Затворник и шестипалый о чем
Мистика Затворника и Шестипалого
Смысл повести Виктора Пелевина «Затворник и Шестипалый» для большинства читателей и критиков ограничивается философским сарказмом, издевательской метафорой, почти карикатурой на бессмысленность существования рода человеческого и убогость описываемых нашими мудрецами и теологами различных картин мироздания, возникающих в их антропоцентристских фантазиях. Да, это так и есть, это правда, но этим смысл данного произведения не исчерпывается.
От пытливого взгляда литературоведов ускользнула глубоко упрятанная параллель с идеями всемирно известного философа-мистика ХХ века Карлоса Кастанеды, причем не только с его абстрактным описанием картины мира, но и с конкретными персонажами его книг. Затворник – это дон Хуан Матус, «человек знания», а Шестипалый – его ученик, сам Карлитос. Заранее предвижу поток обвинений в свой адрес, опять, мол, придумывает и притягивает за уши несуществующие аналогии. Не спешите с выводами.
В повести есть еще один персонаж, подтверждающий мою мысль. Это крыса Одноглазка, чьим прообразом является ла Каталина, женщина-маг, о которой Кастанеда рассказывает в двух своих книгах – «Учение дона Хуана» и «Огонь изнутри». Вот что говорит о ла Каталине сам дон Хуан: «Ла Каталина приходится нам чем-то вроде двоюродной сестры или тетушки, ибо является частью нашего мира. Хотя и не вполне следует в русле нашего поиска. У нее гораздо больше общего с древними видящими.»
У Пелевина Одноглазка приглашает Затворника и Шестипалого отправиться вместе с ней ВНИЗ, в шахту баллистической ракеты. Для лучшего понимания того, о чем идет речь, привожу описание встречи с Одноглазкой полностью:
«Шестипалый впал в странное состояние. Ему стало казаться, что темнота сжимает их с Затворником так же, как недавно сжимала толпа. Отовсюду исходила опасность, и Шестипалый ощущал ее всей кожей как дующий со всех сторон одновременно сквозняк. Когда становилось совсем невмоготу от страха, он поднимал взгляд с наплывающих кафельных плит на яркую полоску света впереди, и тогда вспоминался социум, который издалека выглядел почти так же. Ему представлялось, что они идут в царство каких-то огненных духов, и он уже собирался сказать об этом Затворнику, когда тот вдруг остановился и поднял руку.
– Тихо, – сказал он, – крысы. Справа от нас.
Бежать было некуда – вокруг во все стороны простиралось одинаковое кафельное пространство, а полоса впереди была еще слишком далеко. Затворник повернулся вправо и принял странную позу, велев Шестипалому спрятаться за его спиной, что тот и выполнил с удивительной скоростью и охотой.
Сначала он ничего не замечал, а потом ощутил скорее, чем увидел, движение большого быстрого тела в темноте. Оно остановилось точно на границе видимости.
– Она ждет, – тихо сказал Затворник, – как мы поступим дальше. Стоит нам сделать хоть шаг, и она кинется на нас.
– Ага, кинусь, – сказала крыса, выходя из темноты. – Как комок зла и ярости. Как истинное порождение ночи.
– Ух, – вздохнул Затворник. – Одноглазка. А я уж думал, что мы правда влипли. Знакомьтесь.
Шестипалый недоверчиво поглядел на умную коническую морду с длинными усами и двумя черными бусинками глаз.
– Одноглазка, – сказала крыса и вильнула неприлично голым хвостом.
– Шестипалый, – представился Шестипалый и спросил: – А почему ты Одноглазка, если у тебя оба глаза в порядке?
– А у меня третий глаз раскрыт, – сказала Одноглазка, – а он один. В каком-то смысле все, у кого третий глаз раскрыт, одноглазые.
– А что такое… – начал Шестипалый, но Затворник не дал ему договорить.
– Не пройтись ли нам, – галантно предложил он Одноглазке, – вон до тех ящиков? Ночная дорога скучна, если рядом нет собеседника.
Шестипалый очень обиделся.
– Пойдем, – согласилась Одноглазка и, повернувшись к Шестипалому боком (только теперь он разглядел ее огромное мускулистое тело), затрусила рядом с Затворником, которому, чтобы поспеть, приходилось идти очень быстро. Шестипалый бежал сзади, поглядывая на лапы Одноглазки и перекатывающиеся под ее шкурой мышцы, думал о том, чем могла бы закончиться эта встреча, не окажись Одноглазка знакомой Затворника, и изо всех сил старался не наступить ей на хвост. Судя по тому, как быстро их беседа стала походить на продолжение какого-то давнего разговора, они были старыми приятелями.
– Свобода? Господи, да что это такое? – спрашивала Одноглазка и смеялась. – Это когда ты в смятении и одиночестве бегаешь по всему комбинату, в десятый или в какой там уже раз увернувшись от ножа? Это и есть свобода?
– Ты опять все подменяешь, – отвечал Затворник. – Это только поиски свободы. Я никогда не соглашусь с той инфернальной картиной мира, в которую ты веришь. Наверное, это у тебя оттого, что ты чувствуешь себя чужой в этой вселенной, созданной для нас.
– А крысы верят, что она создана для нас. Я это не к тому, что я согласна с ними. Прав, конечно, ты, но только не до конца и не в самом главном. Ты говоришь, что эта вселенная создана для вас? Нет, она создана из-за вас, но не для вас. Понимаешь?
Затворник опустил голову и некоторое время шел молча.
– Ладно, – сказала Одноглазка. – Я ведь попрощаться. Правда, думала, что ты появишься чуть позже, – но все-таки встретились. Завтра я ухожу.
– Куда?
– За границы всего, о чем только можно говорить. Одна из старых нор вывела меня в пустую бетонную трубу, которая уходит так далеко, что об этом даже трудно подумать. Я встретила там несколько крыс – они говорят, что эта труба уходит все глубже и глубже и там, далеко внизу, выводит в другую вселенную, где живут только самцы богов в одинаковой зеленой одежде. Они совершают сложные манипуляции вокруг огромных идолов, стоящих в гигантских шахтах.
Одноглазка притормозила.
– Отсюда мне направо, – сказала она. – Так вот, еда там такая – не расскажешь. А эта вселенная могла бы поместиться в одной тамошней шахте. Слушай, а хочешь со мной?
– Нет, – ответил Затворник, – вниз – это не наш путь.
Кажется, в первый раз за все время разговора он вспомнил о Шестипалом.
– Ну что ж, – сказала Одноглазка, – тогда я хочу пожелать тебе успеха на твоем пути, каким бы он ни был. Прощай.
Одноглазка кивнула Шестипалому и исчезла в темноте так же мгновенно, как раньше появилась.»
Насколько далеки даже популярные, маститые, литературоведы от понимания скрытого смысла текста Пелевина свидетельствует, к примеру, комментарий Дмитрия Быкова:
«Это не та любовь, которая связывала когда-то крысу Одноглазку и цыпленка Затворника, а любовь этой крысы и этого цыпленка – самый трогательный и самый нежный роман, описанный Пелевиным.»
Какую «любовь» и какой «нежный роман» увидел в приведенном отрывке наш литературный эрудит, догадаться, на мой взгляд, очень трудно даже при гипертрофированно развитой фантазии.
В отличие от Одноглазки Затворник и Шестипалый ищут не ощущения силы и не приключений, а свободу, хотя и не имеют о ней ясного представления. Но которую они в конце концов обретают.
«Раздался звон и грохот. Огнетушитель, пробив окно, исчез, и в помещение ворвалась волна свежего воздуха – только после этого стало понятно, как там воняло. Сделалось неправдоподобно светло.
– Летим! – заорал Затворник, потеряв вдруг всю свою невозмутимость. – Живо! Вперед!
И, отлетев подальше от окна, он разогнался, сложил крылья и исчез в луче желтого горячего света, бившем из дыры в крашеном стекле, откуда дул ветер и доносились новые, незнакомые звуки.
Шестипалый, разгоняясь, понесся по кругу. Последний раз внизу мелькнул восьмиугольный контейнер, залитый кровью стол и размахивающие руками боги – сложив крылья, он со свистом пронесся сквозь дыру.
Сначала он на секунду ослеп – так ярок был свет. Потом его глаза привыкли, и он увидел впереди и вверху круг желто-белого огня такой яркости, что смотреть на него даже краем глаза было невозможно. Еще выше виднелась темная точка – это был Затворник. Он разворачивался, чтобы Шестипалый мог его догнать, и скоро они уже летели рядом.
Шестипалый оглянулся – далеко внизу осталось огромное и уродливое серое здание, на котором было всего несколько закрашенных масляной краской окон. Одно из них было разбито. Все вокруг было таких чистых и ярких цветов, что Шестипалый, чтобы не сойти с ума, стал смотреть вверх.
Лететь было удивительно легко – сил на это уходило не больше, чем на ходьбу. Они поднимались выше и выше, и скоро все внизу стало просто разноцветными квадратиками и пятнами.
Шестипалый повернул голову к Затворнику.
– Куда? – прокричал он.
– На юг, – коротко ответил Затворник.
– А что это? – спросил Шестипалый.
– Не знаю, – ответил Затворник, – но это вон там.
И он махнул крылом в сторону огромного сверкающего круга, только по цвету напоминавшего то, что они когда-то называли светилами.»
(В.Пелевин, «Затворник и Шестипалый»)
Подобно Кастанеде, Пелевин с сарказмом относится к религиозным фантазиям:
«Но оказалось, что со стороны далекой кормушки-поилки к ним уже движется целая депутация. Судя по тому, что, не дойдя шагов двадцать до Затворника и Шестипалого, идущие им навстречу повалились наземь и дальше стали двигаться ползком, у них были серьезные намерения. Затворник велел Шестипалому отойти назад и пошел выяснить, в чем дело. Вернувшись, он сказал:
– Такого я действительно никогда не видел. Они, видимо, очень набожны. Во всяком случае, они видели, как ты общаешься с богами, и теперь считают тебя мессией, а меня – твоим учеником или чем-то вроде этого.
– Ну и что теперь будет? Чего они хотят?
– Зовут к себе. Говорят, какая-то стезя выпрямлена, что-то увито и так далее. И главное, все как в из книгах. Я ничего не понял, но, думаю, пойти стоит.
– Пошли, – безразлично пожал плечами Шестипалый. Его томили мрачные предчувствия.
По дороге было сделано несколько навязчивых попыток понести Затворника на руках, и избежать этого удалось с большим трудом. К Шестипалому никто не смел не то что приблизиться, а даже поднять на него взгляд, и он шел в центре большого круга пустоты.
По прибытии Шестипалого усадили на высокую горку соломы, а Затворник остался у ее основания и погрузился в беседу со здешними духовными авторитетами, которых было около двадцати, – их легко было узнать по обрюзгшим толстым лицам. Затем он благословил их и полез на горку к Шестипалому, у которого было так погано на душе, что он даже не ответил на ритуальный поклон Затворника, что, впрочем, выглядело для всех остальных вполне естественно.
Выяснилось, что все уже давно ждали прихода мессии, потому что приближающийся решительный этап, называвшийся здесь Страшным Супом, из чего было ясно, что у здешних обитателей бывали серьезные прозрения, уже давно волновал народные умы, а духовные авторитеты настолько разъелись и обленились, что на все обращенные к ним вопросы отвечали коротким кивком в направлении неба. Так что появление Шестипалого с учеником оказалось очень кстати.
– Ждут проповеди, – сообщил Затворник.
– Ну так наплети им что-нибудь, – буркнул Шестипалый. – Я ведь дурак дураком, сам знаешь.
На слове «дурак» голос у него задрожал, и вообще было видно, что он вот-вот заплачет.
– Они меня съедят, эти боги, – сказал он. – Я чувствую.
– Ну-ну. Успокойся, – сказал Затворник, повернулся к толпе у горки и принял молитвенную позу: задрал кверху голову и воздел руки. – Эй, вы! – закричал он. – Скоро все в ад пойдете. Вас там зажарят, а самых грешных перед этим замаринуют в уксусе.
Над социумом пронесся вздох ужаса.
– Я же, по воле богов и их посланца, моего господина, хочу научить вас, как спастись. Для этого надо победить грех. А вы хоть знаете, что такое грех?
Ответом было молчание.
– Грех – это избыточный вес. Греховна ваша плоть, ибо именно из-за нее вас поражают боги. Подумайте, что приближает ре… Страшный Суп? Да именно то, что вы обрастаете жиром. Ибо худые спасутся, а толстые нет. Истинно так: ни один костлявый и синий не будет ввергнут в пламя, а толстые и розовые будут там все. Но те, кто будет отныне и до Страшного Супа поститься, обретут вторую жизнь. Ей, Господи! А теперь встаньте и больше не грешите.
Но никто не встал – все лежали на земле и молча глядели – кто на размахивающего руками Затворника, кто в пучину неба. Многие плакали. Пожалуй, речь Затворника не понравилась только первосвященникам.
– Зачем ты так, – шепнул Шестипалый, когда Затворник опустился на солому, – они же тебе верят.
– А я что, вру? – ответил Затворник. – Если они сильно похудеют, их отправят на второй цикл откорма. А потом, может, и на третий. Да Бог с ними, давай лучше думать о делах.
Затворник часто говорил с народом, обучая, как придавать себе наиболее неаппетитный вид, а Шестипалый большую часть времени сидел на своей соломенной горке и размышлял о природе полета. Он почти не участвовал в беседах с народом и только иногда рассеянно благословлял подползавших к нему мирян. Бывшие первосвященники, которые совершенно не собирались худеть, глядели на него с ненавистью, но ничего не могли поделать, потому что все новые и новые боги подходили к миру, вытаскивали Шестипалого, разглядывали его и показывали друг другу. Один раз среди них оказался даже сопровождаемый большой свитой обрюзгший седенький старичок, к которому остальные боги относились с крайним почтением. Старичок взял его на руки, и Шестипалый злобно нагадил ему прямо на холодную трясущуюся ладонь, после чего был довольно грубо водворен на место.»
Но фактом, самым очевидным образом подталкивающим читателя к осмыслению рассматриваемой нами параллели между произведениями Кастанеды и Пелевина, является то, что сам Кастанеда в своих публичных выступлениях использовал сравнение человеческого сообщества с птицефермой. В соответствии с его представлениями о мире, вселенная полна энергетических хищников, питающихся нашей энергией: «Там имеются неорганические существа с невероятным осознанием, которые КОРМЯТСЯ НАМИ, КАК ЦЫПЛЯТАМИ. Они не пожирают мускулы или органы, но лишь жар осознания». Кастанеда называет этих хищников «летунами» (flyers, voladeros).
Человек, по описанию «видящих», представляет собой светящийся энергетический кокон. Но кокон этот сегодня совсем тусклый, потому что объеден «летунами»:
В ответ на вопросы, Кастанеда сказал, что «летуны» не знают о том, что мы думаем, также, как мы не знаем, о чем думают цыплята. «Если один неуправляемый цыпленок уходит», сказал он, «я не собираюсь идти и преследовать его после этого. У меня есть много других».
Кто-то из участников семинара поинтересовался, не являются ли эти неорганические хищники по отношению к нам высшей расой, подобием богов? На это Кастанеда иронически заметил, что для фермера, который выращивает цыплят, в высоком уровне интеллекта особой необходимости нет.
Любопытно и еще одно совпадение. На том же семинаре Кастанеда мимоходом бросил фразу: «Мы – навозные жуки». В «Жизни насекомых» Пелевина навозным жукам посвящена целая глава, наполненная глубоким философским содержанием. Есть в «Жизни насекомых» и еще одна явная аллюзия на Кастанеду:
Да, дон Хуан Матус, так же, как и дон Хенаро, ходили неизменно в соломенных шляпах и штанах цвета хаки. И вели понятные только им таинственные беседы, смысл которых иногда со смехом разъясняли неповоротливому умом Карлитосу. Да, и дон Хуан считал мир красных жуков идеальным миром. Ну и «индейская торжественность» к тому же.
Разумеется, влияние Кастанеды на творчество Пелевина было отмечено и другими авторами, я не первый. Однако ни у кого я не встречал еще акцентирования внимания на странном на мой взгляд нарушении хронологического порядка в раскрытии информации у обоих авторов. Теперь, дорогой читатель, ты вправе задать вопрос: «Где же тут мистика? Почему автор назвал сей опус «Мистика Затворника и Шестипалого»?
А мистика заключается в следующем. Насколько мне известно, впервые о «летунах» открыто заговорили кастанедовские «ведьмы» Тайша Абеляр и Флоринда Доннер Грау не ранее 1993 года, а семинар, о котором я рассказал выше, состоялся вообще в 1995-м. Пелевин же написал свою повесть в 1990-м. История Карлоса и ла Каталины ему, конечно, была уже известна, но как ему в голову пришло сравнение человеческого сообщества с птицефабрикой, причем совершенно независимо от Кастанеды и его рассказах о «летунах», за несколько лет до кастанедовских публичных выступлений, для меня остается загадкой. Неужели сам догадался? Интересно было бы спросить об этом самого Виктора Пелевина, да только ждать от него откровенности, наверное, было бы наивно.
Анализ повести Виктора Пелевина «Затворник и Шестипалый»
«Затворник и Шестипалый» — повесть с элементами сатиры и сказки. Эта повесть напоминает притчу. Главные герои повести – два цыпленка, Затворник и Шестипалый, живущие на комбинате (птицефабрике) имени Луначарского. Правда, об этом читатель узнает не сразу, а догадывается постепенно, т.к. в повести прямым текстом не сообщается, кем же являются герои.
Цыпленка по имени Шестипалый «изгоняют из социума» – на языке героев социумом называется общество всех цыплят одного «мира» – одного контейнера с птицами. Он знакомится с другим героем, Затворником, который является для писателя приближенной к идеалу моделью личности человека.
Виктор Пелевин «Затворник и Шестипалый»
Сначала Шестипалый с опаской относится к идеям нового знакомого, но затем постепенно проникается мыслью Затворника о побеге с помощью полета. Идея полета – главного средства для того, чтоб стать свободным, вырвавшись из вселенной птицефабрики (это – аллегория обыденности, примитивного общества, где важнее всего «подобраться поближе к кормушке» – получить материальные и статусные преимущества; члены такого общества готовы послушно смириться с тем, что гибнут физически, Пелевин больше говорит о духовном погибании, о неспособности человека вырваться из плена обыденных суждений, массовости, творить), и Затворнику с Шестипалым это удается.
Главное, о чем рассуждает автор это свобода. Свобода любить (умение любить), свобода творить, свобода жить так, как хочется тебе самому. Идея яркой, насыщенной жизни, которая невозможна, если жить с оглядкой на социум, быть приспособленцем, неспособным мыслить, а способным только бороться за материальные блага, влиться в общество потребления – и есть главная идея Пелевина.
Понятие «личность» и ее место в авторской концепции
Так как повесть Виктора Пелевина более всего напоминает притчу, для книги характерны метафоры. Центральное место в повести Пелевина занимает главный герой – Затворник. Вторым главным героем является Шестипалый, который вначале больше похож на антигероя (он труслив, слепо верит догмам, которые, если их рассмотреть, оказываются порождениями глупости, невежества и банального незнания, не готов воспринимать новое), однако впоследствии Шестипалый примыкает к Затворнику и тоже приближается к идеалу личности – в конце повести ему даже удается взлететь раньше, чем Затворнику. Автор в своей концепции ставит личность во главу угла.
Характеристики личности
Личность всегда готова к восприятию чего-то нового. Она имеет реформаторский склад ума, однако эти реформы скорее направление на преобразование себя или близких людей, по крайней мере тех, кто готов меняться сам. Такая личность не будет менять окружающий мир насильственным путем, она может помочь тем, кому это нужно, но только если на это действительно есть согласие. Это говорит нам о цельности личности. Личность знает, в чем состоит ее путь и ничто не сможет сдвинуть ее с него. И конец повести показывает, что такие личности добиваются своего и обретают свободу и счастье, их надежды оправдываются, даже если большая часть их мира – того мира, который на самом деле не является лучшим для них, против. Личность всегда стремится к лучшему, она хочет развить себя, самосовершенствоваться, и, конечно, найти тот мир, общество, в котором возможен будет покой и гармония. Личность готова пожертвовать чем-то, она не ставит целью своего существования достичь своего блага.
Всё же, для личности большую ценность имеет преобразовывать что-то, кого-то еще. Конечно, она не навязывает никому свое общество, сначала может показаться замкнутой, закрытой, но такая личность способна искренне полюбить, к тому же, она на самом деле любит весь мир, просто иногда это не сразу понятно по ее поведению. Но когда личность проявляет любовь – это – лучшее из ее состояний. Самое же главное свойство такой личности – умение не терять надежды. Личность – мужественна. Даже не зная, что будет дальше, имеет ли все это (преобразования, изменения, потери, трата времени) смысл, она все равно будет самоотверженно развиваться, познавать, стремиться к лучшему и помогать ближним своим делать то же самое. Это и говорит о богатом внутреннем мире и духовной силе такой личности.
Структура личности по Пелевину
Личность должна быть цельной. Структура личности по Пелевину выглядит так: внутри каждого человека находится ядро, то есть, что-то, что присуще только этому человеку, его индивидуальность. Ядро содержит в себе способность любить, оно может свободно проявлять чувства, познавать окружающий мир и любить то, как этот мир открывается, каким предстает. Но вокруг ядра у каких-то людей может появиться оболочка. Оболочка – это то, что не дает ядру личности быть ярким, светить миру, освещать путь самому себе. Этими оболочками может быть общественное давление, страх перед будущим, лень, нежелание что-то делать, уныние. И настоящая личность – это та, которая надеется и пытается действовать и преображать(ся), несмотря на все помехи этому.
Ядро личности, его сущность, и дает эти лучи, дает силу личности двигаться вперед. Надежда извне, благоволение судьбы тоже важны, но даже если надежды, как кажется, нет, все-таки она есть. И поэтому нельзя скрывать свое ядро, приспосабливаться к чему-то, что тебе чуждо, потому что личность должна гореть, а не гнить.
Место личности в обществе
Может показаться, что Пелевин описывает абсолютно антисоциального человека. Понятие «социум» часто появляется на страницах повести, и всегда оно имеет негативную окраску. Главных героев, на чьи модели личности и предлагает нам ориентироваться автор, из социума попросту изгоняют. Их общество, такие же, как они, цыплята, не желают терпеть рядом с собой отличных от них самих героев, причем если Шестипалый изгнан за физическую непохожесть – он имеет шесть пальцев, то Затворник же изгнан за то, что часто философствовал, не соглашался. Однако… Личность вовсе не чувствует себя ущербной, если большинство не хочет разделять ее взгляды, принимать их как своих. Но у нее есть и единомышленники: к примеру, крыса Одноглазка вполне мирно рассуждает и философствует с Затворником. Да и Шестипалый прислушался к главному герою, впоследстии став таким же, как он, потеряв всякое желание жить «в социуме». Пелевин имеет в виду не отшельников, а свободно мыслящих людей. Возможно, в какой-то степени здесь есть и отсылка к социалистическому режиму, где за инакомыслие можно было даже попасть в тюрьму; возможно, ведется речь об обществе потребления, материалистах, стремящихся лишь укрепить социальный статус.
В любом случае, антисоциальность здесь рассматривается скорее как достоинство, потому что в таком социуме, каким его описывает Пелевин, свободной личности вряд ли захочется жить. Поэтому Личность, какой ее представляет автор, может быть одинокой (но это никак не помешает ее цельности), может иметь несколько близких друзей-единомышленников, а может и построить свой социум или же постепенно изменить уже существующий (как изменил Затворник Шестипалого). Это произведение имеет схожесть с «Чайкой по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха, ведь в том произведении главный герой тоже был изгнан – и был одиноким, но цельным! А затем постепенно находились другие чайки, которые верили ему, уважали и были похожи на него. Также можно заметить, что антисоциальность, замкнутость Затворника вовсе не делают его черствым. Он старается помочь цыплятам из социума, предлагая им меньше есть, ведь так они больше проживут, к тому же Затворник искренне привязывается к Шестипалому и становится его другом.
Наконец, есть еще одна важная черта характера, показывающая, что личность в понимании Пелевина не обладает заносчивостью и черствостью: Затворник, несмотря на то, что социум его изгнал, отзывается о нем спокойно и без ненависти. Даже Шестипалый, ушедший из социума сравнительно недавно, позволяет себе оскорбления. Он презирает тех, кто выгнал его, кто не может понять об окружающем мире то, что смог понять он сам. А Затворник спокойно и мягко сравнивает этих цыплят с детьми. Это показывает, что он не считает их глупыми, ничтожными. Он вполне допускает существование других, непохожих на него, менее развитых существ. Личность в описании Пелевина не подвержена греху гордыни, она может гордиться собой, но не презирать при этом общество. Просто у личности и такого общества – разные дороги.
Цель существования личности
Личность по Пелевину – запутавшаяся, не до конца еще понявшая смысл своего существования, но уже близкая к его пониманию. Скорее всего, тот этап, на котором находится Затворник (модель Личности у Пелевина) – заключительный этап ее становления. И в конце повести личность переходит на высшую ступень своего развития, Затворник и Шестипалый вырываются из окна птицефабрики, осваивая полет и улетают на юг, будучи теперь полностью свободными и цельными личностями. Таким образом, цель существования личности – найти свой путь, сумев преодолеть все преграды, стать свободным, цельным, все время стремиться куда-нибудь. И, конечно, еще и любить по-настоящему.
Причинами и одновременно целями существования личности являются Любовь и Свобода. Эти понятия практически отождествляются: только свободная, умеющая найти свой путь и следовать ему личность может любить, и только умеющая любить личность может жить и действовать. При этом неважно, что ты любишь, любить можно целый мир.
Другие особенности (факторы, влияющие на развитие личности)
На развитие личности, с точки зрения автора, оказывает влияние желание другого тебе помочь (именно после знакомства с Затворником Шестипалый понимает, что ему нужно освоить искусство полета, путешествовать, впервые пытается что-то сделать для того, чтоб спастись, меняет свое мнение о социуме, мире, ценностях), но, конечно, главное – чтобы личность сама этого хотела и была в состоянии измениться. Автор думает, что измениться может любая личность, развитие подвластно каждому – но не все этого хотят. Социум, то есть другие цыплята, знают, что они умрут (правда, один социум называет это «решительным этапом», вполне возможно, не понимая, что именно произойдет, а другой – «Страшным Супом», что уже больше приближено к действительности), однако ни один из членов социумов не пытается что-то изменить, слепо веря более значительным птицам. Толчком к развитию личности может являться изгнание из социума, но все-таки большее внимание уделяется именно участию другого человека. Затворник искренне привязался к Шестипалому и полюбил его, они стали настоящими друзьями. Они оба хотят улететь непременно вместе, Затворник объясняет Шестипалому устройство мира, помогает ему научиться летать, становится его наставником. Одновременно с этим Затворник меняется и сам, развивается дальше, становится по-настоящему цельным.
Интересно обратить внимание на то, как рассматривается в тексте любовь (умение любить – одно из главных свойств личности): любовь – то, что может дать самый мощный толчок к движению вперед. Личность – только тот человек, который умеет любить.
Сильные и слабые стороны. Актуальность модели в современном понимании
Автор видит личность, какой считает ее. По-настоящему сильный человек – не тот, который может занять место «у кормушки», а тот, который сможет отказаться от этого места ради настоящих ценностей. Следование своему пути, любовь к ближним своим и ко всему миру, целеустремленность, умение надеяться и верить, но в то же время действовать и дают человеку настоящую свободу, делая его цельной, полноценной личностью.
Возможно, кто-то скажет, что антисоциальность личности является ее слабостью… Но, как говорил мудрец Хайям, «И лучше будь один, чем вместе с кем попало», и это изречение, как и метафору изгнания из социума в повести Пелевина, но как способность личности найти именно «своих» людей, тех, кто поймет стремление творить, познавать, двигаться, развиваться и любить мир, а не потакать своему эгоизму, материализму и трусости. Многие гении были непонятыми, непризнанными вначале, были осуждаемы социумом… Но от этого не стали менее гениальны.
Модель такой личности актуальна и для современного человека. Если в СССР такая книга могла бы быть воспринята как вызов обществу, следующему за вождями, призыв к демократии, то сейчас она может заставить задуматься об обществе потребления. О том, как популярна массовая культура. О том, как люди гонятся за карьерой, не думая о том, что они могут принести миру. О том, как важно сейчас быть одобряемым (увы! Вопрос «Что будет говорить княгиня Марья Алексевна?» актуален и сейчас). А так ли важно что-то, если это не продиктовано благими, конечно, гуманистическими – а не жестокими, альтруистическими и творческими порывами твоей собственной души? Чувства и стремления самого человека должны и быть главными советчиками ему. Тогда он станет настоящей, цельной личностью. И сможет полететь к новым горизонтам, оттолкнуться от привычных обстоятельств, сделать все, что и должен сделать для того, чтоб не зря прожить жизнь.