Забудут вот чем удивили ахматова
😢 Забудут?
Стихотворение «Забудут? – вот чем удивили!» написано Анной Ахматовой в 1957 году, за 8 лет до заката звезды поэтессы (умерла Анна Андреевна в 1965 году). В стихе чувствуется рука мастера, которая знает взлеты и падения и уже не боится небытия.
Стихотворение является восьмистишием, так как состоит из одной строфы в 8 строк. В нём Ахматова отвечает на вопрос, что будет, если её забудут? По мнению опытного мастера пера – ничего в этом случае не случится, так как талант не измеряется сегодняшними слепками общественного мнения, он оценивается в веках.
Меня забывали сто раз,
Сто раз я лежала в могиле.
Настоящий талант пробивается с сквозь толщу могильной земли, из истлевшего зерна возрождается жизнь, подобно Фениксу, восставшему из пепла.
Муза не может быть с поэтом каждую минуту, она дама капризная и часто покидает приют творческого человека, чтобы снова постучаться в дверь, когда надежды на воскрешение почти нет.
Это всё знакомо Ахматовой и привычно, поэтому вопросы небытия из-за забывчивости и изменчивости почитателей поэтессу не волнуют, от слова «совсем» не волнуют.
Её дело жизни творить, а там как Бог даст, так и будет.
Анализ кратко
Стих написан в жанре философской лирики перекрестной рифмовкой (удивили – раз – могиле – сейчас). Несмотря на небольшой размер в стихе имеются средства художественной выразительности.
Она показывает, что поэтессу забывали сотни раз, неоднократно она была на самом дне успеха и была увер6на, что там навсегда. Ан, нет.
Две метафоры, одна за другой:
А Муза и глохла и слепла,
В земле истлевала зерном.
В этом метафорическом сравнении мы видим у Музы свойства глохнуть, слепнуть и истлевать.
Эпитет – эфир голубой.
Забудут? – вот чем удивили!
Меня забывали сто раз,
Сто раз я лежала в могиле,
Где, может быть, я и сейчас.
А Муза и глохла и слепла,
В земле истлевала зерном,
Чтоб после, как Феникс из пепла,
В эфире восстать голубом.
21 февраля 1957. Ленинград.
Читает А Демидова
А́нна Андре́евна Ахма́това (фамилия при рождении — Го́ренко; 11 (23) июня 1889, Одесса, Российская империя — 5 марта 1966, Домодедово, Московская область, РСФСР, СССР) — русская поэтесса, писатель, литературовед, литературный критик, переводчик, один из крупнейших русских поэтов XX века.
Кроме художественного творчества, Ахматова известна своей трагической судьбой. Хотя сама она не была в заключении или изгнании, репрессиям были подвергнуты трое близких ей людей (её муж в 1910—1918 годы Н. С. Гумилёв расстрелян в 1921 году; Николай Пунин, спутник её жизни в 1930-е годы, трижды был арестован, погиб в лагере в 1953 году; единственный сын Лев Гумилёв провёл в заключении в 1930—1940-х и в 1940—1950-х годах более 10 лет). Опыт жены и матери «врагов народа» отражён в одном из наиболее известных произведений Ахматовой — поэме «Реквием».
Признанная классиком отечественной поэзии ещё в 1920-е годы, Ахматова подвергалась замалчиванию, цензуре и травле (включая «персональное» постановление ЦК ВКП(б) 1946 года, не отменённое при её жизни), многие её произведения не были опубликованы не только при жизни автора, но и в течение более чем двух десятилетий после её смерти. Её имя ещё при жизни окружала слава среди широких кругов почитателей поэзии, как в СССР, так и в эмиграции.
Автобиографическая поэма «Реквием» (1935-40; опубликована 1987) — одно из первых поэтических произведений, посвящённых жертвам репрессий 1930-х годов.
В «Поэме без героя» (1940—1962, полностью опубликована в 1976) — Ахматова попыталась воссоздать эпоху «серебряного века» русской литературы. Кроме поэтических произведений перу Ахматовой принадлежат статьи о творчестве А. С. Пушкина, воспоминания о современниках. В 1919-1921 гг. в связи с блокадой Петрограда неоднократно распространялись слухи о кончине Ахматовой.
Забудут. Вот чем удивили.
Нет, она не простит преклоненья
Но достойна лишь тихих слов
Чтоб на будущие поколения
Не надели бы снова оков
Нет, она не скрывалась
От жестокостей правды земной
Но с народом своим оставалась
Как осталась сама собой
Нет, не стерпит признаний, хвалебен
Не поймет запоздалых речей,
Но услышит лишь только молебен
Под горячие слезы свечей.
А. Шестаков
Лето 1991
Наш маршрут к акрополю пролегал по ровной асфальтовой дороге, убегающей прямо вдаль от поселка сквозь заросли густого сосняка. День был пасмурный, шли не спеша, все больше как то молча. У каждого за спиной к этой дороге вели какие-то свои откровения, мысли и образы, поселившиеся в памяти за годы учебы в университете, за годы дружбы, поиска и взросления. И лишь изредка внутреннюю тишину нарушали какие-то фразы, будничные мысли и иногда – строчки из ахматовских четверостиший.
«Ржавеет золото и истлевает сталь
Крошится мрамор, к смерти все готово
Всего прочнее на Земле печаль
И долговечней царственное слово».
Мы молча постояли рядом. Никогда раньше я не чувствовал такую близость к ее истории, Судьбе. За эти мгновения тишины передо мной в каком то незримом мысленном водовороте пронеслись события ее жизни, такие разные и наполненные стихами, постоянным стремлением к красоте, в тоже время полные мужества и трагизма. Вместо охапки мокрой сирени, (про которую я когда то прочел в ее стихах и с тех пор решивший обязательно исполнить этот сакральный, понятный только мне ритуал), я положил охапку желтых одуванчиков, собранных по комаровской дороге. Сирень еще не цвела в Петербурге потому, что была середина мая.
Грозы в тот день тоже не было, лишь изредка накрапывал мелкий дождик, словно оплакивая всех ушедших до нас. Свежий ветер доносил прохладу Балтийского залива. И лишь могучие сосны, послушно помахивая ветвями нам вслед, хранили тишину, будто подчеркивая неизменный и вечный ход Времени.
Второй наш визит в Комарово состоялся спустя 4 года. Время неизменно отсчитывало мгновения, секунды, часы. Циферблат моей жизни закрутился подобно могучей центрифуге, изредка давая возможность коротких передышек на осмысление пути. И всякий раз, приезжая в любимый Петербург, отдыхая после напряженной, задерганной страхом и стрессами Москвы, мы беспечно бродили по улицам, паркам, каналам, постоянно вспоминал о «будке».
Забудут. Вот чем удивили!
Меня забывали сто раз.
Сто раз я лежала в могиле,
Где может быть я и сейчас.
А Муза и глохла, и слепла,
В Земле истлевала зерном,
Чтоб после как Феникс из пепла
В эфире восстать голубом.
Наше спасенье пришло также неожиданно, как неожиданно накатила усталость. Мы почти решили вернуться домой, как на окраине поселка увидели спешащую женщину. Она была одета в серую куртку, напоминающую о середине прошлого века, какой то старый вязанный платок и сапоги, несла в руках тяжелые ведра с землей. Меня всегда удивляли пожилые люди Петербурга. Сколько достоинства и красоты в их лицах! Такие лица, пожалуй, не встретишь уже нигде в России. Да, эта женщина была плохо одета, во всем виде ее было что-то страдальческое и убогое. Но стоило нам заговорить, как лицо ее осветилось улыбкой. Она остановилась и, немного отдышавшись, стала рассказывать нам, где находится дом Анны Ахматовой! Сейчас я понимаю, почему мне запомнилась эта старая женщина, указавшая дорогу к дому. В ее облике было что-то и от Ахматовой, и от самой России. Так незримо в моем сознании образ Анны Ахматовой навсегда слился с этой пожилой женщиной в старом сером платке и с самой Россией…
«Будку» Ахматовой (так он сама часто называла свое летнее пристанище) мы нашли сразу. Пройдя минут 10 через лесные опушки и миновав богатые дачи с высокими кирпичными стенами, мы наткнулись на большую лесную поляну с редким невысоким деревянным забором. Сосны росли по всем участку, в центре лесной поляны стоял тот самый дом, который я видел на фотографиях в книгах и который много раз рисовал в своем воображении. Удивительно, но дом выглядел точно также, как и полвека назад! Как будто кто-то специально остановил время и законсервировал его до лучших времен. Мне подумалось, что вот сейчас дверь веранды приоткроется и на крыльцо выйдет та самая седовласая богиня, закутанная в теплую белую шаль. С виду – ничем не приметный дачный дом со стеклянной верандой и облупившимися окнами, все тоже небольшое крыльцо на входе с деревянными перилами, железная труба на крыше. Вся эта проза жизни, выраженная в нехитром лесном уюте и далекая от высокой поэзии, наталкивала на ощущение неустроенности и вместе с тем скоротечности человеческого бытия. Мы остановились у ворот, прислушиваясь нет ли во дворе собаки. Вокруг царила тишина и мне показалось, что дом заброшен и в нем никто не живет. Мы стали рассматривать дом и увидели черную табличку над входом (обычно такие можно увидеть на погребальных венках). С расстояния от калитки, где мы мялись в нерешительности несколько минут, можно было рассмотреть еле различить две крупные буквы «А». Сердце заколотилось от волнения. Сомнений больше не было – дом принадлежал Ахматовой. Калитка была не заперта и мы прошли к дому. На маленькой еле заметной железной табличке размером с ладонь значилось, что «в этом доме с 55 по 66 гг. жила и работала Анна Ахматова. Как то неловко было почувствовать себя незваным гостем, тем более осознавать, что мы далеко не первые на просторах нашей необъятной, кто пришел посмотреть ахматовскую «будку». Оттого интуиция подсказывала об осторожности поведения, так чтобы ничего не нарушить в этой безмолвной усадьбе. Рядом с крыльцом стоял деревянный столик, по обе стороны от него – узкие, полусгнившие от дождя и влаги скамейки. Тут же на сосне висел умывальник. У веранды лежал старенький велосипед.
Я шутя указал на него своему приятелю: «Вот на нем рыжий тунеядец и уклонист Бродский ездил в магазин за водкой, я об этом читал у Наймана или у Аманды Хейч, точно не помню».
«- Ага, ты еще скажи, что за этим столиком вся компания играла в карты!»
— В карты может быть и не играла, но стихи читались постоянно.
— Да и каких только знаменитостей здесь не было. Сюда приезжал светило американской литературы Исайя Берлин. Кстати, сама Ахматова, не страдавшая никогда манией величия, в тайне и под страхом не однажды делилась своим подозрением о том, что холодная война началась именно после этого визита. Он наивно полагал, что великая Ахматова станет жаловаться ему на режим!… А она тогда с гордостью и привычной скорбью на лице заявила: «Мы живем замечательно!…» Хотя даже уже по одной этой фразе можно было понять все.
Здесь она писала о Пушкине, которого любила до последних дней и чтила больше всех других русских поэтов. Возможно, здесь, в этих стенах, вдали от площадей, людей, вдали от стольких пережитых невзгод и несчастий, выпавших на долю одной русской женщины, рождались строчки «Поэмы без героя».
— Представляешь – эти сосны видели Ахматову!…Настоящие хранители времени и того, что уже никто никогда не узнает.
— А может быть она прикасалась к ним рукой, гладила их, разговаривала с ними, читала им новые стихи?
-Да, возможно, так это и было. Как будто это было вчера.
Мы сидели молча еще пару минут, каждый думая о своем. И что то родное и таинственное было в этом нашем молчании. Тюбик с зубной пастой и другие вещи на столе подсказывали, что в доме все же кто то живет. Мы присели на лавку и у входа, слушая тишину комаровского леса. «Сейчас посидим немного и пойдем, нас ведь здесь никто не ждал». Наше непродолжительное ожидание нарушила пожилая женщина, внезапно появившаяся в глубине дворика. Она внимательно взглянула на нас с недоумением и укоризной и легким кивком поприветствовала непрошеных гостей. Я сразу же принялся объяснять причину нашего внезапного «вторжения». Женщина, внимательно выслушала нас и (!) ничего не ответив, захлопнула дверь веранды. Через минуту, за стеклом веранды мы увидели грозное лицо седого мужчины, который внимательно рассматривал нас, как незванных гостей.
— Может быть, эти люди вообще не имеют никакого отношения к литературе и просто живут в этом доме, как смотрители?
Когда исследователь долго-долго работает над какой-либо задачей, отдавая ей часть своей жизни и уделяя все свое время, он оставляет в ней часть самого себя, часть своей души. Итогом его душевных и умственных усилий становится какое-либо открытие. И человек радуется своему открытию, он словно рождается заново и чувствует себя обновленным, ощущения Жизни переполняет его. И тогда он понимает, что время на поиск потрачено не зря. В те минуты, когда я подошел к будке я испытал наверное те же чувства. Только радости открытия в этот момент, пожалуй, не было. Вокруг царила тишина, сосны своими верхушками кивали, отвечая балтийскому ветру, а сквозь быстро плывущие тучи проблескивали слабые лучи летнего солнца. Я прислушался к этой пронзительной тишине и понял, что одно из моих путешествий закончилось. Корабль с названием Ахматова прибыл в свою вечную Гавань.
LiveInternetLiveInternet
—Метки
—Рубрики
—Цитатник
✨Непостижимо трагичная судьба великой виолончелистки Жаклин Дю Пре «Я никак не мог.
Kalns un Laime, Гора и Счастье В 1911 году в Риге, в Гризинькалнсе родилс.
=Еврейские мальчики= 110 лет назад родился мальчик, которому суждено было стать одним из сам.
✨Выдающийся портретист Савелий Сорин Его имя, к сожалению, почти неизвестно мног.
✨ 1925-й год. Знаменитый танцевальный зал Монпарнаса «Бюлье». П.
—Музыка
—Кнопки рейтинга «Яндекс.блоги»
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Статистика
Не с теми я, кто бросил землю
На растерзание врагам.
Их грубой лести я не внемлю,
Им песен я своих не дам.
Но вечно жалок мне изгнанник,
Как заключенный, как больной.
Темна твоя дорога, странник,
Полынью пахнет хлеб чужой.
А здесь, в глухом чаду пожара
Остаток юности губя,
Мы ни единого удара
Не отклонили от себя.
И знаем, что в оценке поздней
Оправдан будет каждый час.
Но в мире нет людей бесслезней,
Надменнее и проще нас.
Анна Ахматова. 1922
Как же люди любят исчезать.
Особенно в тот момент, когда ты к ним уже привязался.
А. П. Чехов
Анна Ахматова.
21 февраля 1957. Ленинград.
Детство Люверс