Звери алчные пиявицы ненасытные что крестьянину мы оставляем да один воздух
Звери алчные пиявицы ненасытные что крестьянину мы оставляем да один воздух
Сколь мне ни хотелось поспешать в окончании моего путешествия, но, по пословице, голод — не свой брат — принудил меня зайти в избу и, доколе не доберуся опять до рагу, фрикасе, паштетов и прочего французского кушанья, на отраву изобретенного, принудил меня пообедать старым куском жареной говядины, которая со мною ехала в запасе. Пообедав сей раз гораздо хуже, нежели иногда обедают многие полковники (не говорю о генералах) в дальных походах, я, по похвальному общему обыкновению, налил в чашку приготовленного для меня кофию и услаждал прихотливость мою плодами пота несчастных африканских невольников.
Увидев предо мною сахар, месившая квашню хозяйка подослала ко мне маленького мальчика попросить кусочек сего боярского кушанья.
— Почему боярское? — сказал я ей, давая ребенку остаток моего сахара; — неужели и ты его употреблять не можешь?
— Потому и боярское, что нам купить его не на что, а бояре его употребляют для того, что не сами достают деньги. Правда, что и бурмистр наш, когда ездит к Москве, то его покупает, но также на наши слезы.
— Разве ты думаешь, что тот, кто употребляет сахар, заставляет вас плакать?
— Не все; но все господа дворяне. Не слезы ли ты крестьян своих пьешь, когда они едят такой же хлеб, как и мы? — Говоря сие, показывала она мне состав своего хлеба. Он состоял из трех четвертей мякины и одной части несеянной муки. — Да и то слава богу при нынешних неурожаях. У многих соседей наших и того хуже. Что ж вам, бояре, в том прибыли, что вы едите сахар, а мы голодны? Ребята мрут, мрут и взрослые. Но как быть, потужишь, потужишь, а делай то, что господин велит. — И начала сажать хлебы в печь.
Сия укоризна, произнесенная не гневом или негодованием, но глубоким ощущением душевныя скорби, исполнила сердце мое грустию. Я обозрел в первый раз внимательно всю утварь крестьянския избы. Первый раз обратил сердце к тому, что доселе на нем скользило. — Четыре стены, до половины покрытые, так, как и весь потолок, сажею; пол в щелях, на вершок, по крайней мере, поросший грязью; печь без трубы, но лучшая защита от холода, и дым, всякое утро зимою и летом наполняющий избу; окончины, в коих натянутый пузырь смеркающийся в полдень пропускал свет; горшка два или три (счастлива изба, коли в одном из них всякий день есть пустые шти!). Деревянная чашка и кружки, тарелками называемые; стол, топором срубленный, который скоблят скребком по праздникам. Корыто кормить свиней или телят, буде есть, спать с ними вместе, глотая воздух, в коем горящая свеча как будто в тумане или за завесою кажется. К счастию, кадка с квасом, на уксус похожим, и на дворе баня, в коей коли не парятся, то спит скотина. Посконная рубаха, обувь, данная природою, онучки с лаптями для выхода. — Вот в чем почитается по справедливости источник государственного избытка, силы, могущества; но тут же видны слабость, недостатки и злоупотребления законов и их шероховатая, так сказать, сторона. Тут видна алчность дворянства, грабеж, мучительство наше и беззащитное нищеты состояние. — Звери алчные, пиявицы ненасытные, что крестьянину мы оставляем? то, чего отнять не можем, — воздух. Да, один воздух. Отъемлем нередко у него не токмо дар земли, хлеб и воду, но и самый свет. Закон запрещает отъяти у него жизнь. Но разве мгновенно. Сколько способов отъяти ее у него постепенно! С одной стороны — почти всесилие; с другой — немощь беззащитная. Ибо помещик в отношении крестьянина есть законодатель, судия, исполнитель своего решения и, по желанию своему, истец, против которого ответчик ничего сказать не смеет. Се жребий заклепанного во узы, се жребий заключенного в смрадной темнице, се жребий вола во ярме.
Жестокосердый помещик! посмотри на детей крестьян, тебе подвластных. Они почти наги. Отчего? не ты ли родших их в болезни и горести обложил сверх всех полевых работ оброком? Не ты ли не сотканное еще полотно определяешь себе в пользу? На что тебе смрадное рубище, которое к неге привыкшая твоя рука подъяти гнушается? едва послужит оно на отирание служащего тебе скота. Ты собираешь и то, что тебе не надобно, несмотря на то, что неприкрытая нагота твоих крестьян тебе в обвинение будет. Если здесь нет на тебя суда, — но пред судиею, не ведающим лицеприятия, давшим некогда и тебе путеводителя благого, совесть, но коего развратный твой рассудок давно изгнал из своего жилища, из сердца твоего. Но не ласкайся безвозмездием. Неусыпный сей деяний твоих страж уловит тебя наедине, и ты почувствуешь его кары. О! если бы они были тебе и подвластным тебе на пользу. О! если бы человек, входя по часту во внутренность свою, исповедал бы неукротимому судии своему, совести, свои деяния. Претворенный в столп неподвижный громоподобным ее гласом, не пускался бы он на тайные злодеяния; редки бы тогда стали губительствы, опустошения. и пр. и пр. и пр.
Александр Радищев — Пешки
Сколь мне ни хотелось поспешать в окончании моего путешествия, но, по пословице, голод — не свой брат — принудил меня зайти в избу и, доколе не доберуся опять до рагу, фрикасе, паштетов и прочего французского кушанья, на отраву изобретенного, принудил меня пообедать старым куском жареной говядины, которая со мною ехала в запасе. Пообедав сей раз гораздо хуже, нежели иногда обедают многие полковники (не говорю о генералах) в дальных походах, я, по похвальному общему обыкновению, налил в чашку приготовленного для меня кофию и услаждал прихотливость мою плодами пота несчастных африканских невольников.
Увидев предо мною сахар, месившая квашню хозяйка подослала ко мне маленького мальчика попросить кусочек сего боярского кушанья.
— Почему боярское? — сказал я ей, давая ребенку остаток моего сахара; — неужели и ты его употреблять не можешь?
— Потому и боярское, что нам купить его не на что, а бояре его употребляют для того, что не сами достают деньги. Правда, что и бурмистр наш, когда ездит к Москве, то его покупает, но также на наши слезы.
— Разве ты думаешь, что тот, кто употребляет сахар, заставляет вас плакать?
— Не все; но все господа дворяне. Не слезы ли ты крестьян своих пьешь, когда они едят такой же хлеб, как и мы? — Говоря сие, показывала она мне состав своего хлеба. Он состоял из трех четвертей мякины и одной части несеянной муки. — Да и то слава богу при нынешних неурожаях. У многих соседей наших и того хуже. Что ж вам, бояре, в том прибыли, что вы едите сахар, а мы голодны? Ребята мрут, мрут и взрослые. Но как быть, потужишь, потужишь, а делай то, что господин велит. — И начала сажать хлебы в печь.
Сия укоризна, произнесенная не гневом или негодованием, но глубоким ощущением душевныя скорби, исполнила сердце мое грустию. Я обозрел в первый раз внимательно всю утварь крестьянския избы. Первый раз обратил сердце к тому, что доселе на нем скользило. — Четыре стены, до половины покрытые, так, как и весь потолок, сажею; пол в щелях, на вершок, по крайней мере, поросший грязью; печь без трубы, но лучшая защита от холода, и дым, всякое утро зимою и летом наполняющий избу; окончины, в коих натянутый пузырь смеркающийся в полдень пропускал свет; горшка два или три (счастлива изба, коли в одном из них всякий день есть пустые шти!). Деревянная чашка и кружки, тарелками называемые; стол, топором срубленный, который скоблят скребком по праздникам. Корыто кормить свиней или телят, буде есть, спать с ними вместе, глотая воздух, в коем горящая свеча как будто в тумане или за завесою кажется. К счастию, кадка с квасом, на уксус похожим, и на дворе баня, в коей коли не парятся, то спит скотина. Посконная рубаха, обувь, данная природою, онучки с лаптями для выхода. — Вот в чем почитается по справедливости источник государственного избытка, силы, могущества; но тут же видны слабость, недостатки и злоупотребления законов и их шероховатая, так сказать, сторона. Тут видна алчность дворянства, грабеж, мучительство наше и беззащитное нищеты состояние. — Звери алчные, пиявицы ненасытные, что крестьянину мы оставляем? то, чего отнять не можем, — воздух. Да, один воздух. Отъемлем нередко у него не токмо дар земли, хлеб и воду, но и самый свет. Закон запрещает отъяти у него жизнь. Но разве мгновенно. Сколько способов отъяти ее у него постепенно! С одной стороны — почти всесилие; с другой — немощь беззащитная. Ибо помещик в отношении крестьянина есть законодатель, судия, исполнитель своего решения и, по желанию своему, истец, против которого ответчик ничего сказать не смеет. Се жребий заклепанного во узы, се жребий заключенного в смрадной темнице, се жребий вола во ярме…
Жестокосердый помещик! посмотри на детей крестьян, тебе подвластных. Они почти наги. Отчего? не ты ли родших их в болезни и горести обложил сверх всех полевых работ оброком? Не ты ли не сотканное еще полотно определяешь себе в пользу? На что тебе смрадное рубище, которое к неге привыкшая твоя рука подъяти гнушается? едва послужит оно на отирание служащего тебе скота. Ты собираешь и то, что тебе не надобно, несмотря на то, что неприкрытая нагота твоих крестьян тебе в обвинение будет. Если здесь нет на тебя суда, — но пред судиею, не ведающим лицеприятия, давшим некогда и тебе путеводителя благого, совесть, но коего развратный твой рассудок давно изгнал из своего жилища, из сердца твоего. Но не ласкайся безвозмездием. Неусыпный сей деяний твоих страж уловит тебя наедине, и ты почувствуешь его кары. О! если бы они были тебе и подвластным тебе на пользу… О! если бы человек, входя по часту во внутренность свою, исповедал бы неукротимому судии своему, совести, свои деяния. Претворенный в столп неподвижный громоподобным ее гласом, не пускался бы он на тайные злодеяния; редки бы тогда стали губительствы, опустошения… и пр. и пр. и пр.
Книжная полка-59. А. Н. Радищев. Путешествие из Пе
Злобный Мышалет приветствует авторов и читателей площадки Единомышьленники.
О своих впечатлениях от прочитанного рассказывает автор Валентина Колбина.
Страница автора тут: https://www.proza.ru/avtor/kolbinavalia
Полностью эссе можно прочесть тут: https://www.proza.ru/2018/10/01/356
Слово Валентине Колбиной: » Для своего произведения «Путешествие из Петербурга в Москву» автор выбрал форму путевых заметок неслучайно. Это дало ему возможность широко охватить реальную картину жизни в России. «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвлена стала», – пишет он.
Страдания угнетённого народа и борьба за его освобождение стали главной темой Радищева.
Перед читателями, как в калейдоскопе, проносятся представители разных сословий и слоёв общества, в ходе своего путешествия автор-повествователь встречает разных людей, общается с ними, видит реальную жизнь изнутри.
Писателю удалось достоверно создать потрясающую картину народного горя.
Правдиво изображены образы помещиков и представителей дворянства, которые
полностью лишены каких-либо добродетелей, в противопоставление им автор даёт положительные образы крестьян, которых наделяет психологическими характеристиками.
В книге хорошо представлены несчастные судьбы и истории героев-крестьян, убогость и неприглядность их быта, отдельные факты, явления, события, характерные для того периода жизни.
На ярких впечатляющих примерах Радищев с громадной разоблачительной силой показал страшный и отвратительный облик крепостничества.
***
Об истинных ценностях русского человека, о его характере, любви и стремлению к добру, правде, милосердию рассказывается в главе «Клин».
Повествование начинается с того, что слепой старик, окружённый толпой, поёт об Алексее божьем человеке. В пение, простое и бесхитростное, он вкладывает всю душу, а толпа с благоговением внимает певцу-сказителю. Необычное благостное чувство восторга и умиления охватывает всех слушателей.
Невелики подаяния старцу: денежки и полушки, краюхи хлеба. Принимая их, старец каждого благословляет.
Самым желанным для старика является подношение женщины, которая по праздникам приносит ему кусок пирога. Оказывается, он в молодости, находясь на службе, спас отца этой женщины от жестокого наказания. Для него сейчас этого пирог – знак благодарности, символ того, что добро забывать нельзя.
Автор показывает глубокую религиозность, единство простых людей, ощущение святости и душевной красоты. Желая отблагодарить старика и получить от него благословение, протягивает ему рубль, немалую по тем временам сумму. Но старец не принимает подарок, давая понять, что благословение купить невозможно. А шейный платок, который был преподнесён вместо рубля и подарен с чистым сердцем, оказывается выражением искренней благодарности. Он подарен с чистым сердцем и от кающейся души.
***
Крайняя беспросветная нищета показана писателем в главе «Пешки».
В крестьянской избе, куда ему довелось зайти в конце своего путешествия, читатель видит «четыре стены, до половины покрытые, так, как и весь потолок, сажею; пол в щелях, на вершок, по крайней мере, поросший грязью, печь без трубы… окончины, в коих натянутый пузырь, смеркающийся в полдень, пропускал свет; горшка два или три (счастлива изба, коли в одном из них всякий день есть пустые шти!), деревянная чашка и кружкИ, тарелками называемые, стол, топором рубленный… Во дворе баня, в коей, коли не парятся, то спит скотина. Посконная рубаха, обувь данная природой, онучи с лаптями для выхода…»
***
Невозможно без содрогания читать главу «Медное», где промотавший отцовское состояние барин продает с торгов своих дворовых.
Всё наследство проиграно, прожито, проедено, пропито или раздарено. Осталось несколько душ подневольных крепостных.
Жаждет угадать, кому судьба отдаст его в руки, кто закроет ему глаза, старик лет в 75.
С отцом хозяина он был в Крымском походе, вынес раненого на своих плечах с поля сражения. Вернувшись домой, нянчил молодого барина, в младенчестве спас его от утопления, в юношестве выкупил его из тюрьмы, куда тот был посажен за долги.
Жена его, старуха 80 лет, была кормилицей матери молодого господина и его нянькой, следила за домом до последнего часа.
Сорокалетняя женщина – кормилица самого барина. Забыл он, что в жилах его льётся и её кровь. Она ему вторая мать. Он ей жизнью обязан.
Рядом молодица 18 лет – внучка стариков. На челе её скорбь и отчаяние.
«Зверь лютый, чудовище, изверг! Посмотри на нее, посмотри на румяные ее ланиты, на слезы, лиющиеся из ее прелестных очей…» – пишет автор, узнав трагическую судьбу молодицы.
Надругался над ней барин, устрашив её непоколебимость «угрозами и казнию», обманул, «насладился веселием».
Но бесправны они и беззащитны.
«. Помещик в отношении крестьянина есть законодатель, судия, исполнитель своего решения и по желанию своему, истец, против которого ответчик ничего сказать не смеет».
Подневольный вынужден шесть дней в неделе работать бесплатно на помещика, и чтобы его семья не умерла с голоду, работает на себя и по ночам, и по праздникам.
«У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи ртов, сам ты счёт знаешь. Да хотя растянись на барской работе, и то спасибо не скажут», – с горечью завершает он разговор.
***
Довелось путешественнику присутствовать на проводах рекрутов (глава «Городня»).
На площади сошлись жители из многих казённых и помещичьих селений. Громкие рыдания и причитания провожающих слышны на всю деревню.
Внимание привлекла картина прощания матери с сыном, где убитая горем мать во весь голос причитает, что остаётся одинокой, и дом родительский без любезного дитятки будет без присмотра, и некому будет в старости согреть её от холода, и очи некому будет закрыть при издыхании.
Стоящая рядом девка – невеста рекрута – тоже плачет, потеряв надежду на скорую встречу.
— Прости, мой друг сердечный, прости, моё красно солнышко… Не взойдёт надо мною солнце для радости. Горевать ты меня покидаешь ни вдовою, ни мужнею женою. Хотя бы бесчеловечные наши старосты хоть дали бы нам обвенчаться, хотя бы ты, мой милый друг, хотя бы одну уснул ноченьку, уснул бы на белой моей груди. Авось бы бог меня помиловал и дал бы мне паренька на утешение».
Рад бы парень остаться, да нельзя. На то воля царская.
– Зовёт нас государь на службу. На меня пал жребий. Воля божия. Кому не умирать, тот жив будет. Не крушися моя матушка родная. Береги для меня Прасковьюшку…»
Долгий срок службы на царя-батюшку. И кто знает, доведётся ли им всем встретиться.
***
Радищев открыто выступает в защиту интересов народа, показывает читателю его величие и благородство, его неистребимую духовную силу, его героизм и самоотверженность. В простом русском крестьянине, забитом помещиками и чиновниками, придавленном крепостническим правом, живущем в беспросветной нужде, он увидел человека в подлинном его смысле. Человека, моральные качества которого он противопоставил гнилой морали крепостников «недостойных носить имя человеческое».
Автор показывает трудолюбие русского крестьянина, его ум и талантливость, присущее ему чувство собственного достоинства, силу и глубину человеческих чувств, свойственных простым людям.
«Я не мог надивиться, нашед толико благородства в образе мыслей у сельских жителей», – пишет он о знакомстве с Анной (глава «Едрово»).
Перед читателями предстаёт привлекательный своей нравственной чистотой образ крестьянской девушки Анюты, которая рассказывает, что они с женихом Ваней не могут пожениться, пока не заплатят сто рублей выкупа. Автор предлагает матери деньги, но та, несмотря на бедность, отказывается их брать. Она не хочет, чтобы о её дочери думали плохо, ведь всем известно, что дворяне дарят подарки крестьянкам, чтобы загладить вину за развратные действия.
В селении Крестцы (глава «Крестьцы») рассказчик становится свидетелем того, как довольно просвещённый отец-дворянин отправляет своих сыновей на армейскую службу, которая представляется автору рассадником чинопочитания и жестокости. При этом он рассуждает о воспитании, высказывает смелую мысль о том, что дети не обязаны родителям ни за рождение, ни за «воскормление».
«Родившиеся в свет, вы стали граждане общества, в коем живете. Мой был долг вас воскормить; ибо если бы допустил до вас кончину безвременную, был бы убийца. Если я рачительнее (старательнее) был в воскормлении вашем, нежели бывают многие, то следовал чувствованию моего сердца».
Отец старался не принуждать сыновей, давал им свободу, однако не баловал их, не нежил. Дети часто ходили босыми и легко одетыми, питались скромно. Главным мерилом отец считал труд.
«Труды наши лучшая была приправа в обеде нашем. Вспомните, с каким удовольствием обедали мы в деревне нам неизвестной, не нашед дороги к дому. Сколь вкусен нам казался тогда хлеб ржаной и квас деревенский!» – напоминает родитель.
***
Жанр, в котором была написана книга, поразил всех. В русской литературе это было новшеством.
Через путешествие автору удалось передать свои взгляды на общественно-политическое устройство в России, а то, что главы были обозначены обычными городами, помогло книге пройти цензуру, хотя в произведении много рассуждений о вопиющей несправедливости, беззаконии и жестокости.
В каждом городе своя история, непохожая на предыдущую, однако все герои произведения одинаково осуждают форму правления и крепостное право.
Сам путешественник представлен человеком высокой моральной организации, он отличается аналитическим умом, обладает добродушным юмором, не может пройти мимо людей нуждающихся, не уделяя им при этом должного внимания. Отличительными чертами героя являются его просветительский дух и сентиментальная чувствительность в выражении собственных эмоций, которую он проявляет в размышлениях о встречающихся на пути его путешествия людских проблемах, в виде сочувствия о человеческих бедах, затрагивающих душу рассказчика, порой пускающего скупую мужскую слезу.
Используя рассказ путешественника от первого лица, писатель передает свои мысли о духе вольности и необходимости изменения существующего общества путем свержения самодержавного строя.
Путешественник лишь выражает радищевские идеи просвещения, заключающиеся в праве на самозащиту, в воспитании в человеке гражданских чувств.
***
Отдельно хочется отметить присущее писателю новаторство литературного языка и стиля: он использует различные словесные формы и выражения; в пределах одного произведения использует простые разговорные слова и обороты в описании быта, а в рассуждениях о политике или философии – возвышенные, часто библейские, обороты.
Там, где излагаются высокие моральные и философские идеи, где даются назидания или проповедуется справедливость, автор использует высокий слог.
Например, огорчённый отец (глава «Крестьцы») обращается к сыновьям, которые отправляются из отчего дома, чуть ли не церковнославянским языком.
Блистательный образец высокого ораторского слога представляет собой монолог путешественника, возмущённого зрелищем продажи крепостных (глава «Медное»).
Как и положено по должности, язык стряпчего (глава «Тосна») официален, наполнен канцелярской лексикой и фразеологией. Его постоянные обращения: «милостивый государь», «благоверный государь император», «всемилостивейше царствующая наша мать» сыплются как из рога изобилия. Да и синтаксически язык окрашен тяжеловато.
В живой разговорной тональности предложены колоритные портретные зарисовки, где внешнее описание героев органически сливается с внутренней сущностью характеров.
Так в главе «Новгород» автор даёт сатирический групповой портрет купца Карпа Дементьича и его семьи.
Читатель явственно видит главу семьи Карпа Дементьича – угрюмого мужика с седой бородой «в восемь вершков от нижней губы», которую он постоянно гладит; его огромный нос, ввалившиеся глаза и чёрные, как смоль, брови.
Небольшим штрихом к портрету его супруги Аксиньи Парфентьевы – белолицей старушки – является её странная особенность перед обедом при гостях выпить полчарочки да в чулане стаканчик водочки.
У сына Алексея Карповича нет ни усов, ни бороды, а нос уже багровый. Хитёр человек:
«на аршин когда меряет, то спускает на вершок», за что отец его любит как себя. И на расправу сын крут. На пятнадцатом году матери дал оплеуху и супружницу свою новобрачную – Прасковью Денисовну – частенько поколачивает.
Бела она и румяна, зубы как уголь, брови в нитку… один глаз подбит. Это подарок муженька любезного. У кого есть догадка, тот знает за что.
В описании ирония автора к своим героям: он осмеивает жульничество мужской части компании и нарушения моральных устоев всех членов семьи.
***
Некоторые писатели-сентименталисты не принимали «мужицкий» язык, простонародную лексику, считали её грубой и недопустимой в литературе. Диалектизмы допускались только в низкие жанры, например, в комедии, где эта лексика звучала в монологах персонажей.
Писатели-реалисты, напротив, часто обращались к народным говорам, к диалектным источникам, стараясь правдиво изобразить жизнь народа, передать простонародный колорит.
Радищеву удалось удачно сочетать элементы высокого стиля с простым разговорным языком, мещанское просторечие – с элементами книжных штампов. Речь героев-крестьян проста и часто афористична.
Для того, чтобы глубже понять качества характера русского человека, писатель искал и находил ответы на многие социальные вопросы в народном творчестве, в народной мудрости. В них он видел выражение характера народа, его души.
Эту мысль писатель высказал в самом начале книги в главе «София»:
«Лошади меня мчат; извозчик мой затянул песню, по обыкновению заунывную. Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевную означающее… В них найдёшь образование души нашего парода».
Автор активно использует язык устного народного творчества: народные пословицы и поговорки, отдельные элементы из народных песен, причитаний (глава «Городня» – проводы рекрутов).
Причитание (причеть, причёт, плач) – архаичный жанр фольклора, обычно связанный с похоронным обрядом, своего рода, исповедь на миру.
В сказовой манере дана повесть «об устерсах» (глава «Спасская полесть»): жил-был… «Итак, жил-был где-то государев наместник. В молодости своей таскался по чужим землям, выучился есть устерсы и был до них великий охотник…»
Путешественник, оставшись из-за дождя в хате, становится невольным слушателем чужого разговора о каком-то чиновнике, любящем вкушать «устерсы» (устрицы). Когда своих деньжонок было мало – едал их по десятку, а попал в чины – число устерсов на столе его начало прибавляться…
За их доставку он давал чины и награждал гонца из государственной казны.
Терпи казна государева!
В диалогах широко представлена грубо-просторечная и простонародная лексика: «хаживать», «посиделки», «ровня», «посулить», «николи», «выпяля глаза», «дал оплеуху»; и в ораторский слог проникают просторечные слова: «кубарь», «зевнуть», «храпеть», «девки».
Не всегда понятны современному читателю слова и выражения, давно вышедшие из обращения, например, архаическая лексика, употребляемая писателями конца 18-го века для создания высокого стиля: «алкать», «десница», «лепота», «мраз»…
Все разностилевые элементы, используемые писателем: церковнославянизмы, традиционные книжные слова, просторечия – призваны выполнять разные стилистические функции: в одном случае они передают эмоциональное состояние автора, создают высокий торжественный тон, придают тексту гражданский патетический оттенок, в другом выражают чувства стыда и гнева честного гражданина, воочию увидевшего неустроенность жизни русских крестьян.
***
Всё произведение автора пропитано одной мыслью: рабство – это моральное зло, которое калечит человека духовно, а как зло экономическое ведёт его к обнищанию и социальному прозябанию, уничтожает в человеке стремление к свободе.
Рабство духовно уродует как самого раба, так и его хозяина. «С одной стороны родится надменность, а с другой робость. Тут никакой неможно быть связи, разве насилие».
Рабство опасно тем, что уничтожает в человеке стремление к свободе.
Крестьян необходимо избавить от крепостной зависимости и наделить гражданскими и экономическими правами, считает Радищев.
О непримиримом отношении писателя к самодержавно-крепостническому строю говорит и эпиграф к книге: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй» (чудовище тучное, гнусное, огромное, стозевное и лающее). Так описал трёхглавого мифологического пса Цербера Тредиаковский – выдающийся русский поэт XVIII века в своём произведении «Тилемахида».
Радищев превратил этот образ в символ ненавистного, нечеловеческого порядка в своей стране – России.
Толковый словарь по книге А.Н.Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву»
А.С.Пушкин о Радищеве
Особый интерес к Радищеву и его творчеству проявил А. С. Пушкин. Он приобрёл экземпляр «Путешествия», бывшего в Тайной канцелярии, и задумал написать свой комментарий к радищевским главам в обратном порядке «Путешествие из Москвы в Петербург».
Взгляды Радищева были созвучны антикрепостническим настроением поэта.
Он явно ориентируется на радищевскую «Вольность» в своей одноимённой оде.
В 1836 году Пушкин попытался опубликовать фрагменты из радищевского «Путешествия» в своём «Современнике», где дал весьма подробную критику сочинения и его автора.
«Мелкий чиновник, человек безо всякой власти, безо всякой опоры, дерзает вооружиться противу общего порядка, противу самодержавия, противу Екатерины! … У него нет ни товарищей, ни соумышленников. В случае неуспеха — а какого успеха может он ожидать? – он один отвечает за всё, он один представляется жертвой закону…
В черновиках «Памятника» в том же 1836 году Пушкин написал: «Вослед Радищеву восславил я свободу».
*****************
Злобный Мышалет и Валентина Колбина будут рады дискуссии под этим произведением.
Рубрика обновляется по понедельникам и четвергам.