его матери, Церкви Православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной». По сути, это была констатация отречения от церкви самого писателя.
Лев Толстой действительно в течение длительного времени проповедовал идеи, кардинально расходившиеся с православным учением. Он отвергал веру в Святую Троицу, считал невозможным непорочное зачатие Девы Марии, подвергал сомнению божественную природу Христа, называл мифом Воскресение Христово – в целом, писатель пытался найти рациональные объяснения основным религиозным постулатам. Его идеи имели такое влияние в народе, что они даже получили свое наименование – «толстовщина».
В ответ на определение Священного Синода Лев Толстой опубликовал свое послание, в котором писал: «То, что я отрекся от Церкви, называющей себя Православной, это совершенно справедливо. …И я убедился, что учение Церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же – собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающего совершенно весь смысл христианского учения. …То, что я отвергаю непонятную Троицу и басню о падении первого человека, историю о Боге, родившемся от Девы, искупляющем род человеческий, то это совершенно справедливо».
Толстой не был единственным писателем, открыто выступавшим против Церкви. Чернышевский, Писарев, Герцен также высказывались критично, однако в проповедях Толстого видели больше опасности – у него было много последователей среди тех, кто был в числе убежденных христиан. Больше того, он сам считал себя истинным христианином и пытался изобличить «ложное» учение.
Реакция общества на отлучение Толстого была неоднозначной: кто-то негодовал на Синод, кто-то публиковал в газетах заметки о том, что писатель принял «сатанинский облик». За этим событием последовали заявления в Синод с просьбой об отлучении от разных лиц. Толстой получал как сочувственные письма, так и письма с призывами опомниться и покаяться.
Сын Толстого, Лев Львович, говорил о последствиях этого события: «Во Франции говорится часто, что Толстой был первой и главной причиной русской революции, и в этом есть много правды. Никто не сделал более разрушительной работы ни в одной стране, чем Толстой. Отрицание государства и его авторитета, отрицание закона и Церкви, войны, собственности, семьи. Что могло произойти, когда эта отрава проникла насквозь мозги русского мужика и полуинтеллигента и прочих русских элементов. К сожалению, моральное влияние Толстого было гораздо слабее, чем влияние политическое и социальное».
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
Анафема Льву Толстому: «Убрать мое тело без заклинаний и молитв»
В 1901 году Святейший Синод принял Определение, в котором был зафиксирован факт «отпадения» от Церкви Льва Толстого. В храмах не провозглашали ему анафемы — просто документ был опубликован в газетах. Потом появился ответ Толстого, в котором он прямо признавал, что от Церкви отрекся, а ее учение называл ложным. Несмотря на это, уже более 100 лет в России находятся люди, требующие «реабилитации» Толстого и удивляющиеся, почему на могиле писателя нет креста.
Собственно говоря, суть разногласий между Толстым и Церковью писатель сформулировал гораздо подробнее и яснее в своем ответе Синоду, чем обер-прокурор Победоносцев в самом Определении. В своем письме Толстой не раз подчеркивает: «То, что я отрекся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо». Собственно говоря, одного этого признания достаточно, чтобы понять — он себя не считал членом Церкви. Его не отлучали. Он «отпал», как и сказано в определении Синода. Но Толстой этим не ограничился.
В ответе на решение Синода он прямо заявил, что отвергает «непонятную Троицу», «не имеющую смысла басню о падении первого человека» и «кощунственную историю о Боге, родившемся от девы, искупляющем род человеческий». Учение Церкви он называет «коварной и вредной ложью, собранием самых грубых суеверий и колдовства, скрывающих смысл христианского учения». Колдовством Толстой считал молитвы и церковные Таинства: «чтобы ребенок, если умрет, пошел в рай, нужно успеть помазать его маслом и выкупать с произнесением известных слов, чтобы был успех в деле или спокойное житье в новом доме, для того, чтобы хорошо родился хлеб, прекратилась засуха, для того, чтобы путешествие было благополучно, для того, чтобы излечиться от болезни, для того, чтобы облегчилось положение умершего на том свете, для всего этого и тысячи других обстоятельств есть известные заклинания, которые в известном месте и за известные приношения произносит священник».
В романе «Воскресение» Толстой ядовито описал Таинство Евхаристии. По мнению некоторых историков, именно это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Синода. Но писатель не высказывает ни малейшего сожаления по этому поводу: «Кощунство не в том, чтобы назвать перегородку — перегородкой, а не иконостасом, и чашку — чашкой, а не потиром и т.п., а ужаснейшее, не перестающее, возмутительное кощунство — в том, что люди, пользуясь всеми возможными средствами обмана и гипнотизации, — уверяют детей и простодушный народ, что если нарезать известным способом и при произнесении известных слов кусочки хлеба и положить их в вино, то в кусочки эти входит бог; и что тот, во имя кого живого вынется кусочек, тот будет здоров; во имя же кого умершего вынется такой кусочек, то тому на том свете будет лучше; и что тот, кто съест этот кусочек, в того войдет сам бог».
И наконец, тем, кто возмущается отсутствием креста на могиле Толстого, писатель сам дал ответ: «Я действительно отрекся от церкви, перестал исполнять ее обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей и мертвое мое тело убрали бы поскорей, без всяких над ним заклинаний и молитв, как убирают всякую противную и ненужную вещь, чтобы она не мешала живым».
Все это, однако, не помешало потомкам и почитателям Толстого в 2001 и в 2006 годах — к 100-летию и 105-летию со дня отлучения — обращаться к Церкви с призывом «пересмотреть свое отношение». Русская православная церковь давала ясный и однозначный ответ: человек может отказаться от своих заблуждений и вернуться через покаяние в лоно Церкви, но ни родственники, ни сочувствующие не могут это сделать за него. Диакон Андрей Кураев считает, что в нашей стране привыкли к посмертным реабилитациям, но в данном случае решение Синода может быть пересмотрено лишь тогда, когда будут представлены доказательства, что Толстой отказался от своих взглядов и примирился с Церковью: «Даже если он это сделал в последние минуты жизни». А что касается литературных дарований Толстого, то и сто лет назад Синод признавал, что Толстой — «известный всему миру писатель», но посвятил «данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви».
Проклятье, которого не было.Церковь и Толстой: история отношений
В истории русской литературы нет, пожалуй, темы более тяжелой и печальной, чем отлучение Льва Николаевича Толстого от Церкви. И в то же время нет темы, которая породила бы столько слухов, противоречивых суждений и откровенного вранья.
На этом фоне конфликт Льва Толстого с Русской Православной Церковью выглядит особенно угнетающе. Наверное, поэтому любой интеллигентный русский человек вот уже более ста лет пытается найти для себя объяснение противоречию: как же так, величайший из отечественных писателей, непревзойденный мастер слова, обладавший потрясающей художественной интуицией, автор, при жизни ставший классиком… И в то же время — единственный из наших литераторов, отлученный от Церкви.
Вообще русскому человеку свойственно становиться на защиту гонимых и осужденных. Причем неважно, за что именно их осудили, почему и откуда гонят. Пожалуй, главная черта нашего национального характера — сострадание. А пострадавшей стороной в истории с отлучением в глазах большинства людей, безусловно, выглядит Толстой. Его отношения с Церковью часто воспринимаются как неравный бой героя-одиночки с государственным учреждением, бездушной чиновничьей машиной.
Но все жуткие проклятия — не более чем плод буйного воображения расцерковленного российского интеллигента начала двадцатого столетия. Ни в одном из храмов Российской империи анафема Толстому не провозглашалась. Все было гораздо менее торжественно и более прозаично: газеты опубликовали Послание Священного Синода. Вот его полный текст:
Святейший Всероссийский Синод верным чадам православныя кафолическия греко-российския Церкви о Господе радоватися.
Молим вы, братие, блюдитеся от творящих распри и раздоры, кроме учения, ему же вы научитеся, и уклонитеся от них (Римл. 16:17).
Изначала Церковь Христова терпела хулы и нападения от многочисленных еретиков и лжеучителей, которые стремились ниспровергнуть ее и поколебать в существенных ее основаниях, утверждающихся на вере во Христа, Сына Бога Живого. Но все силы ада, по обетованию Господню, не могли одолеть Церкви Святой, которая пребудет неодоленною вовеки. И в наши дни, Божиим попущением, явился новый лжеучитель, граф Лев Толстой.
Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию своему, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно перед всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его матери, Церкви Православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной, которая утвердила вселенную, которою жили и спасались наши предки и которою доселе держалась и крепка была Русь Святая.
В своих сочинениях и письмах, в множестве рассеиваемых им и его учениками по всему свету, в особенности же в пределах дорогого Отечества нашего, он проповедует с ревностью фанатика ниспровержение всех догматов Православной Церкви и самой сущности веры христианской; отвергает личного Живого Бога, во Святой Троице славимого, создателя и промыслителя Вселенной, отрицает Господа Иисуса Христа — Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира, пострадавшего нас ради человек и нашего ради спасения и воскресшего из мертвых, отрицает божественное зачатие по человечеству Христа Господа и девство до рождества и по рождестве Пречистой Богородицы, Приснодевы Марии, не признает загробной жизни и мздовоздаяния, отвергает все таинства Церкви и благодатное в них действие Святого Духа и, ругаясь над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть глумлению величайшее из таинств, святую Евхаристию. Все сие проповедует граф Толстой непрерывно, словом и писанием, к соблазну и ужасу всего православного мира, и тем неприкровенно, но явно пред всеми, сознательно и намеренно отверг себя сам от всякого общения с Церковью Православной.
Бывшие же к его вразумлению попытки не увенчались успехом. Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею. Ныне о сем свидетельствуем перед всею Церковью к утверждению правостоящих и к вразумлению заблуждающихся, особливо же к новому вразумлению самого графа Толстого. Многие из ближних его, хранящих веру, со скорбию помышляют о том, что он, в конце дней своих, остается без веры в Бога и Господа Спасителя нашего, отвергшись от благословений и молитв Церкви и от всякого общения с нею.
Посему, свидетельствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние в разум истины (2 Тим. 2:25). Молимтися, милосердный Господи, не хотяй смерти грешных, услыши и помилуй и обрати его ко святой Твоей Церкви. Аминь.
Смиренный АНТОНИЙ, митрополит С.-Петербургский и Ладожский.
Смиренный ФЕОГНОСТ, митрополит Киевский и Галицкий.
Смиренный ВЛАДИМИР, митрополит Московский и Коломенский.
Смиренный ИЕРОНИМ, архиепископ Холмский и Варшавский.
Смиренный ИАКОВ, епископ Кишиневский и Хотинский.
Смиренный ИАКОВ, епископ.
Смиренный БОРИС, епископ.
Смиренный МАРКЕЛ, епископ.
2 февраля 1901
Совершенно очевидно, что даже намека на какое-либо проклятие этот документ не содержит.
Русская Православная Церковь просто с горечью констатировала факт: великий русский писатель, граф Лев Николаевич Толстой перестал быть членом Православной Церкви. Причем отнюдь не в силу определения вынесенного Синодом. Все произошло гораздо раньше. В ответ на возмущенное письмо супруги Льва Николаевича Софьи Андреевны Толстой, написанное ею по поводу публикации определения Синода в газетах, Санкт-Петербургский митрополит Антоний писал:
«Милостивая государыня графиня София Андреевна! Не то жестоко, что сделал Синод, объявив об отпадении от Церкви Вашего мужа, а жестоко то, что сам он с собой сделал, отрекшись от веры в Иисуса Христа, Сына Бога Живого, Искупителя и Спасителя нашего. На это-то отречение и следовало давно излиться Вашему горестному негодованию. И не от клочка, конечно, печатной бумаги гибнет муж Ваш, а от того, что отвратился от Источника жизни вечной».
Сострадание гонимым и сочувствие обиженным — это, конечно, благороднейшие порывы души. Льва Николаевича, безусловно, жалко. Но прежде, чем сочувствовать Толстому, необходимо ответить на один очень важный вопрос: насколько сам Толстой страдал по поводу своего отлучения от Церкви? Ведь сострадать можно только тому, кто страдает. Но воспринял ли Толстой отлучение как некую ощутимую для себя потерю? Тут самое время обратиться к его знаменитому ответу на определение Священного Синода, который был также опубликован во всех русских газетах. Вот некоторые выдержки из этого послания:
«…То, что я отрекся от Церкви называющей себя Православной, это совершенно справедливо.
…И я убедился, что учение Церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же — собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающего совершенно весь смысл христианского учения.
…Я действительно отрекся от Церкви, перестал исполнять ее обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей и мертвое мое тело убрали бы поскорее, без всяких над ним заклинаний и молитв, как убирают всякую противную и ненужную вещь, чтобы она не мешала живым.
…То, что я отвергаю непонятную Троицу и басню о падении первого человека, историю о Боге, родившемся от Девы, искупляющем род человеческий, то это совершенно справедливо
…Еще сказано: «Не признает загробной жизни и мздовоздаяния». Если разумеют жизнь загробную в смысле второго пришествия, ада с вечными мучениями/дьяволами и рая — постоянного блаженства, — совершенно справедливо, что я не признаю такой загробной жизни…
…Сказано также, что я отвергаю все таинства… Это совершенно справедливо, так как все таинства я считаю низменным, грубым, несоответствующим понятию о Боге и христианскому учению колдовством и, кроме того, нарушением самых прямых указаний Евангелия…»
Достаточно для того, чтобы стало ясно: по существу дела у Льва Николаевича к определению Синода претензий не было. Были претензии к формальной стороне. Толстой сомневался в каноничности этого определения с точки зрения церковного права. Проще говоря, Лев Николаевич был уязвлен именно тем, что о его отлучении не было громогласно объявлено со всех кафедр Русской Православной Церкви. Его отношение к Определению показывает случай, рассказанный секретарем Толстого, В. Ф. Булгаковым:
«Лев Николаевич, зашедший в «ремингтонную», стал просматривать лежавшую на столе брошюру, его «Ответ Синоду». Когда я вернулся, он спросил:
— А что, мне анафему провозглашали?
— Почему же нет? Надо было провозглашать… Ведь как будто это нужно?
— Возможно, что и провозглашали. Не знаю. А Вы чувствовали это, Лев Николаевич?
— Нет, — ответил он и засмеялся».
Не вдаваясь в подробности и оценку религиозных воззрений Льва Толстого, можно, тем не менее, ясно увидеть, что эти воззрения не совпадали с Православным вероучением. Со стороны Церкви он получил всего лишь подтверждение этого различия. Напрашивается такое сравнение: мужчина много лет как оставил свою семью. Живет с другой женщиной. И вот, когда первая жена подала на развод и получила его, этот мужчина начинает возмущаться юридическими огрехами в процедуре развода. По-человечески все понятно — чего в жизни не бывает… Но сочувствовать такому человеку, по меньшей мере, странно.
Толстой страдал не от формального отлучения. До самой смерти он не был окончательно уверен в правильности избранного им пути конфронтации с Церковью. Отсюда и его поездки в Оптину пустынь, и желание поселиться в монастыре, и просьба прислать к нему, умиравшему на станции Астапово, оптинского старца Иосифа (тот болел, и в Астапово послан был другой старец, Варсонофий). И в этой своей раздвоенности Лев Николаевич действительно глубоко несчастен и заслуживает самого искреннего сочувствия. Но бывают в жизни человека ситуации, когда никто на свете не в состоянии ему помочь, кроме него самого. Толстой так и не смог выбраться из той петли, которую всю жизнь сам на себе старательно затягивал.
Александр ТКАЧЕНКО
Материал опубликован в 9 (32)-м номере «Фомы» 2005 г. Журнал можно заказать в редакции, а также оформить подписку.
Церковь скорбит о Льве Толстом
Священник Георгий Ореханов, автор книги «Русская Православная Церковь и Лев Толстой: восприятие конфликта современниками»
Приблизительное время чтения: 21 мин.
Что стояло за знаменитым отлучением Толстого от Церкви? Почему Церковь была вынуждена пойти на этот шаг? Что такое толстовство и какова роль Толстого в русской революции? Об этом мы беседуем с проректором Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, доктором церковной истории священником Георгием Орехановым.
Лев Толстой. Ясная Поляна, 1903 год. Фото из архива ИТАР-ТАСС.
Однако если Толстой-художник безусловно считается гением, то его религиозные взгляды всегда вызывали и вызывают большие споры. Спустя век после смерти мыслителя в самых разных политических дискуссиях происходит возвращение к поставленным Толстым вопросам. Более того, говорят и о возрождении толстовства. Чтобы разобраться, какие за этим стоят исторические реалии, мы обратились к священнику Георгию Ореханову, который недавно защитил докторскую диссертацию об отношениях между Львом Толстым и Церковью.
Анафема или отлучение?
— Отец Георгий, широко известен рассказ писателя Куприна о провозглашении анафемы Льву Толстому прямо в храме во время богослужения и о том, что взбунтовавшийся дьякон, который всю ночь читал перед этим Толстого, напротив, провозглашает ему многая лета. Скажите, насколько рассказ соответствует исторической действительности? Все так и было?
— Нет, конечно. Это целиком фантазия Александра Куприна, которая, впрочем, стала очень популярной. Следует иметь в виду, что этот рассказ А. И. Куприна был опубликован в 1913 г., т. е. не только много после самого синодального акта, но даже и после смерти Л. Н. Толстого. Очевидно, он является сознательной литературной мистификацией. Дело в том, что синодальный акт 20-22 февраля не читался в церквях. Он был опубликован в «Церковных ведомостях», а потом перепечатан всеми ведущими русскими газетами. Поэтому якобы публичное анафематствование Толстого прямо во время церковной службы — это полная выдумка.
Надо понимать, что синодальное определение относительно Толстого — это не его проклятие, не желание зла великому писателю или его вечной погибели. Церковь просто констатировала, что Толстой более не является членом Церкви, потому что он сам этого захотел. Более того, в синодальном акте 20-22 февраля говорилось, что Толстой вновь может вернуться в Церковь при условии принесения покаяния. Однако и сам Толстой, и его окружение, и большинство русских людей восприняли это определение как какой-то неоправданно жестокий акт. Когда Толстой приехал в Оптину пустынь, то на вопрос, почему же он не пошел к старцам, он ответил, что ну как же, я же отлучен.
Лев Толстой с сестрой, монахиней Марией. Ясная Поляна. Фото из архива ИТАР-ТАСС.
— Чем же было вызвано определение Синода в отношении Льва Толстого, которое констатировало отпадение писателя от Церкви?
— Тем, что после своего так называемого духовного переворота Толстой начинает публиковать в Европе религиозные трактаты, посвященные резкой критике всех сторон церковной жизни: догматического учения, Таинств, духовенства. Эта тема уже звучит в «Исповеди», а также в трактате, посвященном новому прочтению Евангелия, в других сочинениях. В них он излагает свои религиозные идеи, которые идут вразрез с православным вероучением. Например, писатель категорически отрицает Троичность Бога, Воскресение Христа, считает Его только Человеком, а не Богом, отрицает необходимость церковных Таинств.
При этом Церковь неоднократно подчеркивала неправоту Толстого. С писателем по этому поводу вступали в переписку, встречались и беседовали представители Церкви. Скажем, осенью 1879 г., когда новые взгляды писателя вполне определились, Л. Н. Толстой встречается в Москве с авторитетными в богословской среде иерархами — митрополитом Макарием (Булгаковым) и епископом Алексеем (Лавровым-Платоновым), а в начале октября 1879 г. в Троице-Сергиевой Лавре с архимандритом Леонидом (Кавелиным), а также совершает поездку в Киево-Печерскую Лавру. Хорошо известно, что и в Оптиной пустыни Л. Н. Толстой неоднократно имел возможность беседовать со старцами, которые говорили: то, что Толстой проповедует, — это ни православное, ни вообще христианство, но Толстой с этим не соглашался.
Тем не менее, и в 1880-е годы, и даже в начале 1890-х об отлучении вопрос пока серьезно не вставал. Трактаты получали широкое распространение лишь в Европе, а в России ходили по рукам рукописные и литографические копии. Таким образом, русский читатель не был широко знаком с религиозными идеями Л. Н. Толстого. И Церковь не хотела громкого скандала и не считала нужным привлекать большое внимание к его заблуждениям. Все понимали: Толстой — это настолько значимая фигура, что любое жесткое определение такого рода может вызвать общественный скандал. Что, собственно, потом и произошло.
Однако ситуация коренным образом изменилась после того, как Толстой издал роман «Воскресение». Он вышел и в России (конечно, с большими цензурными изъятиями), и в Европе, причем огромными тиражами. То есть в этот раз с романом ознакомилось множество русских читателей. В «Воскресении», помимо прочего, содержалось гротескное, а вернее сказать, кощунственное, изображение Евхаристии. По сути, Толстой впрямую стал издеваться над самым святым, над церковными Таинствами. После этого Церковь оказалась в очень сложном положении. Дальше молчать уже было нельзя. Возникла двусмысленная ситуация — Толстой называет себя христианином, но при этом с презрительной насмешкой относится к Церкви, ее Таинствам и церковному учению. Что делать? И вот когда в 1900 г. первенствующим членом Синода стал сравнительно молодой архиерей митрополит Антоний (Вадковский), вызрело решение дать определение о Толстом. Но понятно было, что его нельзя облекать в очень жесткую, категоричную форму. Заметьте, что в этом определении отсутствуют слова «анафема» и «отлучение». Тем не менее, оно недвусмысленно утверждает, что Толстой сам себя отторг от церковного общения, и поэтому дальше не может считаться членом Церкви, то есть не может участвовать в церковных таинствах, на случай смерти не может быть погребенным по православному обряду, и так далее.
— Но все-таки, с канонической точки зрения, что это было: отлучение, анафема, что-то третье?
— По форме — это достаточно мягкая констатация того, что Толстой сам себя отторг от церковного общения, «внешнее подобие отлучения», как разъяснял позже епископ Сергий (Страгородский), но по каноническим последствиям для него — это, конечно, отлучение.
— Отлучение и анафема — это, вообще, одно и то же или нет?
— Существуют разные виды церковного отлучения. Анафема — самый строгий его вид. В церковной традиции под отлучением, или анафемой, исторически подразумевалось самое строгое из церковных наказаний, свидетельствующее об отделении виновного от Тела Христова и осуждении его на вечную погибель. Конечно, анафема подразумевает и полное отстранение от участия в церковных Таинствах, в первую очередь, от участия в Таинстве Евхаристии. От анафемы следует отличать временное отлучение члена Церкви от церковного общения, служащее наказанием за менее тяжкие грехи. Немногим, наверное, известно, что такому отлучению подвергся на 7 лет писатель Горький за попытку самоубийства. Для самого Горького это, правда, никакого значения не имело, потому что он, формально будучи крещеным православным человеком, фактически был очень далек от Церкви.
Таким образом, анафема — это отлучение в каком-то смысле глобальное, которое провозглашается не просто за какой-то конкретный совершенный грех, а за активное, сознательное противление Церкви и ее учению. Временное отлучение — это запрещение участвовать в Таинствах на какой-то срок, который может быть достаточно большим. Скажем, в древней Церкви за особые грехи, например, убийство или блуд, отлучали от церковного общения на очень продолжительные сроки. Но это еще не анафема. Анафема — это отлучение за сознательную и ожесточенную борьбу с Церковью и церковным учением. Как правило, в древности анафема налагалась на еретиков, на тех, кто активно боролся с Церковью. Это делалось уже после имевших место увещеваний и обличений со стороны Церкви, когда человек продолжал упорствовать и говорить вещи, абсолютно несовместимые с церковным учением. С Толстым была именно такая ситуация.
— А кому еще в русской истории провозглашалась анафема?
— Следует подчеркнуть, что в русской истории анафема всегда провозглашалась очень сдержанно и осторожно и только по отношению к непримиримым учинителям расколов или еретикам. Вот эти случаи: стригольники, новгородские еретики ХIV в., Дмитрий Тверитинов и его сторонники, еретики-иконоборцы начала ХVIII в. Кроме того, церковная анафема провозглашалась за тяжелые преступления против государства, которые практически всегда сопровождались и выступлением против Церкви — тут можно вспомнить Григория Отрепьева, Ивана Мазепу, Степана Разина. Кстати, в Неделю Торжества Православия перечисляются анафематизмы на определенные группы еретиков, наложенные древней Церковью. В середине XIX века, в 1869 г., из этого чина окончательно были убраны конкретные имена, но сами эти ереси именуются.
— Почему такой «чести» в то время удостоился лишь Толстой? Ведь многие крещеные русские люди тогда придерживались схожих взглядов.
— Думать и даже говорить человек может что угодно, и нельзя его за это отлучить от Церкви. Но Толстой не просто думал и не просто говорил, он распространял свои взгляды огромными тиражами. Причем делал это после того, как ему было указано на то, что его взгляды категорически не соответствуют церковному учению. Но я думаю, что даже это могло бы не повлечь за собой отлучения Толстого, если бы он не начал смеяться над самым дорогим для верующего человека, над Литургией. Здесь, конечно, Церковь молчать уже не могла.
Не переступил
— Какова была вообще история отношений Толстого с Церковью? Он сразу стал ее противником?
— Нет, конечно, не сразу. У Толстого все шло волнообразно, он пережил за свою жизнь несколько духовных кризисов. Самый сильный кризис приходится на конец 1870-х — начало 1880-х годов, когда Толстой пытается стать, если говорить просто, православным человеком. Он ходит на службы, молится, участвует в Таинствах. Последний раз в жизни Толстой причастился в апреле 1878 года. И вот после этого вдруг он осознает, что православное вероучение и православная жизнь, в том числе жизнь литургическая, ему чужды. В «Исповеди» он подробно излагает историю и причины своего расхождения с Православной Церковью.
Такие попытки стать членом Церкви были у писателя несколько раз. Толстой не менее шести раз за свою жизнь приезжал в Оптину пустынь, встречался со старцем Амвросием и другими старцами, беседовал с ними. Но после духовного переворота, который сам Толстой датирует 1881 годом, он решил для себя, что вся его жизнь делится на две части — то, что было до 1881 года, и после 1881 года. После этого он уже твердо и последовательно дистанцируется от Православной Церкви.
— Перед смертью он тоже посетил Оптину пустынь?
— К сожалению для всех нас, он не нашел в себе силы переступить порог Оптинского скита, где мог встретиться с двумя замечательными старцами, которые там в этот момент находились — это старец Иосиф (Литовкин) и старец Варсонофий (Плиханков). Существует очень интересное описание свидетелей, двух оптинских послушников, которые видели собственными глазами, как Толстой несколько раз подходил к скиту Оптиной пустыни, но что-то помешало ему первому зайти в скит и попросить о беседе. Потом он говорил своей сестре, что, если бы его позвали, он бы пошел. Это было приблизительно за 10 дней до его смерти, в конце октября 1910 г. Он уехал из Ясной Поляны 28 октября и приехал в Оптину пустынь. Уже потом он поехал в Шамордино к сестре, монахине Марии, после чего поехал по железной дороге, причем складывается впечатление, что сам не очень понимал, куда, и вынужден был из-за болезни сойти на станции Астапово.
Похороны Льва Толстого. Ясная Поляна. 1910 год. Фото из архива РИА-Новости.
— Куда он поехал?
— А вот куда он поехал — это до сих пор для исследователей большой вопрос. То ли он хотел поехать к своим последователям куда-то на юг, то ли куда-то еще.
— Почему же сами монахи не пригласили Толстого переступить порог Оптинского скита? Или они просто не знали, что он пришел?
— Тоже не совсем ясно. Дело в том, что старец Иосиф, с которым Толстой был лично знаком и с которым у него были, по всей видимости, теплые отношения, был очень болен в тот момент. То ли он просто по физическому своему состоянию не мог к нему выйти, то ли ему не передали, что Толстой приехал. Эта встреча, к сожалению, не состоялась. Но когда Толстой уже сам лежал больной на станции Астапово, старец Иосиф прислал из Оптиной пустыни телеграмму, что он готов к нему выехать для беседы. И очень большая беда заключается в том, что люди, окружавшие в этот момент больного Толстого, не показали ему эту телеграмму.
— Кто это?
— Это в первую очередь Владимир Григорьевич Чертков и младшая дочь писателя Александра Львовна. Надо сказать, что Александра Львовна потом всю жизнь каялась в том, что Толстому не сказали, что к нему приехал со Святыми Дарами старец Варсонофий. Ему также не показали не только телеграмму старца Иосифа, но и еще несколько телеграмм от архиереев. Например, в телеграмме первенствующего члена Святейшего Синода митрополита Антония (Вадковского) было сказано: «С самого первого момента Вашего разрыва с Церковью я непрестанно молился и молюсь, чтобы Господь возвратил Вас к Церкви. Быть может, Он скоро позовет Вас на суд Свой, и я Вас больного теперь умоляю, примиритесь с Церковью и православным русским народом. Благослови и храни Вас Господь». Также свою телеграмму прислал тамбовский епископ Кирилл (Смирнов), бывший викарий владыки Антония, в которой он говорил о своей готовности прибыть на станцию Астапово.
— Почему же Толстому обо всем этом не рассказывали?
— Официальная версия людей, окружавших писателя, состояла в том, что больного писателя, у которого было двустороннее воспаление легких и высокая температура, нельзя было волновать. Они говорили, что если бы Толстой узнал, что приехал старец Варсонофий, и если бы они встретились, то это могло бы настолько его взволновать, что его положение ухудшилось бы. Но я в этом очень сомневаюсь. В своей книге «Русская Православная Церковь и Лев Толстой» я привожу показания врачей, которые писали о том, как протекала болезнь Толстого. И как раз в тот день, когда приехал старец, у Толстого спала температура и положение его улучшилось. Вообще трудно себе представить, как могла бы ухудшить его физическое состояние встреча, которой он сам искал.
— Младшая дочь писателя, Александра Львовна, тоже не симпатизировала Русской Церкви?
— В тот момент да, потому что находилась под большим влиянием Черткова, который всегда был очень далек от Русской Церкви. Но позиция Александры Львовны в дальнейшем серьезно изменилась. Об этом свидетельствует в том числе и то, что она поссорилась с Чертковым. Кроме того, уже после революции она не единожды оказывалась в заключении, причем была даже в одном из первых лагерей, который располагался на территории Новоспасского монастыря. И есть сведения, что в начале 1920-х годов она стала менять свое отношение к Церкви. В эмиграции Александра Львовна становится православным человеком. Ее духовником был будущий епископ Василий (Родзянко), который оставил о ней интересные воспоминания, напечатанные в журнале «Новый мир». Когда она скончалась в 1979 году, ее отпевал предстоятель Русской Православной Церкви за рубежом митрополит Филарет (Вознесенский), который сказал на отпевании замечательное слово, что Церковь скорбит вместе с Александрой Львовной и членами семьи Толстого о том, что случилось с великим писателем.
Евхаристия как личная мука
— Если вернуться к определению Синода, как оно было встречено обществом? Были ли люди, которые стали на сторону Церкви?
— Очень много было тех, кто осуждал решение Синода и устраивал публичные демонстрации. Одной из них была известная демонстрация на художественной выставке перед портретом Толстого. Там устроили овацию, стали подносить букеты к портрету. Также, например, Чехов, узнав об отлучении, сказал, что Россия встретила этот акт Синода хохотом. Блок в своем дневнике тоже отреагировал таким образом, что ничего страшного в том, что Синод запрещает радоваться вместе с Толстым. Мы, сказал Блок, уже давно научились и радоваться, и печалиться без Синода. Причем негативное отношение к акту Синода было не только у представителей интеллигенции, но и, например, у части чиновной бюрократии.
— Как Вы считаете, что послужило причиной или, возможно, целым комплексом причин отпадения Толстого от Церкви?
— Здесь есть причины и объективные, и субъективные. Объективные причины состоят в том, что Толстой застрял в эпохе Просвещения во французском его варианте. Не случайно он так любил Руссо. А основная идея Руссо заключается в том, что никакой испорченности в человеке нет, что он хорош в своей естественности, а этой естественности противостоят культура и цивилизация. Цель человеческой жизни поэтому заключается в том, чтобы эту естественность в себе возродить. Эта идея оказалась Толстому очень близка. Именно поэтому он выступал практически против всех государственных и культурных институтов. Собственно, Толстой — это самый громкий голос против современной ему цивилизации и культуры. Церковная же точка зрения совершенно другая. Исходная идея, которая лежит в основе христианской догматики, — это идея глобальной испорченности человеческой природы в результате грехопадения. Поэтому она нуждается в обновлении и преображении, и совершается все это преображение лишь с Божией помощью. Но именно это Толстой категорически отрицает.
— Для него это всегда было неприемлемо?
— Эта идея постоянно присутствует в его дневниках, которые он вел больше шестидесяти лет своей жизни. Идея, что человек не испорчен, что он может всего добиться своими собственными силами. Поэтому Спаситель — в церковном его понимании — человеку не нужен. Второй момент — это неприятие Толстым церковных Таинств, что, кстати, вполне логично. Ведь если человеческая природа не повреждена, то непонятно, зачем нужна благодать. Толстой всегда отрицал существование благодати и необходимость спасения. Не случайно он не принимал Таинство Евхаристии. Оно для него было просто личной мукой.
Но можно здесь предполагать и субъективный момент, однако это уже только наши гипотезы. Возможно, на уровне личных встреч произошло нечто, что его очень обидело. В том, что Толстой пишет о Церкви, присутствует элемент сильной личной обиды, неудовлетворенности и раздражения. Многие современники Толстого занимали схожие позиции, но никто из них не писал так резко о Церкви, как он. Возникает вопрос: если человек проповедует то, что мы сейчас называем толерантностью и терпимостью к чужим взглядам, почему он сам такие вещи пишет о Церкви? Возможно, потому что человек чем-то лично очень обижен. А вот что это могло быть, мы уже не узнаем. Может быть, это была какая-то встреча. Он же встречался со многими выдающимися церковными современниками, с митрополитом Макарием (Булгаковым), ездил специально в Троице-Сергиеву Лавру, встречался со многими богословами. Возможно, кто-то ему что-то сказал, что его могло обидеть и очень ему не понравиться.
Толстовство снова возрождается
— Толстовство — это сектантство, ересь? Что это вообще такое?
— С одной стороны, толстовство — это те люди, которые пытались выполнить заветы Толстого в области практической жизни и организовывали земледельческие коммуны. Как правило, это оканчивалось неудачей. Выяснялось, что русским интеллигентам плохо удается пахать землю, собирать урожай и так далее.
С другой стороны, толстовство — это тип «христианства», который Толстой проповедовал. Вот это толстовство необычайно живо и сейчас. На мой взгляд, оно даже снова возрождается. Это происходит тогда, когда мы читаем выступления политиков или актеров, вообще представителей интеллигенции, которые говорят, что в христианстве важна не мистико-догматическая сторона, а сторона моральная — не делать зла другим, исполнять заповеди, и так далее. Когда они это говорят, они, может быть, сами того не осознавая, проповедуют вполне близкие Толстому взгляды. Это толстовцы в новой, современной обертке. Это толстовство присутствует на протяжении всей истории ХХ века. И у нас в России, и в Европе.
Памятник в музее-усадьбе писателя в Москве. Фото из архива РИА-Новости.
— Это и Канту очень близко.
— Да, конечно. На самом деле это один из продуктов Реформации, причем весьма поздний, от которого сам Лютер отрекся бы и признал ересью. Но идеи Лютера со временем сильно трансформировались. Вы правы в том, что Толстой проповедовал тот взгляд на христианство, который был очень популярен в Германии и вообще в Европе. Это «христианство» в кавычках, в котором осталось преимущественно лишь моральное содержание. Оно отрекается от Божественности Христа и мистико-догматической стороны. Например, Толстой категорически отрицал воскресение Христа. Как известно, его изложение Евангелия заканчивается эпизодом смерти Христа на кресте. А ведь, как говорил апостол Павел, Если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша (1 Кор 15:14).
— Правда ли, что самому Толстому не слишком нравились собственные последователи, толстовцы?
— Да, правда. Например, когда в 1909 году один сельский учитель cпросил Льва Николаевича, где можно найти земледельческие толстовские колонии, тот ему резко ответил (что писателю вообще-то не было свойственно), что он этого не знает и вообще считает устройство колоний или общин со специальным уставом «для нравственного совершенствования бесполезным и скорее вредным»*.
— С чем это было связано?
— Я могу высказать такую гипотезу. Толстой, с одной стороны, ставил достаточно жгучие, серьезные вопросы русской жизни. Ведь русское крестьянство составляло тогда 80-86 % населения России. И Толстой много написал о его бедах и проблемах. С другой стороны, при всей своей устремленности к народу, он до конца своей жизни оставался утонченным русским дворянином. И когда к нему приходили неумытые люди в лаптях, которые, будучи по происхождению интеллигентами, рядились в эти народные одежды, все это вряд ли могло быть ему симпатично. Поэтому к таким людям он часто испытывал антипатию.
Толстой и революция
— Как Толстой и толстовство повлияли на развитие революционных процессов, и почему Ленин назвал Толстого «зеркалом русской революции»? Вообще, способствовал ли Толстой разложению русского государства?
— Такой антинаучный вопрос: если бы Толстой дожил до 1917 года, как бы он отнесся к революции?
— Безусловно, отрицательно. Он, конечно, понимал, что попытка добиться позитивных целей насильственными, кровавыми способами бесперспективна. Конечно, он революцию бы не принял, но более интересный вопрос состоит в том, понял бы Толстой, что он тоже в какой-то степени несет вину за то, что произошло в 1917 году? Здесь, конечно, вопрос остается открытым. Правда, с другой стороны, причин для революции 1917 года было очень много, и конечно, совершенно неправильно было бы всю вину за революционную катастрофу свалить на Толстого.
Зачем читать Толстого?
— Какие вообще уроки мы сегодня можем извлечь из духовных поисков Толстого? Скажем, вправе ли мы, поскольку он был отлучен от Церкви, просто отметать его религиозно-философские сочинения и даже не брать их в руки? Словом, на Ваш взгляд, в чем поучительность духовной драмы Толстого?
— Я думаю, что, конечно, такие уроки есть. Я уже говорил о том, что «христианство» Толстого сейчас в моде, хотя серьезно писателя мало кто читает, ведь чтобы, например, разобраться в его дневнике, нужно приложить достаточно серьезные усилия. Впрочем, священникам приходится часто встречаться с подобными взглядами у представителей интеллигенции, которые задают вопросы о судьбе Толстого и действиях Церкви. И им приходится разбираться в том, в чем суть этого «христианства», почему оно так выделяет моральную основу в опыте человека. Поэтому без трактатов Толстого нам здесь не обойтись. Но при этом надо понимать, что они несут в себе очень сильный антицерковный заряд (обусловленный, помимо всего прочего, особенностями тогдашних церковно-государственных реалий). Это обязательно надо иметь в виду, когда священник будет рекомендовать их кому-то читать.
— А тогда зачем вообще их читать верующему православному человеку?
— Я считаю, что они могут представлять большой интерес прежде всего для тех, кто занимается религиозной историей России и Европы XIX века. Философские трактаты Толстого являются важным, хотя, конечно, далеко не единственным источником такого рода – в этом ряду можно назвать сочинения Фейербаха, Н. Федорова, Штирнера или Ницше.
Надо также сказать, что Толстой в этих сочинениях ставит важнейшие, жгучие социальные вопросы того времени, кардинальные вопросы русской жизни, и поэтому они могут быть интересны и тем, кого занимают социальная и культурная история России ХIХ в.
Наконец, некоторые произведения писателя, в первую очередь широко известная «Исповедь» и мало кому известный, кроме специалистов, дневник, ярко демонстрируют особенности религиозной биографии русского образованного человека этого времени. С этой точки зрения дневник Л. Н. Толстого – интереснейший источник по истории русской духовной культуры.
Но, повторюсь, к чтению этих произведений следует подходить с осторожностью, руководствуясь принципом «не навреди» и учитывая духовную составляющую вопроса.
СПРАВКА :
Анафема, или великое отлучение, ( греч. τόἀνάθεμα) — налагается высшей церковной инстанцией, применяется к отступникам и еретикам. Она имеет неопределенный срок действия и предусматривает запрет на любые формы церковного общения с отлученным. Анафема может быть снята в случае покаяния анафематствованного.
Запрещение, или малое отлучение, (греч. όἀφορισμός) — налагается церковной властью регионального или местного уровня за нарушение церковных правил и отступление от заповедей. Оно состоит во временном запрете на участие в некоторых церковных Таинствах, например, в причащении.
В истории Русской Православной Церкви анафеме, в частности, предавались:
1604 — За сговор с еретиками и переход на сторону польских интервентов был предан анафеме Григорий Отрепьев.
1671 — Был предан анафеме «вор и богоотступник и обругатель Святой Церкви» Степан Разин со всеми его единомышленниками.
1708 — «За крестопреступление и измену великому государю» была провозглашена анафема Ивану Мазепе.
1997 — на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви был предан анафеме Филарет Денисенко, бывший Митрополит Киевский и всея Украины Русской Православной Церкви за то, что «не внял обращенному к нему от лица Матери-Церкви призыву к покаянию и продолжал в межсоборный период раскольническую деятельность, которую он простер за пределы Русской Православной Церкви, содействуя углублению раскола в Болгарской Православной Церкви и принимая в общение раскольников из других Поместных Православных Церквей».