Земля елизаров о чем
Гроб, гроб, кладбище, Шопенгауэр. Зачем читать новый роман Елизарова «Земля»
Елизаров — крут. «Земля» — его первый роман за почти 10 лет
Статус великого русского писателя Елизаров получил в 2008-м, когда вышел роман «Библиотекарь» — история о книгах советского писателя Громова, которые оказывали магическое воздействие на читателя, фактически превращая его в супергероя, и стали предметом культа. Потом был чуть менее яркий роман «Мультики» и сборники рассказов. «Землю» Елизаров писал последние пять лет; это его самый большой роман. Более того, это только первая часть — когда выйдет вторая, неизвестно, но интрига в первой части создается некислая.
«Земля» — автобиография могильщика
Роман начинается с описания детства главного героя, Владимира Кротышева. Из-за тяжелого характера его отец не может устроиться на работу, и семья вынуждена скитаться по России. После школы Кротышев служит в стройбате, где в основном копает. По возвращении со службы в нулевые его берет в оборот сводный брат, промышляющий отливкой могильных плит недалеко от Москвы. К этому времени становится понятно, что работать в похоронной индустрии главному герою предписано свыше, о чем сообщает примерно все: детские воспоминания, где он играл в «кладбище» на заднем дворе детского сада, стройбат с копанием могилы в крещенские морозы, и наконец, работа на брата, через которого он знакомится с другими воротилами ритуального бизнеса — а также женщиной, которая станет для него первым проводником в волшебный мир философского осмысления смерти.
Смерть — это всегда свежо
Выйди роман Елизарова чуть раньше, писали бы, что он на злобу дня. Именно из-за расследования про похоронный бизнес раскрутилась история журналиста Ивана Голунова. Но и без этого кажется, что свежего раскрытия этой темы в нашей литературе остро не хватало. С одной стороны это похоронная индустрия, правила которой окутаны загадками (с вполне прозаическими отгадками); с другой — представление кладбища как мистического пространства, притягивающего к себе соответствующее внимание.
— Разный народец на кладбище тусит. Как ты догадываешься, не только родственники усопших.
— А кто ещё?
— А то не знаешь? — он задорно, во все глаза, удивился.
—Колдуны и колдовки, ведьмы и ведьмаки, чёртознаты, сатанисты, некроманты, вудуисты, язычники всех мастей. Ну и, конечно, шизики ещё всякие, извращенцы, повёрнутые на трупах, могилках, — он тонко, как девочка, захихикал. — Хотя вся эта ***********, по большому счёту, шизики и извращенцы. Даже те, кто считают себя нормальными. Такого, бывает, насмотришься.
— Колдовка — это от “колдырить”?
Язык Елизарова — чистое удовольствие
Мрачное детство главного героя, не без иронии вспоминающего увядание своего отца; тяжелая и одновременно веселая служба в стройбате; любовные переживания героя; выпуклые, жутковатые и уморительные образы «похоронщиков» и их речь; философские рассуждения о смерти и сопутствующих ей ритуалах. Все это выписано с большим искусством — так, что оторваться практически невозможно. Правда, в философских сентенциях под конец буквально утопаешь. Происходит это одновременно с главным героем: его старательно погружают в труднопроходимую пургу рассуждений о трактовке смерти и времени у Шопенгауэра, Ницше и Хайдеггера — словно чтобы тот почувствовал всю серьезность своего предназначения.
«Земля» — это новый взгляд на историю про отцовские часы
«История про отцовские часы» — это в первую очередь та самая история героя Кристофера Уокена в «Криминальном чтиве». Елизаров предлагает новый сюжет на эту тему. Отец дарит главному герою часы в отрочестве: по его словам, они заведены в момент его рождения и показывают его настоящее «биологическое время». Отец не говорит, что они каким-то образом связаны с его жизнью и вообще не вносит никаких мистических подробностей, однако наказывает заводить их каждый день и хранить, как зеницу ока — даже не носить на руке — что порядком впечатляет юного героя. Позже выясняется, что подобные часы есть и у его сводного брата. В первой книге с ними связано несколько важных событий, но истинное их предназначение не раскрывается, и они наверняка еще скажут свое слово в продолжении.
Все только начинается
Как уже говорилось, это лишь первая часть, носящая название «Землекоп». Уже в ней на глазах у главного героя похоронная индустрия серьезно эволюционирует — и оставляет еще массу пространства для дальнейшего развития.
То же можно сказать и о герое. Филолог и писатель Андрей Астватцатуров в своей рецензии (предупреждение: текст крутой и многое объясняет, но если вы переживаете из-за спойлеров — лучше прочитать его после книги) определил «Землю» как жанровый сплав: тут есть элементы и романа воспитания, и производственный роман, и любовный, и философский — и наконец, роман-предчувствие. Главный герой, пишет рецензент, «движется к границе, разделяющей обычный мир и потусторонний, и приближается к истоку тех сил, которые музыкально организуют мистерию жизни, где бытие и небытие неразделимы». Движется и приближается — ключевые тут слова, и очень интересно узнать, к чему он придет. И даже если так выйдет, что ни к чему, и продолжение не будет написано — тут есть, о чем подумать.
Конечно, я был полностью согласен с Алиной — никакой смерти и прочей мистики на кладбище нет и быть не может. Но уже сидя в пахнущей бензином маршрутке, я не мог отделаться от ощущения, что слышу далёкий ропот безликого несущества, кладбищенского Океана, шкурой чую его могучую гнилую силу, перед которой мы все, как говаривал Никита, “никто, *****”…
Негде жить, негде умирать: о романе Михаила Елизарова “Земля”
О романе известного питерского писателя Михаила Елизарова сказано в уходящем году столько, что лишь по силе резонанса его можно назвать книгой года. Не “Зулейха открывает глаза”, конечно: восьмисотстраничный “кирпич” Елизарова наоборот, о закрытых глазах усопших и тех, кто их хоронит, но окололитературные баталии вокруг него разворачивались острые. И когда Елизаров получил премию “Национальный бестселлер”, и когда вышел скандал с “Большой книгой”. Ну как — скандал… Влиятельный критик Константин Мильчин после вручения богатейшей по призовому фонду премии Европы так и сказал: жаль, мол, что “Земля” ничего не получила, роман — явный фаворит года. Да и по размеру как специально написана, добавлю от себя, полностью согласившись с критиком.
Фейсбучный пост Мильчина быстро выкатился за пределы соцсетей и стал сам по себе громким скандалом — в комментарии пришёл Захар Прилепин, который много лет дружит с Елизаровым, и оставил тут же ставший мемом и разошедшийся на скринах комментарий про “50 евреев”… Через несколько дней Елизаров вновь оказывается в центре бурной полемики. В Питере, где писатель живёт и творит, ему вручают Григорьевскую премию, премию сугубо поэтическую, можно сказать, элитарно-поэтическую. Страсти полыхнули с новой силой. За поэзию? Премию? Елизарову?! Но вообще-то Елизаров мало того, что красавец, атлет, брутал во всём чёрном и берцах, он, кроме прочего, известный автор и исполнитель матерных, лихих, провокационных, грубых и местами страшно смешных песен. Про Катю и свингер-пати, про Гитлера, про одежду из Сталина… Плотно зарифмованный стёб, трэш, угар и юмор 90-х — лично я безумно такое люблю. Ознакомьтесь при случае. Это совершенно точно заметный культурный феномен, который уж не знаю, насколько достоин Григорьевки… К слову, Елизаров с концертами по стране ездит, и певец он профессиональный, с профильным образованием.
Вернёмся, однако, к “Земле”. В конце концов всё вышеперечисленное пена дней, а что в веках-то от романа останется? Михаил Елизаров серьёзный современный писатель с десятком книг, среди которых культовый роман “Библиотекарь”, и я не утрирую: этот текст, вышедший в легендарном издательстве “Ad Marginem” в 2007 году, постоянно на читательском слуху, в самых разных сферах я слышу упоминания о нём.
“Землю” Елизарова весь этот год ругали. За русскую хтонь, за раздутый объём, за ходульность, за “плохопереваренную” философию (на самом деле тот же не лишённый смысла стёб). Слава богу, Елизаров говорит, что отзывы и рецензии не читает, его нет в соцсетях (но есть са й т и о ф ициальная страница — прим. Fitzroy ), у него нет аккаунта в фейсбуке. Кажется, многие выпады его бы ранили, не только потому что свой Magnum opus он писал шесть лет и это искренний качественный труд одарённого художника, а и потому, что много было напраслины. Хотя сам виноват. В век агрессивного низвержения авторитетов мало кто может пройти мимо и не сунуть свою острую спицу, когда писатель покушается на роман-исследование русской жизни, эпохи. Елизаров в аннотации так и обозначил, мол, “первое масштабное осмысление “русского танатоса”. Звучит самая настоящая заявка на звание ВПЗР (Великого Писателя Земли Русской): планка высокая, авантюра опасная.
Мне нравится роман “Земля”, я не готов утверждать, что он останется в русской литературе, но полностью разделяю эмоции Мильчина — для меня “Земля” это живое, искреннее, свободное внутри пространство книги, противостоящее ханжескому и узколобому нашему времени, это ясное слово и чистый воздух. К тому же истинное читательское удовольствие, писать Елизаров всегда умел — увлекательно, легко, живо, с одной стороны скрупулёзно прописывая героев, локации и детали, с другой управляя повествованием так, что споткнуться негде, и сюжет влечёт и влечёт тебя в “свободную даль”. Органический дар, присущий немногим современным русским писателям, уж простите.
Главному герою “Земли” Володе Кротышеву веришь, он искренний, грубоватый, физически развитый, недалёкий, нарочито малообразованный, постоянно ошибающийся, и, конечно же, неудачник. Настоящий русский богатырь, я прошу прощения, но именно такими они мне всегда и казались, не рефлексирующими интеллектуалами, а честными сильными ребятами, которые мнут в своих стальных пальцах мир, а он брыкается иногда, выдаёт ответку.
В стройбате Кротышеву везёт, он попадает на курорт, хотя изначально всё шло к тому, что окажется в армейской мясорубке. Везёт ему не раз, старшие пацаны прощают жестокое избиение подчинённых, брат не убивает за предательство, и даже девушка вернётся. Однако Кротышев, которого никто не будет дразнить “кротом”, не до конца Иванушка-дурачок, не совсем везунчик, потому что в его механизме нет главной шестерёнки — он не знает, как жить, он совершенно неприкаян, у него ничего не получается (как у многих, впрочем, героев Елизаровского поколения: мне вспомнились романы Германа Садулаева). Умный, талантливый, сильный, неприкаянный дурачок, архетипический герой, у которого не работает, не срабатывает сцепление с жизнью.
Начинается роман (здесь соглашусь с критиками, хронологическое начало не слишком удачно) с рассказа про раннее детство, про семью и отца Кротышева. Глава семьи как персонаж ярок и рельефен, про него хочется прочесть отдельную повесть. Начинающий талантливый учёный, преподаватель, он не может прижиться ни в одном институте, ни в одном коллективе. Неуклюжий интеллектуал-невротик, он ссорится с коллегами на каждом новом месте работы и вся жизнь его семьи состоит из унизительных переездов — сначала меняли города, потом докатились до провинциальных ПГТ, а закончили в деревне, в лачуге, в грязи, когда Кротышеву-старшему ничего кроме работы сельским учителем уже не предлагали. Зато он не выглядел “посмеш-ш-шищ-щем”, как с трагической иронией пишет Елизаров. Сын у отца получается ровно такой же, и такое же всё поколение, неприкаянное, катается туда-сюда…
Новый роман Михаила Елизарова «Земля» — первое масштабное осмысление «русского танатоса».
Она и ребенок, и самка богомола, и философ, и ведьма, и жрица, и ритуальная жертва
Рецензия на роман Михаила Елизарова «Земля»
Биография молодого землекопа с барочными метафорами: после длительного молчания Михаил Елизаров выпустил толстенный роман «Земля». По просьбе «Горького» об этой книге рассказывает Андрей Аствацатуров — дает советы, как правильно ее читать, и объясняет, что общего у Елизарова с немецкими романтиками.
Михаил Елизаров. Земля. М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2020
Эту книгу почитатели Михаила Елизарова ждали почти шесть лет. Срок немалый, да и ожидание было тревожным. С 2012 года, когда вышел сборник «Мы вышли покурить на 17 лет», Елизаров ничего не публиковал. Ну или почти ничего. Кто-то из критиков даже компетентно заявил, что Елизаров «ушел из литературы». Теперь этот критик, наверное, скажет, что «Елизаров вернулся». Однако никакого ухода, никакого хоббитовского «туда-и-обратно» не было. Были пять лет напряженной работы, пять лет поисков, сомнений, открытий. Сразу поспешу обрадовать поклонников Елизарова и всех читателей современной русской прозы: автор «Библиотекаря» и букеровский лауреат, похоже, написал свой лучший роман. Вдохновенный и в то же время мастерский, выдержанный, неторопливый, тщательно продуманный от первого до последнего абзаца. Всё, что прежде было в разработке, что дозированно предъявлялось в сборнике «Мы вышли покурить…», обрело наконец мощь и романный масштаб.
«Земля» Елизарова не имеет прямого отношения к одноименному роману Эмиля Золя, если кто его помнит; хотя и тут, и там в полной мере присутствует «физиология жизни», выписанная в каждом случае обстоятельно и с аппетитом. Но, несмотря на близость реализму и отчасти натурализму, роман Елизарова о другом. О приближении к мистическому опыту, о предчувствии.
Надо сказать, что романов-предчувствий, ставивших персонажа, а вместе с ним и читателя, на порог иной, запредельной реальности, написано не так уж мало. В известном смысле многие тексты Владимира Набокова как раз об этом: таинственное пока никак не познается, не разгадывается, но оно где-то совсем рядом. На его присутствие указывают странные знаки, которые имеют свойство повторяться. Набоков принадлежит к числу тех немногих авторов, кого Елизаров регулярно перечитывает и у кого он учится, однако эта линия возникла в литературе много раньше, в конце XVIII в., в эпоху сентиментализма и раннего романтизма. Когда иенские романтики были оптимистично уверены, что вот-вот грянет консервативная революция, что мир скоро будет преобразован усилиями поэтического воображения, что предметы явят человеку свои скрытые смыслы, благие и одновременно зловещие, а каждодневная реальность обратится в миф или сказку.
«Земля» Елизарова пока обладает всеми признаками романа-предчувствия. Я пишу «пока», потому что, несмотря на огромный массив текста (35 авторских листов!), нам предъявлена лишь первая часть романа «Земля», озаглавленная «Землекоп». Что случится во второй, мы пока не знаем, и если узнаем, то, судя по всему, очень нескоро, учитывая, что первая часть сочинялась без малого пять лет. Замечу, что Елизаров, написавший роман-предчувствие, далек от идеи романтической революции. Он художник классической традиции, эстетический консерватор, мастер барочной игры, а не романтический пророк, не посланник святого Грааля, стремящийся сделать текст механизмом переустройства мира. Уже в своем раннем романе «PASTERNAK» он консервативно предостерегает нас об опасности видеть в искусстве большее, нежели само искусство, — например, религию. Его «предчувствие» ограничено эстетическими поисками. Оно касается не автора, не читателя (читателю отводится здесь роль наблюдателя), а только лишь заглавного персонажа, который движется к границе, разделяющей обычный мир и потусторонний, и приближается к истоку тех сил, которые музыкально организуют мистерию жизни, где бытие и небытие неразделимы.
Сюжетная основа «Земли», биография молодого землекопа Владимира Кротышева, выдержана как будто бы в реалистической манере. Детство, проведенное в провинциальных городах постсоветского пространства, чувство бытовой неустроенности, связанное с постоянными переездами семьи; несговорчивый отец, кандидат технических наук, никак не может найти себе работу, потом — служба в стройбате, где Кротышев учится ремеслу землекопа, и, наконец, работа в похоронном бизнесе. Сперва — под началом своего сводного брата Никиты, «братка» из 90-х. Затем после ссоры, вспыхнувшей из-за экзальтированной девушки Алины (Владимир оказывается более удачливым в любви, и девушка уходит от брата к нему), герой устраивается рыть могилы к подельникам брата, а после — охранником к их конкуренту, ловкому предпринимателю Гапоненко.
Несмотря на единственную сюжетную линию, «Земля» представляет собой интересный жанровый сплав, в который довольно эффектно укладывается мистическое предчувствие. К роману-биографии добавляется линия романа-воспитания, что, в принципе, обязательно и ожидаемо. События постепенно, шаг за шагом, накапливают изменения в личности героя, вернее, обнаруживают в ней те свойства, которые там были изначально заключены. Впрочем, вчитавшись в текст чуть внимательнее, мы начинаем понимать, что происходящее с персонажем не случайно. Оно не приходит извне, а скорее вызывается специфическим строем его личности, взыскующей закрытую область жизни и стремящейся к границе, разделяющей мир живых и мертвых. Эта граница условна — ее вообще на самом деле нет ни во времени, ни в пространстве. Она внутри каждого из нас. Ее можно ощутить, отбросив привычную оптику, человеческие измерения.
В романе «Земля» нам всякий раз предлагается двойное видение одних и тех же предметов и событий. Всякий элемент сюжета, даже самый обыденный — это этап инициации. В романе их много: дарение отцом «биологических часов», похоронные игры в детской песочнице, ночное посещение кладбища, работа в стройбате землекопом, работа в похоронном бизнесе, разговоры с Никитой, с Алиной, с Гапоненко, с таинственными «московскими гостями» и т. п. В свою очередь персонажи, которых встречает Владимир Кротышев, всякий раз выступают в роли символических учителей, хранителей священного знания, жрецов мистерии жизни. Отец, девочка из песочницы, брат Никита, Алина, Гапоненко, московские гости — каждый из них открывает Кротышеву какую-то часть общего знания, а в финале «московские гости» завершают его обучение.
Сам текст, как это всегда бывает у Елизарова, иньецирован знаками предчувствия иного мира — такими как, например, овал, фигурой, которая постоянно возвращается, обрастая новыми оттенками смысла. Помимо знаков-указателей, повествование расцвечено яркими барочными метафорами, в которых открываются странные связи между, казалось бы, совершенно удаленными друг от друга вещами и явлениями. Приведу наугад несколько примеров:
«Поселок просыпался — поскрипывая, хлопал дверьми и ставнями. За невысокими заборами горланили сиплые петухи… Воздух был дымчатым и полусонным».
«Виднелось большое извилистое озеро с одинокой резиновой лодкой и сутулым, как окурочек, рыбаком в ней».
«Я смотрел на красный рычаг стоп-крана, похожий на кровавый кабаний бивень».
«Заросшая буйными сорняками могила напоминала доброе, бородатое лицо».
«Никита размашисто, словно перекрывая недругу кислород, выключил радиоприемник».
Подобного рода добродетель — соединять несоединимое, — шекспировская по своей сути, отчасти объясняется тем, что автор крайне музыкален, и его воображение обнаруживает себя на территории музыки, предшествующей всякой речи, первородного хаоса, бессознательного, которое, благодаря критическому усилию мастера, реализуется в ясных, индивидуальных образах. Поэтому «Землю» я бы назвал «романом-симфонией».
Еще это роман любовный, точнее, любовно-мистический, поскольку любовь сразу же преподносится как познание. Возлюбленная, несмотря на приземленность, на мат, которым она щедро разбавляет свою речь, вполне сродни сюрреалистической женщине. Она притягивает и отпугивает главного героя. Она одновременно и ребенок, и самка богомола, и философ, и ведьма, и жрица, и ритуальная жертва. Но в итоге — ускользающая сущность, увертка. Через нее происходит приобщение героя к предчувствию тайны. Впрочем, love-story — лишь один из этапов, который в какой-то момент для героя остается позади.
«Земля» — роман отчасти «производственный». Здесь подробно рассказывается о ремесле землекопа, о производстве надгробных памятников из дешевых материалов, о проблемах похоронного бизнеса. При этом рассказывается со знанием дела, с пониманием нюансов и специальных терминов. Каждодневное, бытовое Елизаровым никогда не упускается из виду и не приносится в жертву сказочно-фантастическому. Оба плана в его текстах всегда пребывают в гармонии.
И, наконец, это роман философский. Последние сто страниц предлагают нам почти платоновский диалог, в котором подвижное мышление торжествует над застывшим обыденным знанием. Он отчасти напоминает философские диспуты в романах Анатоля Франса и Томаса Манна. Елизаров, точнее, его персонажи, совершают интеллектуальный экскурс в область философской теории, стараясь обозначить, объязычить «небытие» и связать его понимание с опытом современности. Здесь слово получает Мартин Хайдеггер, антропологические и социологические теории, встречей которых и завершается роман. Видимо, для того, чтобы всё предъявляемое прежде, предчувствие смерти (или новой жизни?), обрело свое рациональное измерение.
Еще раз повторюсь: роман превосходный, и Елизаров очередной раз подтвердил свою репутацию мастера прозы. Теперь придется набраться терпения и ждать выхода второй части.
Чем ближе к кладбищу, тем дальше от смерти
Могильная связь: Михаил Елизаров задумался о смерти
Михаил Елизаров
Земля
Москва: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2020. — 781 с.
Прозрачная лаконичность повести «Ногти», когда-то принесшей Елизарову известность, теперь сменилась мутноватой логореей — толстая «Земля» словесно избыточна, чересчур информативна, как могильная плита, на которой записаны несколько родственников, или как тело главной героини, разрисованное татуировками так, что не осталось живого места, впрочем, и мертвого тоже (с дихотомией «живое — мертвое» Елизаров играет при малейшей возможности, удобной, и не очень).
«До двенадцати лет никто не называл меня Кротом», — немного как бы удивляется землеройный герой по фамилии Кротышев, считающий, впрочем, что его фамилия ничего общего с подслеповатым подземным млекопитающим не имеет. Возможно, он склонен был бы связать ее скорее со словом «кроткий», и, в общем-то, это качество и правда ему присуще, особенно до того, как ему приходится пойти служить в стройбат, где у него не только огрубели ладони от бесконечного рытья могил на морозе, но и начинает затвердевать и суроветь характер. Но даже и возмужавший герой, он же рассказчик, остается довольно неброским персонажем на фоне прочих колоритных личностей — например, как его гораздо более старший единокровный брат, первый раз севший еще в 1989-м на четвертом курсе, а к 2006-му уже затаскивающий героя в похоронный бизнес. Брат, однако, не главная причина такого развития событий — любящий подпустить мистики и метафизики Елизаров обставляет всё так, будто брутальный родственник-бандит лишь орудие судьбы, точнее, «кладбищенского эгрегора» или «кладбищенской ноосферы», которая берет героя в оборот и просто так, разумеется, не выпустит.
Предрасположенность к могильному образу мыслей писатель обстоятельно отслеживает с самого детства героя, когда и детсадовский тихий час он называет не иначе как «мертвый», и палата со спящими детьми представляется ему «усыпальницей на четыре десятка кроватей». А когда мальчику встречается харизматичная девочка, увлеченная захоронением насекомых в песочнице и решительно объявляющая: «Будешь у нас копать!», понятно, что его жизненный (он же «смертный») путь предрешен.
Где-то на середине книги Крота, который до этого вроде был нормальным, в меру вдумчивым пацаном с человеческой речью, вдруг пробивает на высокопарные рассуждения, да такие красивые и складные, что его экзистенциально прошаренная пассия нервно покурила бы на балконе, как то: «Продолжая ментально опылять собой мертвецов, год за годом исчерпываемся в них, подготавливая окончательный переход в небытие».
Пожалуй, Елизаров слишком быстро продает свою femme fatale как конченую мразь, и даже чуткая бабушка сразу предупреждает героя («Девка яркая, умная, но вздорная. И очень недобрая»). Старательно инфернальничающая героиня, в которой сплетаются в змеиный клубок Эрос с Танатосом, по мере приближения к финалу становится всё менее интересной и все более предсказуемой, когда вываливает на развесивших уши мужиков потоки своей эрудиции затверженными фразами. Сложно представить, какой сказочной красоты должна быть женщина, чтобы в постели безропотно выслушивать от нее сентенции такого рода: «Кладбище — это рукотворный иллюзион чужого безвременья. Его гипохрония, как барокамера, создает морок пространства смерти». К счастью, Елизарову удается уравновесить впавшую в занудство интеллектуалку, выпустив одного из колоритнейших персонажей — хозяина конкурирующей фирмы, балагура и циника по кличке Гапон. Он — кладезь бытовой мудрости и обсценного фольклора, оформленного в прибаутках, большинство из которых неприлично цитировать в центральной прессе, но хочется взять на вооружение для веселого разговора за стаканчиком. Одна из лучших и немногих цензурных мудростей Гапона: «Покойники — это мертвое золото» придает смерти прямой практический смысл и как бы реабилитирует ее в глазах живущих, иногда сомневающихся, а имеет ли вообще смысл жить, если всё равно все умрем.